Эти досужие разговоры не могли не дойти до слуха Айге-рим. Однако она, с улыбкою на своем белом, полном, без единой морщины, еще молодом лице, пропускала такие разговоры мимо своих ушей, будто и не слышала их. Она по-прежнему не сомневалась в Абае. Ничто не могло бросить тень на их устоявшую в годах любовь.

Вот и сегодня вечером, когда она встретилась, наконец, с Абаем, ничего другого кроме огромного чувства радости, благодарности за ласковые слова и нежные объятия супруга не было у Айгерим. И ее ответное нежное слово «куним» - солнышко, было самым искренним выражением того, что она чувствовала: над нею словно взошло яркое солнце! И то, что он со словами «айналайын, жаным» прижал ее с особой бережностью к своей груди, словно ребенка, было для нее чем-то новым, - но еще более укрепляющим ее надежду и веру к нему.

После первого порывистого всплеска чувств, смывших с их сердец всю тоску разлуки, супруги успокоились и тихо повели разговоры о делах насущных.

- Айгерим, через некоторое время к нам пожалует молодежь. Я пригласил Магаша, Абиша и других из нашего круга. Хотим побыть одни, без чужих, поговорить в непринужденной обстановке. Ты сейчас пойди, светик мой, и распорядись, чтобы приготовились к встрече гостей. Пусть зарежут барана, принесут кумыс, поставят чай, - попросил Абай.

Айгерим уже засветила большую керосиновую лампу, поставила широкий стол перед мужем, усадила его на сложенное вдвое корпе, подложила две большие подушки ему под локти. После этого собралась выйти. Однако Абай задержал ее.

- Принеси мне книгу Лермонтова, - попросил он.

Эта зачитанная пухлая книга была для Айгерим привычной, как любая повседневная вещь домашнего обихода. Взяв ее из рук жены, Абай открыл на нужной странице и погрузился в чтение.

Молодежь вошла в дом оживленной толпой, сразу наполнив его бодрым шумом, веселыми шутками. С довольным видом, расположившись в ее кругу, Абай попил чаю, приняв чашку из рук Айгерим. В последние годы Абай старался ради здоровья как можно меньше употреблять жидкости. Так посоветовал ему Павлов: беречь сердце, не так много чаевничать, как это принято в степи у казахов.

Магаш с утра был озабочен вызовом Абая к уездному начальнику, хотел поговорить с отцом по этому поводу, но как-то все не выходило. Вот и сейчас, когда все пришли, полагая, что Абай хочет поговорить, посоветоваться с ними именно об этом, - разговор пошел совсем о другом. И начал его сам Абай.

- Вот, дорогие мои, хочу рассказать вам об одном послании, которое получил я утром. Принес его шабарман Есиркеп, отправляли Такежан и Исхак. Один из них, как вы знаете, мой старший брат, другой - младший. Так вот, договорившись между собой, они хотят теперь обработать меня с двух сторон, - сказав это, Абай замолк, будто осекся...

Среди молодых гостей был Какитай, сын Исхака. Но с детства он воспитывался в доме Абая, был ему как родной сын, поэтому на все дела и поступки Исхака, родного отца, Какитай смотрел глазами Абая-ага. И постоянно тревожился и опасался, как бы Исхак не сделал что-нибудь плохое для Абая. И сейчас Абай заметил, как напряглось и побледнело красивое лицо юноши. Успокаивающе глядя на него, Абай продолжил:

- После сшибки с жатаками, я думал, мне теперь надо ожидать от братьев только ругани да всяческих поношений. Однако я получил послание, достойное доброго внимания всех нас. Выношу его на всеобщее обсуждение, потому что дело касается всего нашего аула и каждого очага в нашем роду.

Такежан и Исхак говорят о желании провести ас по Оспану раньше, чем пройдет год...

- Е, чего они так торопятся? - с недовольством проговорил Магаш, которому хотелось быстрее вернуться к вопросу о вызове отца в город. - Год и так уже скоро пройдет.

Абай окинул спокойным взглядом сына, других и заговорил, обращаясь ко всем. Он объяснил, чем вызвано предложение его братьев.

Конец траурного года наступит в декабре, когда люди будут сидеть в своих тесных зимниках. Справить многолюдный ас в таких условиях невозможно. Да и какою будет зима, одному Богу известно, а ехать людям придется издалека. Сейчас, к концу лета, народ ничем особенным не занят, - можно провести ас дней через пятнадцать-двадцать. Если затянуть дольше со сроком - могут начаться осенние дожди, непролазная слякоть на дорогах. С водой-топливом будет туговато. И люди уже начнут разбредаться по своим зимникам. Так что есть основание подумать, чтобы провести годовую тризну по Оспану на три месяца раньше.

Абай закончил излагать дело, все присутствующие в доме призадумались. Хозяин терпеливо ждал ответа. Наконец, покряхтев, откашлявшись, заговорил первым Кокпай.

- Е, Абай-ага, по-моему, они дело предлагают. Называть можно «годовщина» или «поминки» - это ведь одно и то же. Справлять все равно надо. Я тоже не нахожу времени удобнее, чем теперь, чтобы провести ас.

С Кокпаем согласились и Абиш, и Какитай. Не был против и сам Абай-ага. После его одобрения не стал возражать общему решению и Магавья. Назначили Кокпая назавтра ехать гонцом к Такежану, сообщить ему согласие абаевского аула.

Но мягкий характером, деликатный Магаш вдруг выступил с неожиданным для всех личным соображением:

- Ага, решение это правильное, - начал он, спокойно глядя на отца. - Но не лучше ли будет, если обсудить его спокойно в семейном кругу, а не посылать гонцов друг к другу? Я думаю, что было бы хорошо - собраться всем старшим в доме Оспана, и в присутствии его трех жен, а также приемных детей - Аубаки-ра и Пакизат, обсудить все это!

Абаю не приходило на ум такое соображение, но оно ему понравилось, и он ласково посмотрел на сына. Существенное упущение в деле было поправлено.

Тонкий, хрупкого телосложения, бледнолицый, с едва заметно пробивающейся бородкой, Магаш был человеком большого сердца, кроткого нрава. Он всегда чутко воспринимал страдание другого человека. За это его любили и ценили - и отец, и родные, и все те, которые его знали.

Разговор по поводу аса был завершен, и, наконец, Магаш мог перевести его к вызову отца в город.

- А теперь - не заслуживает ли нашего внимания бумага от уездного головы? - произнес он.

Чуткий Абиш заметил, что по прочтении бумаги Абай весь день пребывает в беспокойстве и напряжении, но старается все это удержать в душе. И теперь, желая успокоить отца, Абдрахман взял непринужденный тон:

- Вот и мне хотелось бы узнать, - я не услышал ни слова, - что думает по этому поводу сам ага? - сказал и выжидающе поднял глаза на отца.

И тут Абай заговорил, сразу взяв решительный, деловитый тон:

- Е, чего там особенно думать. Разве не услышали вы решение в письме Федора Ивановича? Поеду к уездному голове, поеду и на собрание чиновников в Карамолу, встречусь с ними лицом к лицу, послушаю, в чем они обвиняют меня. Со всеми кляузниками и жалобщиками встречусь в схватке там, где они назначат. Вот вам мое решение.

Услышав это, Магаш облегченно вздохнул. Лицо его оставило выражение тревоги и озабоченности.

Оказалось, что и другие из круга молодых были в душе озабочены вызовом Абая к начальству. Услышав спокойный, уверенный ответ Абая-ага, все одобрительно закивали, с успокоенным видом переглянулись.

Абай решил вступить в борьбу с большим злом. Он стряхнул с души тягостное оцепенение перед его беспредельным всемогуществом, решил не обнажать перед юными, чистыми сердцами своих душевных ран. Он хотел явить перед ними свою решимость и волю к борьбе. Пусть увидят они, что он не упадет и не отступит перед злом, каким бы оно ни казалось им огромным и страшным. И он не хочет переложить на их неокрепшие плечи тяжесть грядущих испытаний. Он не может спрашивать у них совета в делах, для них непосильных. Ему надо думать о том, чтобы молодая поросль вокруг него сохранила чистоту души, исподволь воспитанную ими его уроками. Казалось, учитель решил: «Не буду отравлять им душу, заставляя думать их о подлостях мира. Пожалуй, не стоит мутить их чистые, прекрасные души!»

Кокпай, смотревший на Абая, как зачарованный, словно прочел эти мысли учителя.