— Хороший вопрос, — сказал я. — Действительно, что вы ему могли сделать? Помнится, покойный Кожевников обмолвился, будто всё это… хм… наказание. Он говорил, что когда-то сбил самокатчика. Ну, давайте разберёмся, что ли. Может, у вас тоже у каждого свои грешки?

Плотникова вдруг поднялась на ноги.

— Я считаю, нужно рассказать всё Максиму, — вдруг решительно сказала Ирина. — Мы так долго это скрывали… Всё зашло слишком далеко.

— Нет! — вскрикнула журналистка. — Мы же поклялись, что никто не узнает!

— Что никто не узнает? — одновременно спросили Нинель и Антон, переглянувшись. — Вы о чём вообще?

Они явно не были в курсе общей тайны поэтического клуба, и это взвинчивало нервы. Впрочем, я тоже ни о чём таком не знал.

— Так, друзья-товарищи, — сказал я, вставая и проходя по комнате, — хватит. Говорите всё, или вас и правда перебьют по одному. Я не смогу вас защитить, если не буду знать, за что убивают.

Я подошёл к камину, где лежала та самая газета, найденная мною в кабинете Ланского.

— Вот она, — сказал я, поднимая её. — Газета, которая свидетельствует о смерти его подружки. Туманное дело. Знаете, что я думаю, други мои? — сказал я, глядя на каждого. — Что вы как-то причастны к смертям. Каждый из вас. И кто-то вам за это мстит. Или, может, хочет прервать этот порочный круг. И в этом нам нужно разобраться, если хотим — если вы хотите — жить.

— Мы не убийцы, — тихо проговорила Ирина. — Так получилось… так вышло.

— Ну-ка, Ириша, поподробнее, — сказал я.

— Молчи, — шикнула на неё Мария.

— Так, Чижова, — оборвал я журналистку. — Ещё одно слово, и я тебя запру в кочегарке.

— Ну, Максим, — нахмурилась она. — Я просто знаю Ирку, она сейчас наговорит глупостей. Она вина выпила, щас прорвет ее.

— Всё, молчи, — сказал я и, повернувшись к продавщице, подбодрил: — Давай, рассказывай.

Плотникова опустила голову, вздохнула и начала рассказывать:

— Так получилось, правда… Просто кто-то из нас, несколько лет назад, я уже не помню кто, однажды на очередном собрании поэтов рассказал, как произошёл несчастный случай. Он мог спасти человека, но испугался. Не смог, не помог, и тот умер. А он всё видел, всё запомнил, рассказал нам, и мы это как будто сами увидели, как будто присутствовали при его смерти, ощутили последний миг жизни. И… потом, не знаю как, но в нас появилось вдохновение. Мы стали писать стихи, будто открыли в себе неведомое, все чувства, — она торопилась и чуть всхлипывала, спеша высказать всё. — Строки тогда рождались сами собой, как никогда.

Я нахмурился:

— Не понял. Вы вдохновились смертью?

— Да, — кивнула Ирина. — А потом Сагада сказал, что мы должны переименовать клуб. Что теперь это не просто поэзия. Это мёртвая поэзия. Мы будем черпать вдохновение в смерти. Это наша муза, говорил он.

Я посмотрел на нее пристально, не веря своим ушам.

— И вы что, стали убивать?

— Нет, конечно нет! — замахала руками Плотникова. — Мы никого специально не убивали… Просто, ну, если мы видели, что кто-то в опасности… и могли помочь… мы не вмешивались.

Я медленно встал, обвёл их взглядом.

— Например? — спросил я.

— Ну вот, Даня Кожевников, — сказала Ирина, глядя в сторону. — Он рассказывал, как сбил самокатчика. Говорил, что мог затормозить… успел бы, но не стал. И помощь мог оказать тому самокатчику, наверное. Но этого не сделал. И, по сути, он-то был виноват. А тот парнишка, что залетел ему под машину, просто выскочил поперёк дороги. Но Даня ведь знал, что смерть вдохновляет нас всех… и потому не стал тормозить. Он сам потом говорил, что смерть, этот вот момент, дала ему вдохновение, и он написал свои лучшие стихи.

— По сути? Если по сути, то это преднамеренное убийство. — сказал я хмуро. — Хотя это, конечно, недоказуемо.

— Да, Максим, — тихо ответила Плотникова. — Мы ведь… мы просто тогда так не считали.

Она опустила глаза, но всё-таки сказала ещё:

— А когда он рассказал, мы снова начали писать.

— Интересно, — проговорил я, меряя шагами комнату.

— Ирка, — вдруг подал голос Антон, — я не понял, а ты что, тоже кого-то… того? Мочканула, а, жена?

— Нет, что ты, — вздрогнула она. — Я простой продавец. Как я могла? У меня бы и такой возможности не было.

— То есть если бы была, ты бы тоже устроила себе… вдохновение? — спросил я.

— Я не знаю, — прошептала Ирина совсем тихо. — Так было… и так есть. Что я могу сказать? Ой… вот вы так смотрите на меня, и я… думаю… видимо, и правда нам это в наказание…

Я повернулся к Марии.

— А ты, Маш, — сказал я, — кого убила?

— Макс, никого я не убивала. Всё это бред. Ирка не в себе, несет всякую чушь, — продолжала упрямо отпираться та.

— Хватит врать-то, хоть самим себе, — простонала Ирина.

Она обхватила голову руками, словно то, что не хотели сказать другие, наливало её свинцом.

— Что-то мне кажется, что это вовсе не бред, — сказал я, в прищуре глядя на журналистку. — Когда мы отсюда выберемся, я всё равно проверю каждого из вас. Так что лучше расскажи сейчас.

— Да нечего мне рассказывать, — нахмурилась Чижова.

— Не верю…

— Ой, да ладно, — махнула рукой рыжая. — Написала я тогда статью про одного типа… Он был гнилой человек. Подросток, выходец из Средней Азии. Избивал других подростков, снимал всё на видео, выкладывал в сеть. Я про него материал сделала, как про символ деградации. Написала, из какого он района, упомянула, где тусуется. А потом его нашли мёртвым в переулке, с ножевым ранением. Колото-резаное, смертельное. Не знаю, из-за моей статьи это или нет. Может, просто нарвался наконец на сильного противника. Меня потом даже уволили из редакции. Вот так и стала я интернет-обозревателем. Пишу блоги, работаю на себя. И никому я ничего не должна, — Мария тяжело вздохнула и тихо добавила: — И никому я не нужна. Но… я никого не убивала.

— Но ты же это специально сделала, статью накатала, — сказал я. — Ты же знала, что его могут найти и убить. Ты для этого и дала им координаты. Так, Мария?

— Конечно, знала, Макс, — спокойно ответила Мария. — Но я не считаю, что я убийца. И если уж на то пошло… он заслужил эту смерть.

— Ясно с тобой, — сказал я. — Ну а ты, — обратился я к Речкину, — ты же тоже состоял в клубе. Рассказывай…

— А что я? — пожал плечами Тимофей. — Я ушёл до того, как их переклинило вот с этой хернёй. Сам сейчас офигеваю, всё это слушаю. Меня же турнули из клуба, когда я с Ленкой замутил, она же так и осталась женой Сагады. Ну стишки я писал, марал бумагу, каюсь. И больше ничего.

— Да ну? Повезло, — с сарказмом хмыкнул я. — Значит, тебя, наверное, не убьют, потому что ты не участвовал во всех этих схемах. Только к этому вопросу мы ещё вернёмся, когда выберемся отсюда. Я дам процессуальную оценку действиям каждого из вас, можете не сомневаться. Не забуду и не передумаю.

— Максим, — со вздохом проговорила журналистка, — ты вначале нас спаси, а потом уж в тюрьму сажай.

— Макс, — прервал разговоры Речкин, — ну я пошёл? Темно уже совсем, пора выдвигаться.

Девушки удивлённо переглянулись, Ирина же пропустила всё это мимо ушей. Кажется, для неё главным было, чтобы Мария рассказала о своей жертве.

— Давай, — кивнул я.

Тимофей вооружился двумя ножами. Один спрятал в карман, другой прижал в рукаве. Вышел на улицу. Без фонарика, бесшумно, он ушёл в сторону домика смотрителя.

Я вышел на крыльцо и смотрел, как он скрылся за снегом и деревьями, наблюдая, чтобы ничего с ним не случилось. Следом не пошёл, дабы не привлекать внимания. Если смотритель где-то здесь, на базе, то наверняка следит, кто заходит и кто выходит из дома.

Речкин действовал осторожно. Сначала сделал круг, прошёл вдоль озера, обогнул баню и хозпостройки. Потом, пригибаясь, пробрался к домику со стороны леса. Постоял в тени, выжидая. И вот он короткой перебежкой достиг крыльца, тихо приоткрыл дверь, шагнул внутрь и исчез в темноте.

Я стоял ещё минут пятнадцать-двадцать, прислушивался, вглядывался в темноту. Ни шума, ни крика, ни единого звука. Всё тихо, только ветер шумел меж сосен. Вроде, получилось. Оставалось ждать. Речкин вообще-то мужик крепкий, но всё равно за него тревожно.