На «Пикабу» кто-то накатал целый пост под заголовком «История казанского хирурга, которого уволили за спасение дочери олигарха», и в комментариях уже перевалило за две тысячи сообщений. Половина требовала посадить уволившего завотделением, вторая половина призывала не верить хайпожорам. Единицы говорили, что нужно дождаться результатов проверки.

Отдельным цирком шли те, кто знал Серегу лично. Некая Ираида Вазгеновна — такой у нее был никнейм — заявила, что была первой женщиной в жизни Сереги, и уже тогда он показался ей «очень нежным и заботливым». Комментарий набрал триста лайков и сорок ответов, половина из которых требовала пикантных подробностей.

@vano_che: Учились вместе с Епишкой, ровный был, на лекциях спал, но экзамены сдавал 😁

@ lyalya_n: Работала с ним. Руки золотые. После того случая его как подменили.

Последний комментарий меня зацепил. Какой случай? Тот самый, из-за которого Серега запил? Я попытался разузнать подробности, но @lyalya _ n больше ничего не писала и в личку не отвечала.

В общем, я все глубже уходил в изучение Серегиного прошлого, собирая по крупицам мозаику чужой жизни, которая теперь стала моей. От этого занятия меня оторвал звонок в дверь. Вернее, сначала кто-то постучал — тихо, несмело, — а потом все же звякнул, коротко и один раз.

— Где это тебя так угораздило? — подивился я, открыв дверь и обнаружив на пороге абсолютно несчастного Степана.

Тот светил огромным фингалом и вид имел совершенно растерянный и печальный.

— Да вот… — зло всхлипнул он и стыдливо вытер глаза рукавом. Вся его худенькая нахохлившаяся фигурка говорила о том, что с расспросами сейчас лучше не лезть.

А я не стал.

— В школе подрался, что ли? — все же спросил я чисто для порядка.

— Да ну его! — отмахнулся от проблемы первоклассник и сразу же добавил: — Я это…

— Заходи давай! — прервал его я и гостеприимно распахнул дверь пошире.

Степка замялся на пороге, больше для приличия, но все же вошел. Долго-долго возился у двери, снимая куртку и переобуваясь, вздыхал, топтался, потом кое-как справился.

— Слушай, дядя Сергей, — помявшись, сказал он. — А можно я у тебя тут спрячусь и немножко побуду? Я могу и под столом посидеть.

— Зачем? — не понял я.

— Да сейчас мамка придет, увидит фингал — ругаться будет, — тоскливо вздохнул Степка и от такой вселенской несправедливости шмыгнул носом.

— А когда она придет?

— Ну, через час где-то… или чуть больше…

Минут через двадцать мне требовалось уйти по своим делам, но оставлять мальчика прятаться где-то в подвалах или на чердаках было неправильно. А страх перед матерью однозначно говорил о том, что Степка что-то натворил. Стопроцентно она, вместо того чтобы нормально и по справедливости разобраться, сразу будет орать, а то и отлупит. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как оставить его у себя.

— Но ты мне сначала должен рассказать всю историю, — строго, но мягко сказал я, — вдруг ты преступник какой? Я вот тебя сейчас у себя дома оставлю, а меня потом за укрывательство беглых преступников тоже в тюрьму отправят.

— Почему тоже в тюрьму? — перепугался Степка и торопливо добавил: — Ты не думай, дядя Сережа, я не преступник! Честное слово!

— А фингал тогда откуда? — задал провокационный вопрос я.

Валера вышел из своего лежбища, увидел Степана, зашипел недобрым голосом и вернулся обратно. По всей видимости, между ними сформировалась стойкая обоюдная антипатия. Впрочем, у Валеры, похоже, ко всем стойкая антипатия. Единственная, кого он более-менее согласен терпеть, — это, как ни странно, Татьяна. Но тут, думаю, дело в импринтинге — она стала в его жизни первым человеком, который его накормил. Может, он воспринимал ее теперь как маму.

— Да тут такое дело… — принялся торопливо излагать Степка, справедливо рассудив, что я ведь могу и обратно в подъезд выгнать. А там холодно. Да и есть так-то охота.

— Говори! — кивнул я.

— В общем, мы пошли с Пашкой и Ильдаром гулять к ним во двор, — с тяжким вздохом принялся рассказывать Степан. — Они из моего класса. И мы игрались в войнушки, а потом Ильдара мамка загнала домой, а мы с Пашкой вдвоем остались. А вдвоем в войнушки неинтересно же, сам понимаешь…

Я понимал. Сам таким был когда-то, правда, очень давно. Еще при Хрущеве.

— Ну так вот, — продолжил Степан. — Пашка подходит такой и говорит: а давай с тобой в одну игру поиграем. В нее вдвоем хорошо играть. Возьми с дерева листочек и спрячь его на себе. Если я найду — ты мне своего синего динозаврика отдаешь. А если не найду — отсажу тебе своих муравьев.

— Что за муравьев? — сразу выделил главную проблему я. — Живых, что ли?

— Конечно живых! — даже возмутился такой непонятливостью Степан. — Пашке на день рождения муравьиную ферму подарили! Формикарий называется. А я тоже такую хочу, но мамка не разрешает. Говорит, они у тебя все разбегутся, потом дихлофоса не напасешься…

Я с Татьяной в этом вопросе был целиком солидарен. Особенно зная Степкину безалаберность.

— А дальше что? — попытался я вернуть в конструктивное русло Степкин монолог.

— Пашка отвернулся и зажмурился. И начал считать до двадцати. Ну, как положено. А я взял листочек, с березы, небольшой, — принялся обстоятельно рассказывать Степан. — И спрятал его в подстежке куртки. Мне туда мамка кармашек такой, тайный, пришила, чтобы я карточку не потерял.

— Так ты с карточкой уже ходишь? — отметил я. — Как взрослый прямо.

Степка польщенно кивнул и продолжил:

— Я взял и туда этот листочек положил. Так его и не найдешь. А Пашка не знает же. И он начал искать — проверил карманы, заглянул в ботинки, посмотрел в капюшоне, а потом такой говорит — да ты его во рту спрятал! А мне так обидно стало, я рот открыл и говорю — смотри, там ничего нет. А он говорит, а ты шире открой. Я шире и открыл. А Пашка мне туда кучу листьев затолкал и смеется. Я еле-еле все выплюнул, а он начал убегать, гад такой. И дразнится! Я за ним погнался, догнал и рюкзаком по голове треснул, а он мне фингал поставил. А потом я его еще треснуть хотел, а там из подъезда какой-то дядька вышел и ругаться начал. Я и убежал…

Степка опять вздохнул с самым несчастным видом от такой вселенской несправедливости.

— Ладно, Степан, — сказал я, с глубокомысленным выражением лица выслушав подробный душещипательный рассказ. — Дело у тебя, конечно, серьезное. Так что сейчас иди в ванную, мой руки, там туалет, если надо. И я тебя покормлю.

— Нет, дядя Сережа, не буду я вас объедать, — заявил Степан категорическим голосом.

— А это еще почему?

— Продукты сейчас дорогие, — рассудительно заявил Степан. — Зарплаты маленькие, приходится пахать, как проклятый… Еще и я, проглот ненасытный.

У меня от таких слов аж челюсть отвисла. Ну, Танюха! Получишь ты у меня!

А вслух сказал:

— Ну да, ты отчасти прав, Степан. Поэтому мы поступим таким образом: я тебя покормлю, а ты за это мне одно дело сделаешь?

— Но это же будет эксплуатация детского труда! — укоризненно посмотрел на меня Степан.

Я невольно восхитился: нахватался же в интернетах таких слов.

— Можно сказать и так, — согласился я. — Ну, у тебя, получается, два варианта: или просто покушать, как захребетник и проглот, или же покушать, а потом отработать.

— Второй, — с понурым вздохом нехотя сказал Степан. — Ну, я надеюсь, что ваша работа будет не тяжелой, и я с ней справлюсь. А ведь мне еще уроки учить. И стих задали.

— Не тяжелая. Нужно поиграть с Валерой.

— Не буду я с ним играть! — моментально надулся Степан, и даже уши у него покраснели.

— А я тебя научу, как надо. Вот смотри: на эту веревочку привязываешь бумажку. Можно фантик от конфеты. Но у меня нет, поэтому подойдет кусочек от этой квитанции. — Я оторвал лоскут бумажки, привязал и затем показал, как та прыгает. — А потом делаешь перед ним вот так.