— Углеводный обмен: инсулинорезистентность снижена на 26%. Гликемические пики сглажены. Преддиабет сохраняется.

— Бронхолегочная система: хроническое воспаление уменьшено. Обструкция минимальная. Мукоцилиарный клиренс восстановлен частично. Сатурация 97%.

— Реология крови: показатели стабильны. Агрегация тромбоцитов снижена.

— Масса тела: 121,8 кг (–7,2 кг от исходного). Потеря жировой массы преобладает.

Ключевые показатели:

— Без алкоголя: 480 часов.

— Без никотина: 494 часа.

— Артериальное давление: тенденция к нормализации.

— Кортизол: снижен на 64%.

— Сон: стабильный, 7 ч 50 мин в среднем. HRV 54.

— Физическая активность: регулярная, без признаков перегрузки.

Системная оценка: организм перешел из режима выживания в режим восстановления. Изменения пока хрупкие, но уже системные. Продолжение текущего образа жизни является ключевым фактором дальнейшего улучшения прогноза.

Хоть я и пригубливал вино в ресторане с Алисой и отцовскую настойку на даче, счетчик дней без алкоголя не врал. Система вполне справедливо учитывала только этанол, попавший в кровоток, так как абсорбция через слизистую рта пренебрежимо мала — метаболические пути в печени не задействуются, нагрузка на ЦНС и гормональную систему отсутствует.

В общем, новые данные обнадеживали, динамика радовала глаз. Ведь с годом в запасе жить куда приятнее, особенно когда знаешь, что только в моих силах превратить этот год в десятилетия.

После утренних ритуалов я выглянул в окно. Погода не радовала: серое ноябрьское утро, низкие облака, моросящий дождь… Да уж, отличный фон для суда.

После пробежки с непривычно молчаливой Танюхой я поспешил домой. Нужно было успеть позавтракать, привести себя в порядок и добраться до центра.

Телефон завибрировал, когда я зашел домой. Звонил участковый Гайнутдинов.

— Выяснил кое-что по вчерашнему делу, — сказал он после обмена приветствиями. — Эти трое, что вчера напали, не местные, из Авиастроительного района. Не самые умные ребята оказались, раз напали во дворе, на виду у всех. Наняли их через посредника, оказалось, водитель какого-то Наиля. Фамилию пока не установили, посредника ищем, но имя точное.

Наиль. Ну конечно.

— Знаю такого, — сказал я.

— Серьезно? — В голосе Гайнутдинова мелькнула заинтересованность. — Кто он?

— Юрист. Работает на одну мою знакомую, точнее, на ее мужа. Бывшего мужа. Они сейчас разводятся, и муж, похоже, решил, что я угрожаю его интересам.

— Можешь дать контакты этого Наиля?

Я продиктовал номер, с которого юрист сам мне звонил.

— Хорошо, — сказал Гайнутдинов. — Я передам в уголовный розыск. Ножик, покушение на причинение тяжкого вреда здоровью — это уже статья. Если повезет, выйдем на заказчика.

— Спасибо.

— Не за что. Ты тоже аккуратнее там, Сергей. Если этот Наиль один раз прислал, может и второй подсуетиться. А вдруг эти новые не такие тупые окажутся.

Он отключился, а я еще минуту стоял с телефоном в руке, обдумывая услышанное.

Наиль работал на мужа Алисы Олеговны, который, очевидно, решил, что я его конкурент, и нанял гопников сломать мне ноги. Логика понятна — оскорбился, пробил, кто такой Епиходов, оскорбился еще больше, что его променяли на меня, особенно после того, как я получил долю в бизнесе Алисы.

Надо бы предупредить саму бизнес-вумен, но это потом, после суда. А вот стоит ли скидывать эту проблему на людей Михалыча? Пока точно нет. Ни к чему создавать новые долги.

Я принял душ, побрился, надел новый костюм и посмотрел на себя в зеркало.

Хм. Надо же, уже почти респектабельно выгляжу — на фоне того, что было, особенно.

С этой мыслью я обулся и ушел. Валера проводил меня до двери укоризненным взглядом, но комментировать не стал.

До здания суда я добрался на такси, но сразу входить не стал. Время еще было, а мне хотелось пройтись и собраться с мыслями.

И тут я увидел кофейню.

Маленькая, уютная, с запотевшими стеклами и теплым светом внутри. Вывеска обещала «свежую обжарку» и «авторские напитки». До заседания оставалось сорок минут, времени хватало.

Я толкнул дверь и вошел.

Внутри пахло кофе и корицей. Очередь из трех человек, две девушки-баристы за стойкой, негромкий джаз из колонок. Нормальное утро нормальной кофейни.

Встав в конец очереди, я принялся изучать меню на стене, когда впереди начался скандал.

— Это что такое? — возмущался парень лет двадцати, держа бумажный стакан. — Это вы называете капучино?

— Это капучино, — терпеливо ответила бариста. — Эспрессо и вспененное молоко.

— Оно еле теплое! — Парень ткнул пальцем в стакан. — Капучино должно быть горячее! Я всегда пью горячее!

— Температура молока шестьдесят пять градусов, это стандарт. Если перегреть, молоко теряет вкус и…

— Мне плевать на ваши стандарты! Переделайте!

Девушка за стойкой вздохнула. Очередь начала нетерпеливо переминаться, а мужчина продолжал размахивать стаканом.

И тут я не выдержал и спокойно обратился к парню:

— Если сделать горячее, это будет просто горячее молоко с кофе, а не капучино.

Мужчина обернулся, готовый обрушить свой праведный гнев на меня, но я смотрел на него без вызова, просто констатируя факт.

— Что? — переспросил он.

— При температуре выше семидесяти градусов белки молока денатурируют, — пояснил я. — Пенка оседает, вкус меняется. Бариста права, шестьдесят пять — оптимум. Если хотите кипяток, лучше заказывайте американо и добавляйте молоко сами.

В очереди кто-то хихикнул. Мужчина посмотрел на меня, потом на свой кофе, потом снова на меня.

— Мужик, ты что, эксперт по кофе? — буркнул он, но уже без прежнего напора.

— Нет, — честно ответил я. — Просто химию и физику в школе не прогуливал.

Девушка за стойкой прикрыла рот ладонью, пряча улыбку. Одна из покупательниц в очереди откровенно засмеялась.

Парень молча забрал свое капучино и направился к выходу, бормоча под нос что-то неразборчивое, но явно ругательное.

Когда дверь за ним закрылась, очередь облегченно выдохнула.

— Спасибо, — сказала бариста, когда я подошел к стойке. — Некоторые клиенты просто невыносимы.

— Не за что. Мне двойной эспрессо, пожалуйста.

Она улыбнулась и принялась готовить заказ, а я достал телефон, проверил время. Двадцать пять минут до заседания. Успеваю.

Кофе оказался отличным — крепким, с приятной горчинкой, в меру кисловатым. Выпил его, стоя у окна, глядя на улицу и думая о предстоящем дне. А допив, выбросил стаканчик и вышел на улицу.

Пора.

Здание районного суда встретило меня очередью на входе и рамкой металлоискателя. Пристав проверил паспорт, внес данные, взял с меня подпись и махнул рукой — проходи.

В коридоре было людно. Я узнал несколько лиц из больницы: коллеги пришли то ли поддержать, то ли посмотреть на мой позор. Харитонов сидел на скамейке у стены, вытирая платком взопревший лоб. Мельник стоял чуть поодаль, делая вид, что меня не замечает.

Журналистов оказалось двое. Длинный козлобородый парень в ярко-алой клетчатой рубашке возился с камерой на треноге, выбирая ракурс — хотя разрешения судьи на видеосъемку еще не было. Плотно сбитая женщина с выбритым затылком и татуировкой на шее, похожая на свирепого бобра, уже включила диктофон, не дожидаясь начала заседания.

Караянниса я не видел. Странно — он же велел быть к десяти.

Двери зала распахнулись. Людская масса дернулась и потекла внутрь, шурша одеждой и сумками. Пристав громко попросил не толкаться. Мы втиснулись в помещение, занимая скамейки перед столом судьи. Кому-то мест не хватило, и люди остались стоять у прохода. В зале стоял гул приглушенных разговоров, скрипа лавок и шороха бумаг.

Я прошел следом за всеми и занял место в первом ряду.

— Встать! Суд идет! — взвизгнула длинноносая секретарь и первой подхватилась со своего места.