Владимир обнял её — коротко, крепко.

— Вечером расскажу, как прошло.

— Жду.

Он вышел в коридор, спустился по скрипучей лестнице, толкнул парадную дверь.

Утро встретило прохладой и свежестью. Москва просыпалась. Дворник мёл тротуар, поднимая пыль. Из окна первого этажа тянуло жареным луком. Трамвай прогрохотал по рельсам — первый рейс.

Владимир застегнул пиджак на одну пуговицу, выпрямился. Глубокий вдох. Выдох.

Мосфильм. Его первый день.

Он шагнул вперёд — уверенно, по-военному чётко. Ботинки стучали по брусчатке. Солнце поднималось над крышами, золотя купола церквей.

Владимир Игоревич Леманский шёл на студию. Режиссёр.

И на лице его играла та самая улыбка — обаятельная, уверенная, настоящая.

Впереди была целая жизнь.

Трамвайная остановка была в двух кварталах от дома. Владимир шёл неспешно, оглядываясь по сторонам, впитывая.

Москва просыпалась.

Из подъездов выходили люди — женщины с авоськами, мужчины в кепках и пиджаках, подростки с портфелями. Шли на работу, в школу, по делам. Здоровались друг с другом, кивали, перебрасывались парой слов. Все знали всех.

Владимир миновал булочную — уже открыта, у дверей очередь. Запах свежего хлеба смешивался с утренней прохладой. Продавщица в белом фартуке отрезала ломти, взвешивала, принимала карточки. Покупатели терпеливо ждали, негромко разговаривали.

— ...слышала, на Арбате магазин откроют, одежду продавать будут...

— ...да ну, небось опять очередь с ночи стоять надо...

— ...ничего, лишь бы было что покупать...

Никакой злости. Просто констатация факта.

Дальше — парикмахерская. Мастер протирал витрину, в которой красовались чёрно-белые фотографии причёсок. Мужчина лет сорока, в белом халате, с аккуратными усиками. Увидел Владимира, кивнул приветливо:

— С добрым утром, товарищ!

— С добрым, — машинально ответил Владимир.

Это было странно. В его прошлой жизни, в Москве двадцатых годов, люди не здоровались с незнакомцами. Проходили мимо, уткнувшись в телефоны. А здесь — кивали, улыбались, будто все были соседями.

Трамвай подошёл ровно в семь двадцать — старый, деревянный внутри, с металлическими поручнями. Кондукторша в форменной фуражке стояла у задней площадки:

— Заходите, граждане, не толпитесь!

Владимир поднялся по ступенькам. Внутри пахло деревом, смазкой и людьми. Сидений мало, большинство стояли, держась за поручни. Кондукторша пробиралась между пассажирами, продавая билеты.

— Один до Мосфильма, — Владимир протянул трёшку.

— Мосфильм — это далеко, товарищ. Пересадку делать надо будет.

— Скажете где?

— Скажу, не переживайте, — она улыбнулась, выдала билет — маленький картонный, с номером.

Трамвай тронулся, зазвенел. Владимир встал у окна, смотрел на проплывающий город.

Москва была низкой.

Не было высоток. Не было стеклянных башен. Только двух-трёхэтажные дома — сталинки, довоенные постройки, местами деревянные домики с резными наличниками. Между ними — пустыри, скверы, дворы с развешанным бельём.

Улицы широкие, почти пустые. Редкие машины — чёрные «Эмки», грузовики ЗИС, иногда трофейный немецкий грузовик. В основном — трамваи, пешеходы, изредка велосипед.

Тишина. Непривычная. Не было постоянного гула моторов, сирен, музыки из магазинов. Только стук колёс трамвая, голоса людей, звон велосипедного звонка.

На остановках заходили новые пассажиры. Мужчина с инструментальным ящиком — слесарь или монтажник. Женщина с двумя авоськами, набитыми чем-то тяжёлым. Старик с палкой, в старой шинели — ветеран. Девушка в светлом платье, с книжкой под мышкой — студентка или библиотекарь.

Все одеты просто. Никакого яркого цвета — серое, коричневое, синее. Платья скромные, до колен. Мужчины в пиджаках или гимнастёрках, кепках. Никакого кричащего. Никакой моды. Просто чистая, опрятная одежда.

Рядом с Владимиром встала женщина с девочкой лет пяти. Девочка разглядывала всех большими глазами, потом уставилась на Владимира.

— Мама, а это дядя с войны вернулся?

— Тише, Леночка, не приставай к людям.

Владимир улыбнулся девочке:

— Вернулся.

— А ты немцев бил?

— Леночка!

— Ничего, — Владимир присел на корточки, чтобы быть на уровне ребёнка. — Бил. Но теперь война закончилась. Можно радоваться.

Девочка серьёзно кивнула, потом внезапно улыбнулась:

— У меня папа тоже скоро вернётся. Мама сказала.

— Обязательно вернётся, — Владимир взъерошил её волосы.

Мать благодарно кивнула. Владимир выпрямился, вернулся к окну.

За стеклом проплывала Москва — знакомая и незнакомая одновременно. Он узнавал улицы, площади, повороты. Память Леманского подсказывала названия. Но всё было другим. Чище. Проще. Человечнее.

Вот — площадь, на которой в его время стоял торговый центр. Сейчас — пустырь, памятник Ленину, несколько скамеек. Старушки кормят голубей.

Вот — проспект, где были бутики и кафе. Сейчас — магазин «Продукты», книжный, аптека. Вывески скромные, без подсветки.

Вот — парк, где он когда-то снимал рекламу для застройщика. Сейчас — просто парк. Деревья, дорожки, дети играют, матери с колясками.

Трамвай остановился на большой площади. Кондукторша крикнула:

— Кому на Мосфильм — пересадка! Вон там, пятнадцатый номер берите!

Владимир вышел. Площадь была залита солнцем. Посередине — памятник, фонтан, клумбы с цветами. По периметру — четырёхэтажные дома с колоннами, магазины на первых этажах.

Людей много — кто-то торопился по делам, кто-то просто стоял, болтал. У газетного киоска — очередь за «Правдой» и «Известиями». Напротив — фотоателье, перед ним вывеска: «Фото на документы — 5 рублей».

Владимир огляделся, нашёл остановку пятнадцатого трамвая. Подошёл, встал ждать. Рядом уже стояли несколько человек.

Молодая пара — он в костюме, она в простом платье, обнимаются, шепчутся, смеются. Только что поженились, наверное.

Пожилой мужчина читает газету, хмурится, качает головой — что-то в новостях его не устраивает.