В эти же дни молодежь собралась на сход акынов, проводила поэтические вечера. На них читались и обсуждались новые стихи, поэмы-дастаны.
Расставшись с Ерболом, Магавья и Акылбай присоединились к своим друзьям. В уранхае, где они собрались, шел громкий разговор, звучал молодой смех. В юрте царило веселое возбуждение.
Посредине в очаге ровным пламенем горел огонь. Варилось мясо. Легкое временное сооружение - уранхай, тем не менее, был богато обставлен. По всему кругу стены юрты были обвешены толстыми узорчатыми тускиизами, теплыми текеметами, шелковыми коврами. На пол были брошены, поверх кошм, подстилки из выделанных архарьих шкур, коврики-бостеки из белой мерлушки. В соответствии с временем года, молодые джигиты были одеты тепло, но не громоздко. На них были нарядные кафтаны-купи с подкладкой из шерсти верблюда, тонкие бешметы с подбоем из меха куницы, белки. Головы всех были под меховыми тымаками, ноги - в войлочных саптама.
Кроме молодых акынов абаевского круга в юрте находился гость - Федор Иванович Павлов, сидел рядом с Абишем. Павлов третьего дня неожиданно приехал из города, чем обрадовал всех, особенно молодежь, которая слышала много хорошего о нем от Абая и его сыновей.
Павлов так же, как и все присутствующие, был одет в меховую одежду, на нем был лисий тымак, сшитый по-тобыктински, на ногах - войлочные саптама, отделанные черным бархатом. Во все эти казахские наряды одели его уже в ауле.
За два дня пребывания здесь Абай и его друг Павлов переговорили о многом, уединяясь вдвоем. Абай узнал городские новости, об интересных людях, появившихся в Семипалатинске, расспросил о российских делах, о новых громких именах на российском общественном поприще. Подробно интересовался новыми поступлениями в Гоголевскую библиотеку Семипалатинска: о журналах, книгах, представляющих большую ценность.
Павлов повеселил Абая рассказами о семипалатинских хапугах и озверевших взяточниках, в духе Салтыкова-Щедрина. Затем подробно расспрашивал о положении новоявленных земледельцев в степи - оседлых жатаков. Также хотел узнать, какое количество бедных степняков Причингизья переезжает на жительство в города, находя там работу пропитания ради. Интересовало Павлова, много ли казахских детей обучается русской грамоте, есть ли к этому сдвиги в сознании их родителей.
Слушая друга, Абай проникался к нему чувством горячей благодарности за то, что Павлов расспрашивал о казахских делах глубоко заинтересованно, выказывая недюжинное понимание самых насущных проблем степной жизни - и с горячим желанием отдать все свои духовные силы и знания для их решений. В этих вопросах мысли и желания городского русского человека и Абая, жителя просторной Арки, совпадали и текли в едином русле...
Хорошо перебродивший кумыс успел уже возбудить и завести участников поэтического схода. По краю большого круглого стола сидели акыны Какитай, Мука, Дармен, Алмагам-бет и другие.
Сегодня на сходе присутствовал и Баймагамбет, доморощенный пересказчик «русских книг», услышанных от Абая, и просто талантливый рассказчик сказок и легенд. Этим летом Баймагамбет совершил большую поездку по степным аулам, дома вовсе не показывался, - и в родных краях появился только вчера.
Баймагамбет в тобыктинских аулах был всегда желанный, любимый гость всей детворы, женщин и самой широкой простонародной публики. Прекрасный сказочник, рассказчик «русских романов» и восточных повестей, «хикая», услышанных от Абая, Баймагамбет был нарасхват, и он мог жить хоть все лето, переходя из аула в аул, из дома в дом. В свой же собственный он частенько забывал возвращаться, не помня о том, что там его ждут дети и жена.
Абай за подобное легкомыслие поругивал его, однако и не только за это, - Абай, долго не видя возле себя верного нукера, спутника многих дорог его молодости, попросту скучал по Баймагамбету.
Когда в этот раз он пришел, чтобы отдать салем, то был встречен Абаем несколько иронически. Обросший полуседой-полурыжей бородою синеглазый Баймагамбет вошел в юрту и произнес положенные учтивые слова приветствия, Абай никак не ответил на это и только молча, с озорными искорками в глазах, уставился на Баймагамбета. Потом, совершенно неожиданно, Абай громко, раскатисто засмеялся.
- Е! Почему вы смеетесь, ага? Почему? - спросил Байма-гамбет, растерявшись.
Айгерим передавала чай в пиалах. Ее служанка и наперсница Злиха, рослая, красивая женщина, сидела у самовара и разливала. В доме кроме них никого не было. Видимо, поэтому Абай позволил себе атаковать Баймагамбета без всякой пощады.
- Бака, послушай меня, айналайын! Вот, совсем недавно, как-то я подхожу к твоему дому и слышу голос Каракатын. Сидит она у порога и поет песенку... Она у тебя настоящий акын, оказывается! Ты только послушай! Неплохой скорбный плач у нее получился.
Меня мой родимый хвалил, баловал, Да взял меня в жены обманщик-бахвал, Когда порешил он очаг мой покинуть, Зачем он желанной меня называл?
И бросил он, рыжий бродяга, семью, Омыла слезами я долю свою.
Грешно, говорят, не оплакивать мертвых...
Вот так голосила Каракатын, словно по покойнику, жалуясь на твое бродяжничество! - завершил Абай, прочитав вслух ее стихотворение.
При этих словах Баймагамбет насупился, рыжие волосы его бороды встали торчком. Глянув на него, Айгерим и Злиха звонко расхохотались, потом служанка, отвернувшись к двери, подавила свой смех, но крутые плечи ее неуемно вздрагивали. Абай тоже трясся всем своим дородным телом, смеясь, но смеялся он так, как смеется старший брат над озорством маленького младшего брата.
- Е! Не пойму я, что тут происходит? Астапыралла! И бабы надо мной смеются? - с преувеличенным возмущением воскликнул Баймагамбет. - Недаром говорится: «У тех, что носят борик, у всех единая честь». Неужели мне надо было ожидать, что бабы станут на моей стороне? Да ни за что на свете!
В ответ Абай выдал только что сочиненное шутливое четверостишие:
- Что тебе шариат? Смелей!
Порадей о судьбе своей!
Каракатын, спал ли муж твой дома
Хоть одну из летних ночей? -
Так бы я должен был ответить твоей жене, Баке, услышав ее плач, - сказал Абай. - А что ты сам думаешь?
- Е, что мне думать! Тут сам первый эфенди Абай слово сказал в пользу Каракатын, мне-то зачем думать! - ответил Баймагамбет.
Выпив всего одну пиалу чая, он перевернул посуду вверх дном и выскочил из юрты, явно обидевшись на Абая.
После этого он и пришел на поэтическую сходку к молодым акынам с намерением уговорить кого-нибудь из них сочинить достойный ответ на едкие стихи Абая и Каракатын. Однако, из осторожности, он решил не торопиться с просьбою, присмотреться и не делать достоянием многих свое тайное намерение.
В этом молодежном уранхае самым старшим и наиболее опытным по всем вопросам жизни был гость из города, Павлов. Но он сидел со скромным видом, с растроганной улыбкой на устах, с удовольствием наблюдая за всем, что происходило вокруг него. Человек с научными интересами, Павлов занимался сравнительной антропологией людей разных рас. И сейчас, оказавшись в самой что ни на есть подлинной казахской среде, Павлов с огромным интересом подмечал, какое же разнообразие этнических типов наблюдается в среде этого народа. В отличие от рыжебородого синеглазого Байма-гамбета, Акылбай, старший сын Абая, был совершенно другого типа: с удлиненной головой, большим прямым носом, с темными бараньими глазами, с темной жидкой бородой, плоско ниспадающей с подбородка. И представителем совсем другого народа казался молодой Какитай, племянник того же Абая: круглолицый, скуластый, небольшой и подвижный, слегка курносый, круглоглазый, смуглый, - очень миловидный молодой джигит. И совсем молоденькая девушка Паки-зат, бледнокожая, с тонким розовым румянцем, представляла совершенно иное, калмыцкого типа лицо.
Два джигита, Абдрахман и Магавья, из того же рода Кунанбаевых, казались представителями какой-то другой расы: оба высокие, изящные, белолицые, с узкими губами, с тонкими изогнутыми бровями, и оба почти безбородые.
