Мосли смотрит на меня широко раскрытыми от ужаса глазами, как будто видит во мне что—то чуждое и ужасное — маленького мальчика, который только что впервые увидел волка, притаившегося в тени дерева. Его лицо искажается, и он начинает всхлипывать.

Его страх и тоска опьяняют, я придвигаюсь ближе, как будто хочу утешить его, но во мне нет ни теплоты, ни сочувствия.

— И постарайся сделать правильный выбор. Как только ты примешь решение, мы сможем начать извлечение.

— Не делай этого, — отчаянно умоляет он сквозь крупные слезы. — Пожалуйста, не надо.

— Я ничего не сделал, Мосли. Это твоих рук дело, — я сурово напоминаю ему, мой голос по—прежнему мягкий.

Его руки начинают сильно трястись, и он прячет в них лицо, сотрясаясь от рыданий. Все его тело дрожит.

— Не торопись, — мурлычу я в повисшей между нами тишине, пристально наблюдая за тем, как он дрожит на грани отчаяния, взвешивая варианты. Как будто сейчас это имеет значение, я уже знаю, что он сделает. Я знал это с самого начала нашего знакомства.

Я наблюдаю, как всякая надежда покидает его, словно последние песчинки в песочных часах. Я знаю, что будет дальше, и этот момент — всего лишь иллюзия выбора.

— Я дам тебе минутку. — я потягиваюсь и отворачиваюсь от него, чтобы посмотреть на свои наручные часы, притворяясь, что его страдания меня не интересуют.

Но я слышу, как он поднимается на ноги позади меня, его дыхание учащается, становится хриплым. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как его глаза выпучиваются в предвкушении, встречаясь с моими, когда он бросается вперед. Как только его нож достигает меня, я хватаю его за запястье и сжимаю, и нож со звоном выпадает из его пальцев. Воздух пронзает отчаянный крик, когда он осознает свое поражение.

Я оказываюсь рядом с ним прежде, чем он успевает пошевелиться, мои пальцы впиваются в нежную плоть его шеи. Его ноги беспомощно дергаются, когда я поднимаю его с земли, лишая его душу, которая больше не понимает своей судьбы, последних остатков надежды.

— Именно так, как я и думал, — я холодно усмехаюсь, и в ожидании следующего момента татуировки на моей коже начинают бешено извиваться. Глаза Мосли выпучиваются еще больше, насколько это возможно, и все, что я слышу — это его попискивание. — Думаешь, я с самого начала не видел, кем ты был на самом деле? Просто еще одной запуганной, трусливой крысой, которая предаст единственного человека, который помог ей, как только этот человек отвернется.

Я крепко удерживаю его на месте, пока Лилит обвивается вокруг моей ноги, готовясь полакомиться кусочком мяса, которым я ее накормлю.

Увы, ее мечтам не суждено сбыться.

— Это не для тебя, Лилит.

Легким движением моего запястья Мосли взмывает в воздух и отлетает в дальний конец комнаты, от удара картины в рамках слетают со своих мест на стене, и он, сгорбившись, падает среди них.

Задыхаясь, он тяжело дышит, хватаясь руками за разбитое горло.

— К счастью для тебя, Мосли, долг уже выплачен. Я пообещал кредитору, что мой клиент сдержит свое слово, а я всегда держу свое.

Мозли вскидывает голову и непонимающе моргает затуманенными глазами.

— Ты хочешь сказать, что ты... ты... ты заплатил мой долг? — он благоговейно ползет ко мне на четвереньках и целует мои начищенные ботинки. — Спасибо тебе, Авиэль! Прости! Я никогда не забуду твою доброту! Спасибо тебе!

Я лишь повторяю за ним.

— Спасибо... «тебе»?

Он медленно поднимает взгляд.

— Я выкупил твой долг. Но моя процентная ставка гораздо выше, чем требовали твои кредиторы. — Его глаза расширяются от ужаса. Он снова отстраняется от меня.

— Ч—что вы имеете в виду? — он заикается, но теперь от вновь обретенного страха.

— Тебе не о чем беспокоиться, — холодно улыбаюсь я, и, когда я это говорю, его слезы останавливаются. — Твой долг оплачен, все, что мне нужно, — это твоя душа. — И, прежде чем он успевает даже осознать, что с ним происходит, тело Мосли начинает рассыпаться кучкой пепла у моих ног.

Что касается меня, то у меня на руке появилась еще одна татуировка: окаменевшая черная крыса, навсегда врезавшаяся в мою кожу, как напоминание об этом дне и о долге, который я взыскал с Мосли.

В дверях появляется мой ассистент, и я отрывисто произношу.

— Когда у меня будет следующая встреча, приводи всех в мой кабинет, здесь пахнет кровью и смертью.

Он коротко кивает и выходит из комнаты, а я использую это время, чтобы принять расслабляющий душ и смыть кровь. Затем готовлюсь к моей следующей встрече.

Забавные существа эти люди. Преисполненные собственного высокомерия, они чувствовали себя такими могущественными и непобедимыми, но, столкнувшись с правдой, они осознают, насколько они на самом деле боязливы, хрупки, и насколько скоротечна их жизнь. Возьмем, к примеру, человека, который был у Лилит на десерт; он был богатым и влиятельным человеком, но потребовалась всего одна пуля, чтобы свести это великое наследство на нет. И это именно то, что каждый найдет о нем, когда его тело будет полностью обработано. Его внезапное исчезновение так и не было раскрыто. Это действительно ужасно для него, но так замечательно для бизнеса.

Кстати, о делах: как только начинается назначенная на два часа встреча, мой дом наполняется чудесным ароматом. Ничто так не помогает мне оставаться на земле, как отчаяние, а этот аромат просто восхитителен. Из ее сердца получился бы прекрасный ужин для Лилит, как только я закончу с ней. Словно читая мои мысли, Лилит проскальзывает у меня между ног и обвивается вокруг моей икры.

Я глубоко вдыхаю сладкий аромат, по моим ощущениям, это прекрасное вино, а Лилит продолжает карабкаться вверх.

— Ты тоже чувствуешь его, не так ли?

Ее шипение эхом разносится в воздухе, когда она медленно ползет вверх, пока не достигает моей спины, и я приказываю ей оставаться у меня на плечах. Я привык к весу ее упитанного тела; она устраивается на своем любимом месте и засыпает, глубоко прижимаясь к моей плоти.

Я чувствую запах ассистентки, которая ведет посетителя по фойе. Их запахи такие разные, но все равно такие опьяняющие. Один наполнен таким чувством обиды, а другой — таким чистым, неподдельным отчаянием, что я почти облизываюсь. Я делаю еще один глубокий вдох, прежде чем выйти из ванной и направиться в кабинет, где меня ждет ничего не подозревающий гость.

Я распахиваю массивные двери из красного дерева в конференц—зал, и ее глаза встречаются с моими, как только я переступаю порог. Они совсем не похожи на те, что я привык видеть. Глубокие, с оттенком мягкости и уязвимости, одновременно интригующие и пленительные, но в то же время наполненные грустью, как будто они несут в себе тяжесть всего мира. Эти карие глаза обрамлены темными ресницами, которые слегка касаются ее щек, трепеща при каждом моргании, делая ее еще более гипнотизирующей.

Миниатюрная женщина неподвижно стоит в тени в центре комнаты. Ее мускатная кожа идеально подчеркивает изящные изгибы, а узкая талия, переходящая в бедра, идеально подходит для рук мужчины. У нее аккуратные, коротко остриженные волосы, а черты лица, обрамленные ими, мягкие и изящные. Я нечасто встречал здесь такую невинную девушку. Что заставляет меня задуматься, как она вообще здесь оказалась.

На короткий миг я позволяю себе заворожиться этим редким зрелищем, представшим передо мной.

Взгляд моей гостьи начинает лихорадочно исследовать углы комнаты — от сводчатых потолков до тяжелого бархатного занавеса на стенах и длинных полок, уставленных книгами. Когда она поворачивает голову, чтобы оглядеться, я вижу, что ее мягкие волосы имеют нежную текстуру, которая так изящно отражает свет.

Я закрываю за собой дверь и мысленно улыбаюсь, заметив, как участилось ее дыхание, когда она поняла, что больше к нам никто не присоединится. Наконец, она замирает на толстом восточном ковре.

— Сэр, это Адора Коулман, — наконец, Джуд нарушает тишину и мой транс.

Я легким движением запястья делаю ассистентке знак, чтобы она удалилась, мое восхищение женщиной, стоящей передо мной, не позволяет мне отвести взгляд, ее растущая неуверенность только усиливает мою интригу и наполняет меня предвкушением. Я жестом приглашаю ее сесть в ближайшее кресло, что она и делает, а я сажусь напротив нее.