- Да, именно, таких, - они и есть народ. Действительно, их не счесть, а таких, как ты, брат, не так уж и много. Но ты издеваешься над ними, и они плачут от тебя. И это народ нуждается в моей помощи, а не ты. Так на чьей же стороне мне быть, -неужели на твоей?

Эти слова Абая показались юному Дармену откровением. Такежану же они нанесли рану в самое сердце, он ударил кулаком по столу и, задыхаясь, крикнул:

- Тогда открыто скажи: «Я не сын своего отца Кунанбая, я враг всех уважаемых людей, друг каждой нищей твари!»

- Если так тебе угодно, то все верно!

- Ты сбился с пути предков! Верно говорят Оразбай, Жирен-ше о тебе - «сбивает народ с праведного пути». Ты выродок в нашей семье, отщепенец нашего рода, хочешь и меня, наверное, сбить с пути истинного!

- Если твой путь - это и есть путь истины, то я действительно отказываюсь идти по нему! Если из-за этого род Кунанбая считает меня отщепенцем, то воля ваша!

- Ты не только сам выродок, но хочешь, чтобы и дети твои стали такими же! Поэтому твой сын Акылбай сидел в шалаше и жрал куырдак, когда наши общие враги били моего сына и угоняли моих лошадей! Наверное, сынок твой глотал кусок за куском и приговаривал: «Шок, шок! Бейте его!» Не так ли, скажи?

- Ты считаешь, что Базаралы, угнавший твой скот, и я, объяснивший тебе, что ты сам виноват, - твои «общие враги»? Так добро же, я согласен с тобой!

- Значит, признаешься, что ты мне враг?

- Ты первым сказал это слово. В таком случае, беги, поймай сначала Базаралы, а потом возвращайся и хватай меня!

- На этот раз Базаралы от меня не уйдет! Уничтожу его!

- И ничего не получишь за украденных коней! С каторжника, что с мертвого, ничего не возьмешь, а с рода Жигитек кун заполучить тебе не удастся! Я сам готов выступить на суде за жатаков - против тебя!

- Абай! Он же разорил меня! Угнал весь мой скот! Разве в моих руках осталось еще хоть какое-нибудь добро, чтобы оберегать его от воров?

- Ты посеял насилие, получил в ответ беду. Первым нанес унижение, получил в ответ барымту.

Тут не выдержал Шубар.

- Оу, Абай-ага, что вы говорите! Разве Базаралы не вор, угнавший чужой скот и потом уничтоживший его, - весь целиком? Разве в степи может быть страшнее преступление, чем это? Ведь люди честным трудом наживали добро, а вор его украл! Абай-ага, по шариату воровство считается тяжким преступлением!

- Шариат не должен быть на стороне Такежана. Если шариат окажется на его стороне, то в нем нет истины, и он ведет к заблуждению.

- Так ты что, отрекаешься от священной веры предков, не признаешь мусульманских законов? Абай! Лучше бы ты стал моим кровником, чем докатиться до такой ереси!

И с этим выкриком Такежан изо всей силы ударил плетью по книге, лежавшей на столе перед Абаем.

- Кровником, говоришь?! - переспросил Абай, грозно сверкнув глазами на брата. - Ладно! В таком случае, если ты выдашь голову Базаралы сановникам, я потребую с тебя кун не только за него! Ты заплатишь кун еще и за Ису, который был отправлен тобою на верную смерть.

При этих словах Такежан сразу поник и опасливо заозирал-ся, словно давно ожидал, что найдутся такие недоброжелатели, которые заговорят об этом.

- Что, по-твоему, выходит, это я его убил? - стараясь придать голосу крайнее удивление, промолвил он. - Но какое тебе дело, брат, до этой смерти? Ису Всевышний прибрал, умер он от болезни, как известно.

- Нет, не Божья кара настигла его, а это вы с Азимбаем побоями погнали его, раздетого, голодного, в буранную степь! Он простудился, заболел и умер, - погиб ради твоего скота. Ну а ты не соизволил даже отнести в его дом горячей пищи, когда он лежал при смерти. Ты присвоил шкуры четырех волков, убитых джигитом, а взамен не отдал в его дом и четырех козлят. Даже одним тощим козленком не отдарился! И ты хочешь доказать, сидя тут передо мной, что не ты убил Ису?

Такежан к ужасу своему почувствовал, что Абай знает многое, связанное со смертью Исы. Достаточно было и того, что здесь только что прозвучало из уст Абая, - разнесется молва по степи, падет новая напасть на дом Такежана...

- Ты что-то спрашивал про народ.Так вот, Иса и такие, как он, - это и есть народ. Его плачущие от голода и страха сироты, и его больная жена, которая тоже скоро умрет, и его мать, старая Ийс - все это народ. Великий подвиг совершил мужественный Иса - и все это ради чужого имущества. Люди из народа могут совершать такое. Ни ты и ни твой Азимбай не способны на такое благородство. И, кто знает, - может быть, в последней своей ярости, схватив за шею волка, Иса вдруг увидел перед собой не волчью морду, а голову твоего сына Азимбая? -Абай не подозревал, как его тонкая поэтическая прозорливость близко подошла к истине.

Дармен внимал этим словам молча, опустив голову. Он вспоминал, как они с Магашем на мятежном поле Шуйгинсу, во время осеннего сенокоса, подходили к добродушному великану Исе и разговаривали с ним. Сидевший рядом Магаш вспоминал о том же.

После недолгого молчания Абай продолжил:

- Базаралы тоже один из таких джигитов. Разве я могу быть не на их стороне? А теперь слушай меня внимательно, Таке-жан. Осмелишься сдать его властям, я начну против тебя такую тяжбу, что не обрадуешься. Запомни это!

По завершении этих слов Майбасар и Такежан молча встали и удалились из дома.

Абай заговорил об Исе вовсе не для того, чтобы пригрозить Такежану. После гибели славного джигита Абай места себе не находил. Узнав о его кончине, послал Дармена принять участие в похоронах, привести и пожертвовать на тризну Исы овец из своего небольшого стада, содержавшегося в зимнике Оспана. Дармен все исполнил, от имени Абая и от себя выразил скорбь по поводу смерти кормильца матери и вдове Исы. Тогда же старая Ийс рассказала Дармену о его подвиге в ночной схватке с волками, о болезни и смерти Исы. Вернувшись к Абаю, Дармен все это сообщил ему. И для Такежана было неожиданностью, что Абай знает о подробностях смерти Исы.

Шубар хотел выехать немедленно вместе с Такежаном и Май-басаром, но Абай настоятельно попросил его, чтобы он немного задержался. Абай написал послание Кунту и отдал Шубару, чтобы он передал ему. «Если уходишь с должности волостного, то уходи по-хорошему. Не смей выдавать Базаралы!» Написал Абай и брату Оспану: «Хочешь быть волостным, то становись им, не навлекая на себя проклятья народа. Между нами всегда была близость, но теперь я вижу рядом сома, который хочет уйти от меня подальше и держаться на глубине. Но какой бы иблис-искуситель ни соблазнял тебя, не смей отдавать Базара-лы в руки властей. Это я тебе говорю, твой старший брат».

Итак, степная распря между Такежаном и Базаралы на стадии судебного разбирательства биев переместилась в уездный город Семипалатинск. Тому содействовали усилия многочисленных ходатаев, родовых старшин и просто горячих сторонников сильного рода Иргизбай, а в роду этом - знаменитой на всю степь семьи покойного хаджи Кунанбая.

Сторонниками потомков Кунанбая город был переполнен, они слетелись, словно падальщики-вороны, собирающиеся со всех концов степи, если им есть чем поживиться. Ожидались суд и расправа над теми, кто посмел совершить барымту на скот самых именитых баев. Дерзких барымтачей дружно поносил хор таких же богатых, как Кунанбаевы, владетелей неисчислимых стад, требовал самой суровой расправы над дерзкими разбойниками. «Ворон ворону глаз не выклюет» - и богатеи Тобыкты призвали на «суд всего народа» представителей соседних родов и племен, чтобы жестоко покарать смутьянов. К тяжбе Такежана - Базаралы съехались баи и мырзы со всего Семипалатинского уезда: Ракыш из Аршалы, рода Керей; Али из Басентиин; Алдонгар от рода Бура; Нурке, волостной из Кокена, от рода Уак; Шынжы от Семейтауской волости - и еще многие другие... Все они собрались в городе, объединившись вокруг кунанбаевских детей.

Но предусмотрительный Оразбай остался сидеть в своем ауле. В душе он радовался тому, что Иргизбай и Жигитек крепко столкнулись лбами. Про себя он думал: «Шайтан на оба ваши рода!» Но открыто переходить на сторону Жигитек не хотел, а при случае, когда попадались ему люди, которые могли донести до аулов Кунанбаевых его слова, Оразбай истово отнекивался от жигитеков.