— Пожалуйста, — ответил я. — На здоровье, Лейла. Но только ты зря побеги эти совершаешь: то стримы, то еще что-то. Понимаешь, с твоей травмой нужно лежать и выполнять все распоряжения врачей, а не гонять между Москвой и Казанью. Потому что все может в любой момент ухудшиться.

— Да я быстро. Туда и обратно. К утру вернусь.

— Ты что, не понимаешь, что это для твоего организма мощный стресс? И вполне может быть, что ты сейчас так поступаешь, а оно потом тебе очень сильно аукнется. Ты что, овощем хочешь быть? Пускать слюни и ходить под себя?

Лейла вздрогнула.

— Нет, не хочу.

— А зачем же так делаешь?

— Нам надо было поговорить.

— Ну, раз уж ты здесь, рассказывай, — вздохнул я.

Лейла стала максимально серьезной и отодвинула от себя тарелку с недоеденным супом. Мне на мгновение стало совестно, что я не дал ей даже поесть нормально, но нужно было понять, что к чему. Иначе ее побег и поездка не имели никакого смысла.

— Ты понимаешь, я подслушала разговор. Приходил ко мне отец. Ну, то есть отчим… ну, ты уже понял, что он мне не родной. Да, впрочем, это к истории не относится. А с ним был… Амир.

— Кто такой Амир? — спросил я.

— Мой сводный брат, — скривилась она, демонстрируя явно не добрые сестринские чувства к сводному брату.

— Понятно.

— И еще там был Рубинштейн. Ты был прав, Сережа! Он совсем не няшка! Ты прикинь! Короче, насколько я понимаю, мой брат его как-то подговорил, и Рубинштейн ему теперь служит. Полностью. Не отцу, а ему! Ты представляешь?

Судя по круглым от изумленного возмущения глазам Лейлы, ее розовые очки явно разбились стеклами внутрь.

— И мой брат хочет, чтобы меня убрали! — экспрессивно продолжила она, так что мне пришлось на нее шикнуть, иначе на нас все бы смотрели. Она поняла, смутилась и продолжила значительно тише: — И тогда все деньги, которые остались мне от дедушки, перейдут ему. Ну, понятно, что они перейдут в семью, но так как отец вряд ли будет еще заводить детей…

— А может, и будет, — не выдержав ее непосредственности и наивности, хмыкнул я.

— Нет, не будет! Он уже старый. Ему шестьдесят.

Я засмеялся. Шестьдесят лет разве старый? Но для поколения Лейлы шестьдесят — это древность. А для меня молодой человек — чуть младше моего реального возраста. Но я не стал ничего ей говорить. А ведь я знаю кучу народа, у которых и в семьдесят, и в восемьдесят лет появлялись прекрасные здоровые дети.

— И вот он хочет эти деньги получить полностью себе, — сказала Лейла. — А меня ненавидит.

— Почему? — удивился я.

— Потому что отец меня любит больше, чем его.

— Не может этого быть, если он родной, а ты нет.

— Ну, вот как-то так. Он всегда хотел себе девочку. Ну, вот получилось так. — И добавила на полном серьезе: — Я его маленькая принцесса.

— Кстати, а ты не в курсе, кто зачистил петицию и все упоминания обо мне в сети? —перевел я тему с родственных чувств семьи Хусаиновых на свои проблемы.

— Знаю, — понурилась Лейла. — Рубинштейн. Повторюсь, да, ты был прав, он совсем не няшка. Просто отец ругался на меня за это. И, в общем, велел ему все удалить. Сказал, что слишком много внимание к нашей семье.

Хм… Я задумался.

Дела, однако.

И дел, если честно, предстояло много. У Лейлы есть часть нужной мне информации, но я ни капельки не хмурый частный детектив в черных очках и с хриплым голосом. Поэтому лучшим решением будет отправить ее к Караяннису. А уж он ее выжмет насухо.

— Так, Лейла, — сказал я, — доедай свой суп и слушай сюда.

Она кивнула и нехотя взялась за ложку.

— Ты прямо сейчас уедешь обратно в Москву.

— Не сейчас, — поправила она меня. — Ярик отвезет меня только вечером. У него тут тоже дела. Девушка у него тут…

— Не надо нам никакого Ярика, — нахмурился я. — В общем, расклад такой. Ты сейчас возвращаешься в Москву, но не в ту больницу, где сейчас должна быть. А в клинику имени академика Ройтберга.

— Что это за клиника? — перепугалась Лейла. — Зачем?

— Затем, — нахмурившись, отрезал я. — Во-первых, ты там будешь в безопасности, и тебе предоставят нормальное полноценное лечение. Чтобы твои ненасытные и алчные родственнички тебе не навредили. Поняла?

Лейла задумчиво кивнула.

— А во-вторых, пройдешь там медицинскую экспертизу. — Лейла дернулась, и я пояснил: — Это не больно, не бойся.

— А зачем? Я не хочу!

— Ты помнишь, как говорила, что я тебе жизнь спас и ты для меня готова на все? — безжалостно напомнил я. Лейла чуть обиженно кивнула, и я как можно мягче пояснил: — Это нужно и тебе, и мне. Если у нас на руках будут документы, подтверждающие, что я провел операцию правильно и на самом деле спас тебя, у меня появится шанс вернуться в медицину.

Лейла поняла и просияла:

— Конечно, я сделаю это! — Затем нерешительно посмотрела на меня и прикусила губу. — А меня туда пустят? Что я им скажу? Ведь у меня даже паспорта с собой нет. Все в больнице осталось.

— Не беспокойся. Там тебя встретит один человек. Хороший человек. Его зовут Артур Давидович Караяннис. Он мой адвокат. Слушайся его, он плохого не посоветует.

— Осталось доехать, — вздохнула Лейла.

— И за это не беспокойся, — ответил я.

Достав телефон, я позвонил Владимиру.

Только-только я разобрался с важными делами, отправил Лейлу в Москву, созвонившись с Караяннисом и Владимиром, отбарабанил массаж послеобеденных клиенток, как примерно на полдороге к дому мне позвонил Чингиз.

— Алло, Серый, здравствуйте, — уважительно сказал он.

Тон его я отметил сразу. Любопытно, что даже после того, как я поставил правильный диагноз Михалычу и отправил его на операцию, он лучше ко мне относиться не стал. А после Гвоздя все довольно резко изменилось. Может быть, потому что он видел, в каких условиях я латал его товарища.

Как бы там ни было, сейчас он разговаривал со мной даже не как с равным. В его голосе нет-нет да и проскальзывали заискивающие нотки.

— Слушаю, — сказал я.

— Ты это… — начал Чина и, зная, что я люблю конкретику, сразу поправился: — Глянешь Гвоздя?

— Конечно. Планировал вернуться, перекусить и звонить тебе.

— Слушай, тут это!.. — воскликнул Чина. — Давай мы тебя сейчас заберем, а куснуть ты и у нас сможешь. У Михалыча знаешь какой крутой ресторан тут есть! Закачаешься!

— Какой? — вырвалось у меня.

— Увидишь, — усмехнулся Чина. — Ты где?

Покрутив головой, я объяснил, и он категорично потребовал:

— Стой там, Серый, ща Кисель тебя подхватит.

Я содрогнулся. Зная специфику вождения Киселя, я уже предвкушал весь тот спектр адреналиновых ощущений, какой бывает на самых страшных американских горках. Ну, или при прыжке с парашютом. Я прыгал, знаю. Хотя с парашютом даже безопаснее, чем с этим Спиди-гонщиком.

Но деваться было некуда.

Буквально минут через семь меня забрал Кисель и практически телепортировал до знакомого ангара. Во всяком случае, ощущение у меня еще минут десять было именно таким.

Гвоздя в прошлый раз под моим руководством перенесли в более подходящую комнатушку. Главное, она была теплой, светлой, и там имелось окно для доступа свежего воздуха.

Когда я вошел, Гвоздь спал. Дыхание его было ровное. Я первым делом наклонился к дренажам — водяной затвор работал, пузырьков не было, уровень жидкости стоял ровно. По трубкам за ночь стекло совсем немного темной крови, без свежей примеси.

Рядом с ним на стуле, скрючившись, сидела Зойка. Она дремала. При моем появлении чуть ли не подскочила.

— Тихо! — Я приложил палец к губам.

Она кивнула и все время следила за моими движениями огромными благодарными глазами.

Я потрогал его лоб. Холодный. Ни жара, ни озноба — для вторых суток после такой травмы это был редкий, но очень хороший признак. После двух пневмотораксов и такой кровопотери выживают нечасто. Учитывая, что я достал из него две пули и буквально залатал его в полевых условиях, Гвоздю определенно везло.