Поняв, что привычной настырностью здесь не взять, Даир вмиг переменил угрозу на льстивый манер и, забегая сбоку, заговорил вкрадчиво:
- Тогда скажи, кого ты перевозил в ночную пору? Городских наших жителей или каких-нибудь людей издалека? Знакомые были твои или незнакомые?
- Джигит, мои знакомые - это деньги за перевоз! - отвечал паромщик. - Сеилу приходится тысячи людей перевозить, некогда в лица заглядывать! Мне все равно, кто в сумерках садится в лодку: русский ли, казах городской или степной человек. - С тем и удалился лодочник в сторону своего дома.
Даир и Корабай отстали от него, и теперь приступили с расспросами к другому лодочнику, гребцу Тусипу. Они остановили его на дороге и долго толковали с ним, то угрожая, то упрашивая по-хорошему, и в конце концов добились своего. Тусип, джигит тихий и немногословный, рассказал людям, желающим знать обычное дело: переехали на пароме три джигита и женщина. Взяли они с собой гнедую лошадь под женским седлом. По виду и по говору это были степные люди. Тусип услышал от них, что они будут добираться до приречной слободы Затон.
Теперь для Даира все стало ясно, все подтвердилось. Преследуя беглецов по караванной дороге от самого Чингиза, он все выспрашивал у встречных, какой масти были лошади у беглецов, в особенности интересовался, на каком коне ехала единственная в группе женщина. Лодочник Тусип сообщил к тому же, что, подъехав к Иртышу, два джигита с пятью лошадьми остались на слободском берегу, переправу совершили трое и женщина, гнедой скакун с женским седлом был взят в лодку.
Вся картина ясна, теперь нужно быстро действовать, не дожидаясь утра. «Лодка! Нужна лодка!» - с этими словами Даир с Корабаем поскакали от Иртыша к слободе.
Пока Дармен и его спутники, сойдя на берег в середине городской черты, возле паровой мельницы, потом добирались до Затона, времени прошло немало. Нижняя по течению Иртыша часть города была длинной, пришлось брести по немощеным улицам, утопая ногами в песке, среди деревянных домиков так называемой «казахско-русской стороны». Особенно длинная улица вывела путников почти до окраины города, на безлюдную маленькую площадь. Отсюда улочки шли по горкам и оврагам, петляя из стороны в сторону, иногда проходя через густые тугаи. Местами попадались скопления длинных строений нежилого вида, это были кожевенные или пимокатные заводики, а также складские помещения. Эти промышленные заведения и домики работных людей вокруг и составляли окраинный район Семипалатинска, называемый Затоном.
Большой Иртыш огибал дугой ту часть Затона, которая расположилась на речном мысе. Именно здесь находились склады и пристани речного порта, стояли баржи и пароходы в затоне, - что и дало название всей нижней окраине Большого Семипалатинска. И здесь, в маленьких, невзрачных домишках, проживал рабочий люд, портовые крючники, мелкие служащие многочисленных контор. Особую многочисленную и крепкую рабочую касту составляли грузчики портов и переносчики товара, работавшие на длинных путях, от пароходов и до купеческих складов. Некогда прибыв в город, гонимые голодом и неурядицами в степи, казахи-крючники нашли применение своей незаурядной силе и выносливости в портовой работе, смогли не только выжить, но и стать прочно на ноги и обеспечить небогатой, но вполне сносной жизнью себя и свои многочисленные семьи -жен, детей, стариков.
Крючники Затона по виду отличались от прочих жителей городского жатака. И вели они себя по-иному. Среди многочисленного казахского населения Семипалатинска в повседневной круговерти будней затонские крючники не были на виду. Однако на больших праздниках, в дни курбан-айта или рамадана, имена многих из них не сходили с уст народных. В дни праздников на больших базарных площадях Семипалатинска устраивались веселые народные игрища и, главное, - молодецкая борьба палванов-богатырей. Состязания длились по два-три дня. И когда на круг выходили и раздевались до пояса крючники Затона, готовясь к борьбе, - человека по три, по пять, а то и по десять разом, - все прославленные городские борцы и приезжие батыры из степи начинали терять уверенность. Ибо дюжие крючники хватали за пояс и бросали через спину противника с той же ловкостью и сноровкой, с какой они справлялись с тяжеленными тюками в порту. Самые громадные, устрашающего вида палваны не могли выстоять перед грузчиками и летели вверх тормашками в воздух, затем тяжко грохались оземь на лопатки. Этот борцовский прием крючников назывался в народе «затонским броском». Обожаемые детьми и взрослыми, батыры-грузчики становилась героями слагаемых простым народом легенд.
Когда Дармен и Абди обдумывали побег из степи в город, они надеялись не только на Абая, который в это время был в Семипалатинске, но и ждали получить помощь от рабочих-жатаков Затона, многих из которых Дармен знал, сам будучи выходцем из жатаков. Он не раз приезжал в Затон и пел для своих друзей, и они за это его очень любили и ценили.
Сейчас беглецы решили укрыться в доме Абена, самого надежного друга Дармена, который жил в маленьком домике из двух комнат. Когда путники подошли к нему, семья уже спала, пришлось стучаться, будить хозяев. Ворота открыла высокая, сухощавая женщина по имени Айша.
Оставив спутников посреди двора, Дармен зашел в дом вместе с Айшой. Через некоторое время в окнах домика загорелся мерцающий свет, и в дверях показался хозяин дома, белолицый, черноусый джигит.
Гостей провели в дальнюю комнату. В передней Айша принялась хлопотать у самовара и казана. В присутствии Макен молодые джигиты не стали особо распространяться перед хозяином о сути дела, только дали понять хозяину, что в виду опасности, вызванной рискованными действиями Дармена, ему и девушке нужно скрыться на несколько дней.
Какитай тотчас собрался уехать, не дожидаясь чая. Он должен был этой же ночью поехать к Абишу. Как можно скорее должно было быть написано заявление от Макен на имя начальника уезда, о чем недавно говорил сам Абай.
Перед уходом Какитая Дармен передал ему запечатанный конверт.
- Это письмо Абишу от Абая-ага. Наверное, какие-то важные советы. Написал ага при мне и велел передать Абишу.
Какитай молча кивнул головой и спрятал конверт за пазуху. Тут хозяин и Дармен стали договариваться, как должно вести себя гостям, дабы сохранить тайну своего пребывания. Абди сказал, что связь с домом должна происходить только ночью, когда любопытствующие соседи будут спать. Абен, хозяин, одобрил это и добавил от себя, - даже ночью посетители не должны входить через ворота. Есть с дальней стороны двора выход, через который можно попасть на широкий пустырь, а там и выход прямо в степь. Какитая Абен вывел именно по этому пути. Гнедой иноходец, на котором приехала Макен, был бы очень заметен в этом дворе, где обычно лошади не стояли, поэтому решено было, что коня Какитай уведет с собой. Усадив его на лошадь, Абен взял ее под уздцы и с версту вел по темной дороге, известной только ему. Через некоторое время он вернулся домой один.
Ночь была на исходе, когда Какитай, в поисках Абиша, подъехал к дому Данияра. Но там почему-то еще не спали, в окнах горел свет. Какитай вошел и, стоя у двери, не сняв даже чапа-на, сразу же передал Абишу письмо Абая. Затем, волнуясь, то присаживаясь, то беспокойно вскакивая, долго рассказывал о произошедших невероятных, опасных и замечательных событиях, связанных с Дарменом. Слушая Какитая, Абиш пробегал глазами письмо отца. Какитай говорил, что надо ожидать немало враждебных выходок от тех сильных степных аулов, мимо которых беглецам удалось благополучно проскользнуть к городу. Теперь эти аулы могут послать своих обозленных многочисленных преследователей, поднять в Семипалатинске изрядную бучу. А двинет степняков на город не кто иной, как один из самых богатых и опасных хищников, владетель несметных стад Оразбай. Какитай слышал, что он как раз находится теперь в Семипалатинске. Учитывая это, всем, кто решил помогать беглецам, надо действовать быстро, решительно, с умным подходом к делу.
