Несколько дней назад Оразбай предусмотрительно отправил навстречу чиновнику свой салем: «Пусть большой торе приезжает в Коксенгир и здесь проведет перепись людей всех четырех волостей рода Тобыкты. Раз суждено ему быть среди тобыктинцев, то уж мы примем его с честью. Пусть приезжает только к нам и да не решит кочевать ни на какое другое место».
В эти дни Оразбай всюду без умолку расхваливал будущего гостя, всем аксакалам, карасакалам рода Тобыкты, с кем сидел за трапезой или кого встречал в седле, говорил приблизительно одно и то же:
- Слышал я, что торе о многом сведущий человек. Умен, образован, так что многие наши казахи ему даже в подметки не годятся! Вот мне все уши прожужжали Абаем: он и знаток, он и образован... Посмотрим же, как будет выглядеть перед этим торе этот несчастный Абай! Ни дать, ни взять - как простолюдин перед муллой.
Наконец окрестности Коксенгира огласились заливистым звоном многочисленных медных колокольчиков - это на пяти крупных повозках, ведомых тройками отменных лошадей, приехал долгожданный гость Оразбая - большой торе Азимкан, в сопровождении молодых чиновников и толмачей, главным образом, своих сверстников, таких как Сарманов и Данияр. Отложив другие дела, он спешился в ауле Оразбая, с явным намерением поприветствовать его прежде всех.
Днями он работал, а вечерами гостил либо в доме самого Оразбая, или же, что чаще, - у Елеу. Вместе со своей свитой торе проводил время в удовольствиях, развлечениях, предаваясь вполне заслуженной неге. Все эти люди, приехавшие «с добрым и дружеским намерением», съедали за раз целого жеребенка-стригунка, да еще двух-трех ягнят раннего окота. Сидя в теплом кругу аксакалов, карасакалов, а также молодежи - Елеу, Азимбая, Самена, других аткаминеров во главе с Ораз-баем, знатный торе подолгу и с увлечением рассказывал о том, что видел и слышал в своей жизни.
Эти чрезвычайно интересные рассказы выставляли чиновника в самом выгодном свете, что подвигало и остальных на разные лады расхваливать его. Впрочем, на всех устах преобладало прежнее суждение, некогда высказанное Оразбаем: «Наш гость из знатного рода, он потомок хана, правившего Средним жузом. Весьма достойный человек, настоящий хан-торе! Похоже, и сейчас, при российской власти, именно он и будет начальником всех казахов края».
Эти слова и стали своего рода посланием, тотчас распространившимся среди баев, биев, хадж, волостных и атками-неров. Уже спустя неделю после приезда начальника до всех джайлау рода Тобыкты дошла слава о нем, впрочем, замешанная на чрезмерной лести и явно преувеличенных похвалах.
К примеру, волостные Азимбай, Самен, Жантай, приехавшие на сход издалека, тотчас передали весточки своим людям, специально приглашая их сюда. Дескать, скачите немедленно, познакомим с торе Азимканом! Знатный, влиятельный торе, как среди русских, так и среди казахов. Приезжайте, не пожалеете!
Именно таким образом, по салему Азимбая, в Коксенгир приехал Шубар. Было время, когда он стремился угодить Абаю, представляясь вполне благорасположенным другом. Все это оказалось сплошным притворством: на самом деле Шубар словно охотился за врагами Абая, стремясь найти с ними общий язык и даже завязать дружбу. У Шубара давно зрели свои замыслы против Абая, и он связывал их с его недругами.
Поняв, что Азимбай еще более упрям и напорист, нежели Та-кежан, да еще имеет весьма мстительную натуру, Шубар назвал его своим «близким родственником» и «закадычным другом». Порой, сидя вдвоем или в компании того же Такежана, они честили Абая, налепляя на него самые черные ярлыки. Все это продолжалось из месяца в месяц, из года в год, особенно в те времена, когда Абаю приходилось вмешиваться в различные раздоры степи...
Абаю не хотелось верить, что Шубар настолько коварен, хоть и чувствовал нутром его злобную душу. Понимая, что Шубар преисполнен зависти, Абай все же считал его неспособным на коварство и месть. Он и представить себе не мог, как ошибался на его счет: вот уже многие годы Шубар с величайшей осторожностью строил против него козни. Пуская перед собой кого-то другого, хитрого и жестокого, Шубар постоянно оставался в стороне. Он будто бы мстил Абаю, целясь из-за чужого плеча. В роли таких людей выступал то Оразбай, то Такежан, порой -Азимбай. Осторожно понукая плутоватых задир из своего рода, таких как Жиренше, Абдильда, выпускал их вперед, а сам прятался, исчезая за их спинами. Шубар всегда умел найти слова, чтобы натравить на Абая и городских баев - войлочника Сей-секе, мясника Касена, незаметно распалял, разжигая желание мести у Жакыпа, хазрета, халфе из мечетей, медресе.
В своих кознях Шубар ловко использовал знания, полученные им за годы обучения в медресе. Когда-то он достаточно начитался книг мусульманских мудрецов и вовремя мог блеснуть красным словцом, держать себя на высоте в общении с Азим-баем, Оразбаем, Такежаном и другими ревностными мусульманами края.
Шубар самостоятельно освоил и русский язык, смолоду подвизаясь в волостных и уездных чиновничьих кругах, поэтому и даже в разговорах с Абаем мог должным образом проявить себя как человек образованный. Он умел показаться сторонником Абая, близким ему человеком, делая все то, что делали молодые люди его окружения - Магаш, Какитай, Дармен, участвуя вместе с ними в поэтических айтысах. Так, Шубар помнил все стихотворения Абая и, если надо, мог продекламировать, пропеть многие их них.
В отличие от Азимбая и Такежана, Оразбая и Жиренше, которые не знали и знать не хотели никаких стихов Абая, столь открыто его ненавидели, что ни единого слова акына не исходило из их уст, - Шубар прекрасно знал всю кладезь его поэзии, хотел видеть все то, что видел Абай, знать все то, что знал он, за все цеплялся, что открывал Абай в искусстве, тщеславно стараясь ни в чем не отстать от него. Тем не менее, запросто входя в круг Абая, будто бы свой, он был для него одним из тех сородичей, о которых Абай говорил: сегодня - друг, назавтра - враг. Шубар не был лишен как раз тех подлых свойств, о которых не раз писал Абай, отмечая всяких наглецов и плутов: «Все твое сокровенное выдаст врагу!»
Так и выходило: теперь Шубар, вместе с Оразбаем, Азимба-ем и другими, подобными им, жаждал поприветствовать казахского торе, которого последние недели, с легкой руки Оразбая, все превозносили словно хана.
Сегодня вечером орда из пяти юрт, поставленная Оразбаем, была полна народу: торе Азимкан, закончив дневные дела, принимал гостей. Он важно разлегся на белоснежных подушках и говорил о многом, удивляя собравшихся своими глубокими познаниями, особенно - в области родословных казахов.
То ли вычитав из книг, то ли благодаря своему высокому происхождению зная предмет разговора с малых лет, он так говорил об истории рода Тобыкты, что никто из сидевших здесь, а это были довольно умудренные главари родов, не слыхал ничего подобного.
Касаясь вопроса, каким образом Казахская степь вошла в подданство России, Азимкан поведал следующее:
- Казахи Младшего жуза подчинились белому царю ровно сто шестьдесят семь лет назад. Этому немало способствовал хан Абылхаир. Внес в это дело свою лепту и наш предок - хан Жекей, когда Средний жуз перешел в подданство России благодаря Аблай-хану.
Слушатели - Оразбай, Есентай, Жиренше и остальные -одобряюще зацокали языками, причем Жиренше удивленно пробормотал, правда, довольно громко, чтобы торе услышал его:
- Барекельди, вот он каков! Предок якшался с самим белым царем, а он, видать, продолжает его дело, словно цепь золотая выстраивается. Достойный человек, наш торе!
- Сорок лет прошло с тех пор, - продолжал Азимкан, пуще распаляясь от брошенного замечания, - как Старший жуз перешел под подданство русских, и сделали это наши ханы, сыновья Аблая по имени Сок и Адиль. Да и Кунанбая сняли с должности ага-султана - кто? Мои родные старшие братья Куспек и Жа-мантай! - чванливо закончил он.
Казахи этого края не произносили имени Кунанбая всуе, почтительно называя его «хаджи», даже Шубара и Азимбая, сидевших тут же, не называли отпрысками Кунанбая, а величали потомками хаджи. И сейчас, когда торе назвал хаджи Кунанбая просто Кунанбаем, Оразбай и Есентай, не удержавшись, громко, одобрительно зашумели. Оразбай счел это тяжелым ударом - прямо по голове его врага Абая, сына Кунанбая.
