Но не эта мысль более всего мучила его! С некоторых пор у Абиша появилась одна тяжелая тайна, которую он не мог раскрыть никому, даже родным и, может быть - прежде всего, родным! Это была страшная тайна о его собственной жизни, зловещее чувство, знакомое только больным да глубоким старикам, мысль о возможно близком ее конце. С нынешней весны, еще в сыром и холодном Петербурге, Абиш почувствовал, будто что-то странное происходит с его телом. Что-то менялось глубоко внутри, будто разъедало его незаметное сердцевинное тление, совсем не видимое снаружи.
Один столичный доктор рассказал ему все начистоту. Именно он нашел у Абиша некие признаки малокровия, но это было далеко не главным, поскольку с малокровием живут. Настоящей слабостью его тела была болезнь легких, грозя перерасти в чахотку. «Если не будете заботиться о себе, ограждать себя от легкомысленных поступков, присущих юности, полностью не отречетесь от спиртного, не будете разборчивы в пище, то дни ваши сочтены», - сказал врач. Абиш спросил, а можно ли ему жениться? - вспомнив, что в своих письмах Магаш и Какитай затрагивали эту тему. Доктор пожал плечами, ничего не сказал прямо, но осторожно намекнул: «Женитьба ваша в таком состоянии невозможна, это может быть опасно и для вас, и для вашей будущей супруги».
Думая об этих словах, Абиш чувствовал смертельную тоску. Последнее время она всегда нападала на него, едва он оставался один.
Вот и сейчас, бредя вдоль реки и любуясь цветущим, здоровым ликом Магрипы, который плыл перед его глазами, он вдруг остановился на полушаге, вспомнив свою скрытую печаль. Кровь отлила от его лица, он как-то осунулся и будто постарел в один миг.
«Нет! - подумал Абиш. - Все эти мечты напрасны». Он повернулся и пошел обратно, быстро, решительно ступая по прибрежным камням.
Увидев на пути Дармена, который так и сидел у реки, ожидая его, Абиш не остановился, а лишь тихо бросил на ходу:
- Пойдем-ка спать!
До гостевой юрты они дошли молча, не сказав друг другу ни слова, улеглись.
Проснувшись поздно, все гости, отобедав на дорогу, покинули ногайский аул и двинулись дальше...
Теперь они ехали гораздо быстрее, нежели вчера, стремясь наверстать день, проведенный в праздности, и поскорее попасть к своей цели - пещере Коныр-аулие.
Как всегда, соревнуясь, едва открывалась ровная местность, ко времени малого бесина14 они проехали значительное расстояние, пока не оказались на берегу большого озера с темной водой. Здесь стоял богатый аул, где было немало больших белых юрт, а вокруг плотными табунами паслись лошади.
Казалось бы, ничто не мешало спешиться здесь, чтобы попить кумысу, несмотря на то что аул не был знаком Абишу. Он не сомневался, что Магаш обрадуется такому предложению, но его младший брат вдруг нахмурился.
- Мы не будем здесь спешиваться, даже умирая от жажды! -сказал он и подстегнул коня, будто укрепляя этим жестом свои слова. - Это аул Оразбая из рода Есболат, - пояснил он. - Нынешней весной он поставил его здесь, у озера Карасу.
Не мешкая, всадники проехали вдоль протяженного жели, где было привязано с полсотни жеребят, и вскоре миновали аул. Абиш понял, что в общей смуте, захвативший теперь казахскую степь, этот Оразбай стоит на враждебной стороне, и спросил брата, виден ли у смуты какой-то конец.
- Все наши беды от аткаминеров, - сказал Магаш. - Ладно бы они между собой грызлись, так ведь все их проблемы становятся бедой простого народа. Никак не сорваться с этого аркана, даже если откочевать подальше. Вот и наш ага связан по рукам и ногам нынешней безысходностью. Я же вижу, как часто он хмурит лоб от горьких дум!
Абиш удивился: кого-кого, а Абая уж можно бы как-то оградить от этой напасти! Магаш с грустью покачал головой, сказав брату, что тот не видит всей глубины этой вражды. Чтобы объяснить суть происходящего, он повернулся в седле к Абишу и начал рассказывать о том, что происходило вокруг родного аула последнее время:
- Вот этот аул Оразбая - один из очагов беспрестанной вражды против нашего отца. Именно Оразбай был тайным подстрекателем жигитеков, еще в тот год, когда они угнали и забили лошадей Такежана. Наши иргизбаи поняли, что именно он натравил на нас жигитеков, и словно связал хвосты двух коней. Сам же Оразбай выскользнул, как змея, сбежал, ввергнув жигитеков в бесконечную вражду с нами. Теперь тот давний спор утих, но Оразбай снова вместе с Жиренше. Ясно, что он готов не пить, не есть, только бы как-то навредить нашему отцу. Пусть бы он воевал только с одним Такежаном, таким же охочим на всякие напасти, как и он сам! Так нет, думает, что разделался с ним сполна, когда забил его табун. Теперь говорит, что его злейший враг - наш ага, и покоя себе не находит, чтобы только насолить отцу. Все знают, что главный враг Оразбая -это Оспан-ага, но он не смеет действовать против него, так как Оспан - волостной глава. Оразбай не может пойти на него прямо, вот и строит козни нашему отцу, родственнику Оспана. В годы открытой вражды, когда Кунту успел улизнуть в другую волость, Оразбая удалось удержать за ногу. Дети Кунанбая не дали ему уйти, понимая, что в чужих краях он вполне может окрепнуть, и тогда с ним не справиться...
Абиш мало что знал обо всех этих причудливых деталях давней вражды, дерзких поступках и хитрых кознях. Магаш меж тем продолжал:
- Как только Оразбай понял, что не сможет откочевать подальше, он договорился с Жиренше, и они замыслили новые козни, чтобы столкнуть людей в наших краях, поселить междоусобицу среди детей Кунанбая. Ведь Такежан теперь во вражде с нашим ага. Он не может простить отцу, что тот не поддержал его, не вышел с соилом и не расправился с жигитеками, с Ба-заралы. Хотя Такежан потерял свои табуны по наущению Ораз-бая, в последнее время он пытается найти с ним общий язык. Теперь Такежан и его сын Азимбай все свое зло направили на нашего ага.
Слово за слово, ровно держа своих коней рядом в ритме дорожной рыси, братья перешли от разговора о давней вражде к нынешнему положению дел в степи.
- Теперь врагами нашего отца стали как власть имущие, так и толстосумы, - продолжал Магаш. - В этой компании выделяется Такежан, он говорит: «Власть вершить буду только я сам, и никто не может воспротивиться моему владычеству. Я и есть вчерашний хан, правитель этих людей, избранный Богом». Добавляет: «Все должно быть по мне. Кто согласен с моим правлением, тот мне самый близкий друг. Меня не беспокоит, кем будет мой человек, только бы использовать его!» Оразбай же пытается надавить другим способом, он не рвется в акимы, но верит в силу своего богатства: «Все нуждаются в деньгах, в них и есть моя власть! Чем больше у меня денег, тем легче мне гнуть свое». Оразбаю все равно: нужно будет хотя бы на день - заплатит власть имущему или даже вору, но все равно купит их. Он всеяден. Ему нужна пища, только пища. Сегодня Ораз-бай самый богатый человек в степи. Если кто-то пойдет поперек него, уличит в неправедных делах, он тут же попытается его уничтожить - назовет безбожником, изгоем, злейшим врагом. На этом пути он безжалостен, да и нет таких средств, чтобы остановить его. И Такежану, и Оразбаю не дает покоя слава нашего отца среди тобыктинцев, оба они сгорают от черной зависти. Ненавистно им и то, что наш ага пишет с сочувствием к простым людям. Не могут они простить ему, что Абай-ага открыто выводит их на чистую воду, безжалостно разоблачая их коварные уловки. Они жалуются и сановнику, и аткаминеру, науськивая: «Абай - опасный человек, Абай - подлый человек, он и есть самый страшный из ваших врагов, вам не видать хорошей жизни, пока не покончите с ним». Еще они говорят, будто Абай грубо нарушает обычаи, традиции наших предков, отдаляет нас от веры, от наших наставников - святых покровителей. Говорят: «Он хочет извратить и нынешнее, и подрастающее поколение, сделать нас всех русскими...»
- И все это, несмотря на то, что они сами ненавидят русский народ да и саму Россию! - воскликнул Абиш.
