- Какая может быть суета, Абай-ага! - тут же ответила Дамежан. - Все, что есть в доме, будет на этом дастархане. А я уж сама позабочусь и распоряжусь.
Было ясно, что Дамежан - умудренный человек, способный взять на себя бразды правления. Абай с восхищением глядел на нее.
- А что за бороды громоздятся на желтой арбе? - обратил он в шутку дальнейший разговор. - Уж не собираешься ли ты торговать ими на базаре, набивая шерсть в мешки?
Дамежан рассмеялась, поглядывая на Абая с явным восхищением. Смех ее был, как всегда, звонок, и белые зубы сверкнули в свете ламп.
Впрочем, и другие не удержались: Баймагамбет хохотал, тряся бородой и усами, из прихожей донесся заливистый смех Жумаша, который ставил там самовар. Абай заговорил вновь:
- Эти бороды привели меня в такой восторг, что я даже не смог толком разглядеть их хозяев. Откуда в твоих красивых руках это бородатое богатство, Дамежан? - последние слова Абай произнес с такой игривой нежностью, что сидевшие за да-старханом развеселились пуще прежнего...
Вскоре все отошли ко сну.
Место, принявшее на ночлег Абая и Баймагамбета, именовалось слободкой Бержак2 и представляло собой окраину Семипалатинска на левобережье Иртыша. Ту часть слободки, где стоял двор Дамежан, называли головным жатаком, поскольку она располагалась выше других по течению реки. Жатаки - это те степные бедолаги, что не могут откочевать и остаются жить на зимовье круглый год. Многие из них перебираются в город. Жатаками и стали называть бедные городские кварталы, где поселились казахи, уже насовсем осевшие в городе. Здесь, в головном жатаке, городская жизнь еще не устоялась: сохранились степной быт и кочевые навыки...
Абай прекрасно выспался в удобной постели, встал рано, хорошо отдохнувший и бодрый. Умывшись, неспешно принялся за утренний чай с Дамежан, тут в комнату гуськом вошли «бороды». Хором поздоровавшись, они сели рядышком, вдоль длинной стороны стола.
Дамежан была в свежем белоснежном кимешеке. Она сидела возле большого самовара, ее лицо отражалось в сверкающей меди, крупные серебряные серьги задорно покачивались, когда женщина разливала чай.
На столе была чаша с блинами и баурсаками: хозяйка специально приготовила их для Абая. Тут бородачи, плотно сидевшие в рядку, стали по очереди запускать руки в чашу, за обе щеки уплетая блины, к коим Абай еще и не успел прикоснуться.
- Абай-ага, угощайтесь! - чуть ли не с отчаяньем воскликнула Дамежан, глядя на этих прожорливых бородачей.
Абай, впрочем, и сам не думал отказываться от еды, с нарастающим любопытством беседуя с гостями. Это были его сородичи - известный среди иргизбаев словоблуд Жуман и горластый спорщик Мака из аула Осер. Старшего сына Жумана, Мухамеджана, они взяли за кучера.
Мухамеджан, вертлявый человечек с серыми глазами и русой курчавой бородой, был такой же болтливый, как и остальные сыновья Жумана, в чем все они, бесспорно, походили на отца. Люди даже изменили их имена, назвав потомков Жума-на - Кунанкырт, Доненкырт, Бестикырт3. Этим последним как раз и был Мухамеджан. С самого утра, узнав, что здесь гостит Абай, он мучился одним желанием, которое просто распирало его... И сейчас, проглотив один за другим три-четыре блина, толком и не разжевав, шумно запив густым чаем, Бестикырт заговорил прежде старших, обращаясь через стол к Абаю:
- Е, Абай, ты все говоришь о своем ауле да сородичах. А слыхал ли ты о городских напастях?
Дамежан с укором блеснула на него глазами:
- О чем это ты?
Абай был в недоумении:
- Какие опять напасти?
Мака тут же отозвался своим высоким голосом:
- Неужто никто в степи не знает? Похоже, что в этот город нагрянула большая беда!
Абай недоуменно смотрел то на одного, то на другого:
- Скажите же, наконец, что случилось?
Отец и сын тут же заговорили наперебой:
- В городе страшная болезнь!
- Настоящая зараза!
- Люди мрут, как мухи, и на той, и на этой стороне!
- Как чума какая-то, что ни день - людей косит!
- Жители уже бегут из города!
Высказав все это, они вдруг оба разом приумолкли. Далее, будто последнее слово и должно значиться за ним, степенно заговорил Мака:
- Мы еще утром толковали о тебе, Абай. Для чего он заявился сюда? Что ему надобно в городе, где свирепствует мор? Вот какой разговор мы вели, едва проснулись.
Баймагамбет спросил:
- А сами-то вы здесь по каким делам?
- Мы покинем это проклятое место, как только выпьем чай! - воскликнул Мака.
И все трое опять затараторили, перебивая друг друга, что немедля уедут как можно дальше из этого злосчастного города, убегут от этой напасти, черного мора. Мака и Жуман даже начали настоятельно, на правах старших, советовать Абаю также скакать побыстрее отсюда, пока не поздно...
Абай посмотрел на Дамежан. Женщина пожала плечами, поведав о том, что в городе и вправду дней десять, как появилась холера, и люди в самом деле умирают. Но говорить о повальном море, делать из мухи слона - вряд ли достойно степенных, взрослых людей.
- Вот так и рождаются всякие сплетни, - недовольно заключила она.
Ее слова возмутили Мухамеджана:
- Вот они, здешние жатаки! Вечно хотят обелить свою городскую жизнь. Но если смерть можно утаить, то покойника не скроешь, ведь придется его на кладбище прилюдно нести. Нет бы, сразу сказать, еще ночью, дескать, черный мор гуляет по очагам. К чему скрывать правду до утра?
Дамежан в ответ усмехнулась, но улыбка сразу слетела с ее красивых губ. Ее лицо одновременно выражало и усмешку, и досаду. Говоря, она бросала быстрые взгляды то на Абая, то на бородатых стариков:
- Вы только посмотрите, как он укоряет меня! Воистину, Аллах сотворил иргизбаев и хорошими, и плохими, но я не из числа последних! Неужто я с порога скажу усталым гостям: в городе холера, ночевать здесь опасно! Выходит, гоню их от двора? А что подумает Абай-ага? Будто бы я, на самом деле, просто пожалела кусок мяса, чашку чая, чем угодно отговариваюсь, только бы не пустить его к своему дастархану!
Видя, что Абай слушает с улыбкой, Дамежан также договорила, смеясь. Абай, в свою очередь, кивком принял ее шутку и повернулся к Мухамеджану, своему сородичу и сверстнику. Тот, еще не понимая, что только что был осмеян, раскрыл было рот, но Абай перебил его:
- Хватит, не молоти! Разве ты еще не понял, что тебя подшибли, джигит? Будь ты умнее да болтал бы меньше, - не нарекли б тебя люди Бестикыртом!
Абай только сейчас заметил, как красноречива Дамежан, что, по-видимому, было присуще ей всегда. Это и понятно: по бойкости характера она пошла в отца. Бородатые гости были как раз родственниками Дамежан по отцовской линии, она говорила с ними открыто и смело.
Дамежан происходила из аула Абая, была старшей дочерью Изгутты. Случилось так, что она полюбила Жабикена, хромого семипалатинского торговца, который на убогой арбе ездил в степь торговать всякой мелочью - зеркальцами да расческами. Дамежан дала ему слово верности и однажды ночью сбежала с ним в город.
На окраине, где проезжает немало караванов, они построили этот скромный двор. Жили хоть и бедно, но по-своему, родились у них дети. Дамежан никому не позволяла наговаривать на себя лишнего. Это было решительным свойством ее натуры, о чем знали все жители слободки, за что любили и уважали ее. Абай по этому разговору понял основную черту Дамежан - она была честолюбива во всем, что касалось ее очага.
Впрочем, замолчав надолго, Абай перешел к иным мыслям... Как поступить ему теперь? Дело, ради которого он так спешил в город, было неотложным и весьма важным. Но Жуман, а за ним и Дамежан предостерегали о заразной болезни.
После чая Абай спросил у хозяйки листок бумаги, быстро написал несколько слов по-русски и вручил бумагу Баймагамбету. Наказал:
- Запрягай сейчас лошадь и отвези это Федору Ивановичу Павлову. Если у него есть время, проси, пусть немедля приедет сюда. Постарайся сам и привезти его!
