А вот «избранные», у которых все вроде получше, чем у других, словно в отместку имеют некоторую хрупкость в организме, которая у обычных христиан фактически твердая и несгибаемая, как кирза (эта самая «хрупкость»).

В общем, когда мальчик Октябрь подрос и ему исполнилось десять лет, ни бабушки, ни прабабушки с прадедушкой у него уже не было. Нина Ивановна работать постоянно не могла по причине ребенка-непоседы и по совету отца начала сдавать квартиру на первом этаже, ту, в которой когда-то жили ее дед и бабушка… И когда-то, давным-давно, пахло обжигающим бразильским кофе и маковками.

К тому времени иссякла хоть какая-то помощь от отца Октябрика. Он даже сел в тюрьму, но очень ненадолго, потому что был из разряда тех неприкасаемых, которые могут творить с другими людьми что им заблагорассудится, но сами никогда за это не несут никакого ответа.

Лабрадор задумался…

Он дважды видел таких людей и после этих встреч не мог спать целые сутки. «Они — ДИАВОЛЫ», — подумал и написал Лабрадор и стер!.. целых шесть страниц…

Там описывались история, злое ремесло, черты характера и многие фактические недобрые дела нотариуса и антиквара Гильзаби и его сына. Но пес, вспомнив ЧТО-ТО, настолько очумел, что трусовато поджал хвост и метнулся к дивану, чтобы его погладил по ушам и успокоил Слепой Поводырь, и — не решился вам рассказать все подробности про мужа Нины Ивановны.

Не смог, не сумел, уж простите пса.

Нельсон задумался — какая она, Нина Ивановна, в свои тридцать шесть лет? И, вздохнув, начал писать: «Черное каре, красные губы, очень высокая…» Лабрадор вгляделся в это описание одной прекрасной незнакомки, увиденной им вчера на улице… и заскучал.

Нина Ивановна в свои тридцать шесть лет на самом деле была пухленькой шатенкой с мягкими ручками и круглыми белыми коленками и очень стойкая, как большинство женщин, которым приходится потерпеть от жизни не раз и не два. По сравнению со своей яркой и многозначительной мамой, начальственными и строгими бабкой с дедом и отцом-ловеласом, не говоря уж о красавце муже, Ниночка Ивановна в свои тридцать шесть лет выглядела на сорок шесть. И была обычной женщиной, растившей своего альбиноса-дауненка с такой любовью, с какой не каждая мать растит свое здоровое дитя.

Пес подумал и дописал, вспомнив, как Октябрик поддел его под ребра ногой, когда они с Жидковым шли в магазин за молочными продуктами: «Больной, очень нездоровый душевно мальчик…»

Нина Ивановна вроде бы не старела, только глаза, огромные и почти не мигающие, уходили куда-то в глубь лица. Они не прятались, нет, они просто уходили от действительности все глубже и глубже, и даже ровненькая, свежая кожа в веснушках и точеный носик не могли удержать Ниночкины глаза на прежнем месте.

Ниночка… она была такая красавица когда-то…

Судьба… и никуда от нее не деться! В общем, даже Лабрадор знал историю Нины Ивановны.

Нельсон поставил точку, потом еще две и наставил точек целую страницу, да-а! Что-то не давало ему покоя и отдохновения. Он зевнул и с высунутым языком взглянул на Слепого Поводыря, который лежал в соломенной качалке, закрыв глаза (незрячие), с огромными стереонаушниками, прижатыми головой к одному уху, и отрывался под древнюю группу «Спейс».

Нельсону стало жаль своего хозяина, он подошел к нему и положил свой нос и обе лапы ему на живот. Слепой Поводырь не стал прогонять четвероногого, только немного подвинул тяжелую морду, чтобы собака не дышала ему прямо в сердце.

Пес полежал, послушал музыку и пошел бродить по вечернему подъезду, закрыв дверь на «собачку».

— Познакомиться бы с какой собачкой, — вслух подумал он и сладко чмокнул, нюхая ступеньки между шестым и пятым этажами.

Его тянуло к двери Н. И. Сидоровой-Гильзаби каким-то магнитом, не иначе. Лабрадор шел вверх по ступенькам и чутко ловил каждый шорох, чью-то беготню наверху, женский несерьезный бас из квартиры на пятом этаже.

Французскими духами «Бесконечная жизнь» пах коврик у двери писательницы Достоевской, пес грустно стал их нюхать и чуть не расплакался от нахлынувших переживаний и бренности всех химер вокруг…

И снова ему на ум пришли некоторые подробности из жизни окружающих его людей.

Обычные кульбиты и кувырки…

Ну, про то, что у Тамарки муж каждый день приползает на рогах и стучится ими в свою дверь, — даже речи нет. Неинтересно, привыкли.

О том, что сосед со второго этажа — педофил и за его дверью ранеными зайцами от боли верещат мальчики, которых он приводит, обняв за шею, с рынка или вокзала…

О том, что Таню Дубинину из Красноуральска муж привез рожать к маме, на шестой этаж, в 54-ю квартиру, знали все. Танечка жила в этом доме с рождения, потом удачно вышла замуж за штурмана и уехала жить в Красноуральск. И вот вернулась меньше чем через год в интересном положении к маме. А к кому ж еще в таком приятном положении ехать?

Нельсон прижал уши к двери, за которой спала беременная и очень красивая молодая женщина Танечка Дубинина, вспомнил, что сам до сих пор не женат, тяжко вздохнул и решил на неделе наверстать упущенное — стать и неиссякаемая собачья сила позволяли исправить положение в рекордные сроки.

Но — запах, кислый мужской запах от тряпки у 55-й квартиры, вывел Лабрадора из состояния возвышенной мечтательности. Пес хотел даже отметиться там, но посмотрел на дверь и передумал.

Семейная пара из 55-й квартиры представляла собой незабываемое хали-гали.

Когда они шли под ручку, жена все время смотрела вниз, на ноги мужа, подстраиваясь под его шаг.

А Вениамин шел, вертел головой во все стороны, разглядывал хорошеньких или безобразных женщин, улыбка сменялась на его лице гримасой отвращения. Он шел по прямой, совершенно не глядя под ноги. И то и дело попадал то в яму, то в траншею, которых на просторах Полежаевска было как на поле брани.

Однажды, это произошло в мае, Вениамин и Мила шли по совершенно лысой местности у кинотеатра «Победа». И так как он считал ворон на проводах, а Мила глядела на его брючины, болтающиеся внизу, — супруги одновременно ступили на кучку дымящихся собачьих экскрементов, которую буквально только что оставила одна невоспитанная собака в центре площади Мирового Восстания.

Но вся тревога в другом: они оба наступили, он — правым китайским ботинком, а она — левой тайваньской лодочкой, и даже не заметили!

Вениамин досчитал ворон, их было ровно 9 и 1/4 и еще несколько мелких, незначительных птах, а Мила, покашливая и чавкая левой лодочкой, к месту заметила:

— Черемухой запахло, Веньк…

А за дверью Нины Ивановны стояла такая пугающая тишина, что пес, перескакивая через пять ступенек, помчался на свой третий этаж и только притормозил у квартиры соседской старушки Кокуркиной, совершенной развалины, которая по беспамятности забывала запирать свою дверь и оставляла ее открытой, невзирая на тревожную ситуацию в стране. Лабрадор решил прикрыть зазор лапой, но нечаянно забежал сперва в прихожую, замусоренную стоптанными тапками, сапожками и даже валеночками…

— Ты такой маленький, а тяжелый, прям раздавил, — услышал пес старческий стон и, скосив по очереди глаза, увидел, как кряхтит старушка, выползая из-под Малькова, кв. 46.

— Я большой и легкий, лапонька! — самодовольно уточнил Мальков, натягивая треники. — К жене побегу, хватилась, чай.

— Иди-иди, — помахала вслед ручкой Дарь Иванна и села на кровати, пытаясь отдышаться, потом встала и по стеночке поплелась в ванную.

Было ей немало лет, Малькову — тридцать один, и был Мальков геронтофил, причем женатый и с детьми.

Лабрадор после этого решил на какое-то время завязать с писанием романов. Жизнь людей, если в нее всмотреться пристальнее, до того смахивает на триллер, что собачья психика не выдерживает кипения всей этой субстанции, из которой и состоит человеческая жизнь на планете Земля.