Наконец Дармен стал осторожно успокаивать забывшуюся в горестном плаче Дильду:

- Женеше, успокойтесь. Разве можно плакать матери, у которой такой сын, как Абиш? Незачем вам плакать, женеше...

Своими словами Дармен невольно дал знать, что он понимает истинные причины такого горького плача Дильды. Чтобы как-то утихомирить плачущих женщин, Дармен начал громко и выразительно читать молитву из Корана - «Суната».

Вскоре после молитвы, когда собрали молитвенный коврик, расстеленный во время читки Корана, когда совсем утихли плач и стенания, - Еркежан, сидя напротив Абиша, стала рассказывать ему о смерти старшей матери, о последних ее минутах, о предсмертных ее словах.

Большая, дородная, с красивым большеглазым лицом, Ерке-жан говорила со спокойной рассудительностью, неторопливо и обстоятельно. Она передала Абишу последние слова Улжан о своем далеком внуке.

- Айналайын, Абиш, твоя бабушка много думала о тебе и переживала. Мол, из всех ее потомков ты один находишься на далекой чужбине, и никого из родных рядом с тобою. «Заболеет, случится какая беда или выпадет тяжкая забота, - ведь некому будет поддержать его. Уа, для меня он всегда был слишком ранним плодом, сорвавшимся с ветки. Я, как и его отец, всегда желала того, чтобы он скорее достиг своей цели, стал зрелым человеком!» Так она говорила и подолгу грустила о тебе. Я тебе все это рассказываю, потому что считаю своим долгом передать тебе, как она тебя любила, каким великим сердцем обладала наша старшая мать...

Умолкнув, Еркежан долго, не отрываясь, смотрела на Абиша своими большими опечаленными глазами.

Рассказывая поочередно, Дильда и Еркежан поведали прибывшим о последних днях жизни великой матери Улжан. Умерла она в конце прошлой осени, в пору, когда после стрижки овец ожидалась перекочевка на зимники. Уже сильно постаревшая, одолеваемая болезнями, Улжан много лет перед смертью прожила в тихом уединении. Всеми почитаемая главная матерь рода, она уже не вмешивалась в жизнь Большого дома, вела спокойную, молчаливую жизнь. Почти ни с кем не разговаривала, не вмешивалась в разговоры невестки с мужем, молчала даже с теми, кто наведывался в дом справиться о ее здоровье. Лишь время от времени, изредка, приглашала к себе Абая или Оспана, подолгу разговаривала с сыновьями.

Абиш, хотя и не был воспитан ею, всегда помнил о безбрежной любви и доброте бабушки, о том, как она, увидев его, всегда подзывала к себе и, обняв его мягкими руками, нюхала его детский лоб. Все это ясно вставало перед глазами выросшего Абдрахмана. Только теперь он понял, что она так и будет жить в его памяти. Улжан - это праматерь рода, которую нельзя забыть. И этот главный шанырак, который остался без нее, также хранит память о ее чистом, добром, особенном человеческом облике.

Магаш только сейчас рассказал брату Абишу о тех проявлениях ее тонкого ума и мудрости, которыми удивила она всех родных и близких, уже находясь на смертном одре. Ее деверь Майбасар, человек грубый и недалекий, позволил себе недостойную шутку, спросив у лежавшей с закрытыми глазами Ул-жан:

- Уай, собираешься покинуть нас! Решила отправиться вслед за мужем, значит. Тебе многое приходилось видеть, уже не раз видела, как умирают, - ну-ка, расскажи нам, что это такое - смерть?

И тогда Улжан, чуть приоткрыв глаза, улыбнулась одними губами и ответила:

- Оу... деверь мой неразумный... Видала я много, но другого такого, как ты, до старости так и не набравшего ума, я еще не видала. Тебе что я могу сказать? Я ведь сама еще не пробовала умирать, так что, извини, не знаю. А тебе-то зачем загорелось это узнать? Вот, будешь ты умирать, сам все узнаешь, деверек. -Сказала это Улжан, снова закрыла глаза и умолкла. На этот раз навсегда. Умная, рассудительная ее душа выбрала последним своим словом на земле - шутку, и это была высшая мудрость женщины, проявленная за мгновение до ее смерти. Эта женщина сумела прожить свою долгую подневольную жизнь, будучи бесправной и покорной, - не утратив, однако, всей чистоты и ясности своей высокой души. Из жизни она ушла так же, как и жила: безбоязненно, спокойно, обыденно. Словно ушла из жизни ее скромная, простая душа, тихо прикрыв за собою дверь.

В тот приезд сына Дильда не отпускала Абиша два дня, потчевала его как самого дорогого гостя. На третий день, когда джигиты собирались седлать коней, чтобы ехать обратно в аул Абая, мать подсела к сыну, взяла в свои руки тонкие пальцы сына и, нежно перебирая их, заговорила взволнованно и проникновенно:

- Знаешь, светик мой ясный, я ведь переняла немало хорошего от нашей старшей матери, покинувшей нас будто бы только вчера... Когда-то, очень давно, в пору вашего детства, Абай заявил, что поедет учиться в город. Я загоревала, но свекровь тогда сделала мне мудрое внушение. Она сказала: «Пожелай ему удачи, плакать не смей. Отправь его с самыми добрыми пожеланиями. Он едет за знаниями. Едет, чтобы стать достойным человеком на этом свете. И все это будет во благо и тебе, и твоих маленьких щеняточек». Я тогда поняла свекровь и согласилась с ее мудрыми словами. Я и сейчас согласна с нею, - твой далекий отъезд понимаю, так же, как и поездку твоего отца в давние годы. Иншалла! Да сопутствует тебе удача! - Высказав это, она накрыла глаза платком, вытирая слезы.

- Однако есть у меня слово, - сказала она окрепшим голосом, - слово к тебе и просьба. И ты, сын мой, обещай мне, что исполнишь мою единственную материнскую просьбу! Обещаешь ли, жаным? - И, обняв сына, прижимая его голову к груди, она стихла, с трепетом ожидая ответа.

Абиш ни на мгновение не задержался с ответом. Так же взволнованно, трепетно он ответил:

- Говорите, апа! Я все сделаю, что вы захотите!

- Хорошо, сынок, раз ты обещаешь, то слушай. Пусть ты снова уедешь в дальние края, и я долго тебя не увижу. Но в таком случае ты должен оставить здесь свой очаг, за которым бы я присматривала. Пусть не ты, но хотя бы твое гнездо останется под моим попечением. Так что, прошу тебя, скорее присмотри себе невесту, а мы ее сосватаем.

Абиш, с присущей ему искренностью, прямотой и открытостью, не мог скрыть сильного замешательства от неожиданной прсьбы матери.

- Ойбай-ау, апа! О чем вы говорите! И что могу ответить на ваши слова? Я уже взрослый человек, апа, и такое дело должен решить сам, без принуждения, по своей воле. Разве не так? - И Абиш, сказав это, посмотрел на братишку Магаша и остальных друзей.

На что Магаш, непонятно улыбнувшись, ответил:

- Абиш-ага, так-то оно верно сказано, конечно. Но разве здесь речь идет о принуждении? Наша мама всего лишь высказала свою просьбу. А вам стоит подумать, ага, - не настало ли самое время, чтобы такая просьба прозвучала?

Услышать такое от младшего брата Абдрахман никак не ожидал! Он так и осел на месте и замер, не высказывая ни протеста, ни возражения. С лица его исчезла улыбка. Он не забыл, о чем он недавно дал слово матери: выполнить любую ее просьбу. Она же вновь заговорила - спокойно, убедительно:

- Родной мой, принуждения никакого нет! Я же не говорю, чтобы ты непременно женился сегодня! До отъезда своего ты только назови мне имя девушки, которая могла бы стать твоей невестой, если Бог даст. Нынче ее сосватай, и уезжай себе на здоровье! Вот это и будет мне в радость, сынок, айналайын! Невеста твоя будет утешением мне и надеждой, напоминая о тебе, когда ты вновь уедешь.

Абиш все еще не решался сказать ни слова, не мог согласиться, говоря «да», не решался и взбрыкнуть, возражая -«нет». Тут Дильда высказалась полностью:

- Конечно, решать тебе. Дашь согласие, если только придется по душе, навязывать тебе никого не буду. Но есть у меня на примете девушка, которую можно сосватать за тебя. Это в ауле ногайца Махмуда - девушка по имени Магрипа, чудесное создание! Она как раз на выданье и еще никем не засватана. Свет мой ясный, ты только взгляни на нее, хотя бы разок, а там и решишь, скажешь мне. Кроме этого ничего я от тебя не прошу. Согласен, сынок?

Абишу стало неловко. Он молча кивнул головой и покраснел от смущения. Дильда поцеловала его в лицо, затем подошла к Магашу и Дармену.