«До остановки довезите», — хотела попросить я, но не смогла и слова вставить.
Машина остановилась в центре, у памятника вождю всех слепых, где на доме среди прочих вывесок радостно белела эмалевая табличка:
Дантист Горностаев
ЧАСТНЫЙ КАБИНЕТ
Я начала вылезать, а София, не отрывая взгляда от водителя, сообщила, даже не повернувшись:
— Мы же деньги забыли! Наташ, слышишь? Мы же деньги забыли в гостинице, вот дуры!
Я втянула обе ноги обратно в машину и заплакала навзрыд. Десна болела так, словно в ней торчала не кость, а змеиное жало.
— Кто вас обидел? — с водительского кресла раздался удушливый старческий голос.
Я даже перестала рыдать, настолько не вязался голос с полным сил мужчиной, который смотрел на меня, как обычно дезинфекторы смотрят на помирающих тараканов. Со спокойным вниманием: ну, сколько тебе еще осталось жить, хорошая моя?
«Какой детинушка!» — разглядывая водителя вблизи, ахнула я. Лет сорока или больше? Плечи и голова представляли собой начало многостворчатого шкафа, а что же внизу? — задала я работу своим мыслям и начала усиленно гадать.
Только с лицом у него что-то; непорядок, в общем, с лицом. На первый взгляд, оно состояло из отдельных фрагментов… Видимо, с год назад с водителем случилась непредвиденная аварийная травма, и его, возможно, собирали по кусочкам.
У нас в Сапожке с такими лицами ходила парочка бывших бандитов из Санкт-Петербурга, на пенсии. Оба с хроническими улыбками. По их же рассказам они, управляя джипом, на обычной скорости съехали в кювет, налетев днищем на ограждающий столб, и вся арматура впилась одному из них в верхнюю часть лица, а другому — в нижнюю.
И обоим фрагменты лиц и остального зафиксировали миниатюрными титановыми пластинками, чтобы человеческий облик не покинул их после аварии раз и навсегда. Милые парни, простые, ходили по Сапожку и горланили песни по ночам. Я вздохнула, глядя на титановый нос водителя, и всхлипнула…
Водитель переменился в лице, вылез из машины, посмотрел снова и начал вытаскивать меня с заднего сиденья на асфальт.
Я уперлась.
В маленькой капсуле приемной сидел такой же маленький дантист и зевал, показывая неприличное количество белых зубов. Я таких странных врачей никогда не видела. Почти с меня ростом, может быть, выше сантиметра на три, усталые глаза и рыжие волосики, приглаженные по обе стороны головы. Меня словно током ударило! Я никогда, никогда, никогда еще не видела такой страшненькой и смешной красоты в другом человеке.
«Я его люблю!» — стукнула мне по голове невидимая любовная балка с неба, наверное, какой-то ангел перепутал ее со стрелой или кидал на какого-то слона, а упала она на меня. И в голове у меня образовалась дыра, из которой звезды любви поплыли по воздуху к этому человеку.
Я в свои неполные девятнадцать дантиста видела лишь однажды, когда сломала клык о кокосовый орех. У меня здоровье, про которое обычно говорят коротко: не жалуюсь.
А дантист сперва стал кашлять, потом смеяться — видимо, нечасто его в шесть утра посещало трио из лилипутки в красном трико и черной саржевой юбке, девицы с костью в зубах и здоровенного амбала со штопаным лицом и ключами от «Линкольна» на пальце.
— Горностаев Дима, врач-стоматолог, — представился он. — Здравствуй, Валер, — кивнул дантист водителю и повернулся ко мне.
И через неделю я стала Горностаевой.
Дима: — Глаза цвета горячего миндаля, гладкие блестящие волосы и раскрытые губы. Из них торчала маленькая косточка… Ну и что?
Куплю свадебное платье
Планету снова накрыли метеоритные дожди, а я собралась замуж.
Когда я увидела Диму, то подумала — от него у меня появится чудесный мальчик или ушастенькая девочка. Димины уши колыхались от ветра из окна, и сразу возникала мысль — со слухом у него все в порядке.
— У тебя в каждом глазу по плакату! — недовольно ворчала София. — Куплю свадебное платье! Срочно!
— Ну и что? — покраснела я.
— Перестань улыбаться, как дура!
— Почему это? Я — умная, — напомнила я.
— С утра была!
«Чего это она?» — подумала я, постояла с кислой физиономией и не заметила, как снова стала вздыхать и улыбаться.
Мы прощались в то утро так:
— Я вам нужен еще? — разглядывая плавник, тихо спросил самый красивый на свете дантист.
Я повернулась с перевязанной щекой и прошепелявила:
— Как воздух.
А он почему-то застыл, глядя в пол… И еще — он тяжело вздохнул!
А через неделю была свадьба. Меня выдавала замуж вся труппа феерического лилишоу, из Сапожка приехали бабушка, дядя Витя с тетей Зиной и подружка Ленка, моя Ленка!
Никулина С. Н.:
— Стоять рядом было невозможно!
Между их взглядами шевелился воздух.
Они посылали друг другу такие вихревые импульсы любви, как телескопы, настроенные в открытый космос:
«Мы — земляне! Мы здесь! Мы есть! Отзовитесь! Даже если вы — зеленые!..»
А они глазами передавали «морзянку»:
«Я люблю! Я люблю тебя! Я тебя так люблю! Хоть вешайся!..»
София вытерла слезинку, которая натекла в уголок ее длинного зеленого глаза и никак не хотела скатиться по щеке, упасть, впитаться в землю и спрятаться в ней.
Ну и что? Название сногсшибательное — «ФЕЕРИЧЕСКИЙ ЛИЛИКАНКАН!»
И недалекий какой гражданин, повторяя: «КАНКАНКАНКАНКАНКАНКАН»… — может предположить — во-от, разъезжают по городам и весям веселые девицы мелких размеров и суперлегкого поведения, но…
— Ездили с канканом — да, но в основном замужние дамы и три весьма целомудренные девицы, имеющие женихов. — Софья Николаевна задумалась. — Я не знаю про другие канканы, но наш начинался и заканчивался на сцене. И главный аргумент: сейчас в той стране, в которой мы имеем счастье пока еще жить, в любом городке по части платных женских ласк наблюдается такое столпотворение, что ценность лилипуток как артисток и танцорок неизмеримо выше стояния в боевой раскраске где-нибудь у ресторана, гостиницы или туалета с буквой «М».
Свадьба
— А вы в парандже снимки делаете? — перед брачной церемонией спросила я фотографа, поправляя большой капроновый бант, который свисал с моего плеча до самой земли.
— Только для вас, — хмыкнул тот, поворачивая меня красивой частью лица к объективу.
Перед Красноуральским центральным загсом на набережной развертывалась обычная для субботы картина — толпы брачующихся и их ошалевшие от предвкушения праздника чужой несвободы родичи.
На причале играл духовой оркестр, пели нарумяненные бабки в кокошниках, невесты и женихи чинно и не очень пробегали по длинной ковровой дорожке в небесных расцветок особняк. И устало выходили оттуда с кольцами на пальцах и свидетельствами о потере свободы, не нужной многим ни даром, ни за деньги. Ведь это такой бесценный подарок судьбы, когда ты хоть кому-то нужен на всю жизнь, просто диво дивное!
«До чего же он у меня трогательный!» — во время брачной церемонии разглядывала я своего подстриженного по случаю свадьбы дантиста.
— Ангел! — вторила моя бабушка у нас за спиной.
— Да, я вышла замуж молниеносно, мы даже расписаться не успели, а я уже была беременна, даже стыдно такую подробность предавать огласке, но хронология событий и их подлинность — главное отличие хорошего романа от прочей макулатуры. — Наташа вздохнула и продолжила: — Хорошо быть женой дантиста, поверьте, я знаю.
Д. отличаются редкой смышленостью, и все они — жизнелюбы. Когда целый день смотришь людям в глотку, пересчитывая гнилые зубы, поневоле начинаешь любить жизнь во всех ее проявлениях и красе, ну той красе, которую не видно, а она только подразумевается… но дантисты уверены — она есть.
Наташа задумалась, сердито глядя на гелевую ручку. Потом оживилась и быстро написала: «Жизнь с дантистом подразумевает наличие удобного дома, машины, запах хорошего кофе по утрам и чуть больше двух струящихся от невесомости платьев от Армани и Дольче / Габбана и тоже два, пока, брючных костюма от Гуччи, подаренных Димой в нашу медовую неделю, которая случилась сразу после свадьбы с громкими автомобильными гудками, взрывами бутылок шампанского, запиванием „Вдовы Клико“ „Моэтом и Шандоном“, и мало ли что еще пьют на свадьбах и в прочие счастливые дни.
