- Ага, а нельзя ли нам остаться в стороне от раздоров дяди Такежана и Базаралы? Ведь мы не были зачинщиками или подстрекателями с какой-нибудь стороны. Хотели, правда, быть посредниками в переговорах, однако ничего не добились, и на этом наше участие закончилось. И хорошо сделал Акыл-ага, что не поехал с Азимбаем, а поскакал сразу к нам. Он поступил мудро и расчетливо, как всегда. А теперь давайте оставим этот разговор и вернемся к обсуждению «Вадима».
Абай был не против. Он тонко оценил дипломатию и осторожность Магаша, беспокоившегося об отце, и непринужденно перевел общий разговор к роману Толстого «Анна Каренина», о котором недавно в кругу Абая также проводилось довольно большое обсуждение.
Итак, в то время как весь Иргизбай встал на дыбы и буквально заставлял дом Кунанбая поднимать шум, бурлить, скандалить, брыкаться, бить копытами, - дом Абая в Акшокы во всем этом никакого участия не принимал. Но до них ежедневно доходили вести. Пришла очередная: «Испугавшись гнева кунанбаевцев, Кунту сбежал в город». Эту весть принес Шубар, который остановился в Акшокы с ночевкой, - по пути в Семипалатинск. Его Такежан послал в город с наказом, чтобы он там способствовал делу поимки беглого каторжника Базаралы. Находясь у дяди, Шубар полностью утолил жажду новостей для дома Абая по этому делу. Возбуждая небывалый иск по угону восьмисот голов коней, Иргизбай вознамеривался одновременно скинуть Кунту с должности волостного акима и посадить на это место Оспана. Было уже известно, что предварительно Кунту согласился уступить должность, а
Оспан - занять ее. Шубар также сообщил, что Кунту легко пошел на это: он уже давно подготовил «приговор», что его аул и полусотня очагов рода Бокенши добровольно переходят под ведомство соседней Мукырской волости. И Мукыр дал согласие взять их под свое крыло. Таким образом, Кунту теперь благополучно убегал от ответственности за невиданную барымту Базаралы, случившуюся в подведомственном волостному голове округе. Много знавший Шубар рассказал, что вместо поддержки Базаралы, которого Кунту со товарищи подстрекали к нападению на иргизбаев, теперь они готовы были предать его и объявить «беглым каторжником». И если новый волостной - сын Кунанбая - потребует ареста Базара-лы, он будет пойман и вновь закован в кандалы.
Однако дом Кунанбаевых во главе с Майбасаром и Такежа-ном вовсе не желал этого. Ведь если Базаралы сдадут властям, и он снова загремит в Сибирь, то мырзе Такежану никогда не получить возмещения за восемьсот угнанных коней. С кого получить кун за разбой? Неужели с бритого кандальника (который считается - по казахским понятиям - уже почти что душой мертвой), собственной головою ответившего за свои преступления?
Подобные соображения заставили Такежана и его круг пойти на особенную уловку. Базаралы властям не выдавать, оставить его в Жигитеке, а самого джигита судить по законам степи, признать виновным в разбое - и взыскивать кун за барымту со всего рода Жигитек.
Но такой оборот не устраивал род Жигитек. Главари его не хотели платить такой огромный кун, который полагался за угон восьмисот лошадей. Им нужно было выставить вину одного Ба-заралы, тем более, тот готов был пойти на это, чтобы не пострадал за него весь род. И биям и баям Жигитека надо было сообщить русскому начальству, что Базаралы - известный разбойник и конокрад, одинокий волк, отвечающий только за себя. Но надо скрыть, что он беглый каторжник, для этого называть его в челобитных не Кауменовым, а Кенгирбаевым. Тогда он не
будет арестован властями и сможет предстать перед казахским судом.
И все же ни одна сторона не была уверена в успехе своих планов. Такежан, Майбасар и Оспан решили вскоре сами поехать в Семипалатинск. Шубар передал, что Такежан в большой обиде на Абая.
«Недавно Абай приезжал ко мне, - говорил Такежан всюду. - Нес всякую белиберду, заступался за Базаралы! Это Абай настраивал его против меня. Довольно слушать его проповеди «о человечности», «о справедливости». Пусть идет к шайтану! Кто хочет быть со мной - держись подальше от Абая!»
Такежан очень старался привлечь на свою сторону Оспана, обещал ему помочь заполучить место волостного старшины.
Теперь, ввиду семейной междоусобицы, Шубар делал вид, что он входит в круг Абая, хотя на самом деле служил интересам старших Кунанбаевых - Такежану, Майбасару. Он с непринужденным видом появился в Акшокы, на пути следования в Семипалатинск, куда он ехал не просто как посланец от старших, - но как направляющее их действия в единое русло доверенное лицо. Однако это хитрый Шубар скрывал от Абая и выставлял перед ним старших родичей в самом неприглядном виде...
Абай видел это лицемерие, и поэтому, зная, что слова его непременно дойдут до Такежана, решительно наседал на двуличного Шубара:
- Пусть даже и не думают о том, чтобы снова сослать База-ралы! Не сметь выдавать его властям! И ты не думай, что это в интересах Такежана. Если намереваетесь еще раз загнать этого человека на каторгу и при этом еще получить кун с жигитеков - то знайте, что я стану на их стороне. И ни одного паршивого стригунка не позволю получить с них! Пусть они хорошенько запомнят это!
В час, когда Шубар уже готовился выезжать, в ауле неожиданно появились старшие кунанбаевского рода: Майбасар,
Такежан. С ними были нукеры, многочисленная обслуга. Оказалось, что они срочно сами решили ехать в город. Увидев Шу-бара в абаевском доме, Такежан скривился от досады и недовольно проворчал:
- Е, ты ли это, наш расторопный джигит, которого мы послали в Семей? Мы-то думали, что ты уже там, а ты, оказывается, заскочил сюда и торчишь здесь, - неужели затем, чтобы никого не обидеть, а?
Неожиданно оказавшись между Такежаном и Абаем, хитроумный Шубар несколько растерялся и пробормотал не очень убедительно:
- Вот, надо было сменить лошадей, чтобы поскорее доехать. Уже послали джигитов за конями, сейчас и выедем.
Абай чуть заметно улыбнулся: еще звучали у него в ушах недавние слова Шубара: «Ага, заехал к вам, чтобы посоветоваться»... Изворотливый плут, да и только! Абай покачал головой.
Такежан спешил, не захотел даже оставаться на обед. Он объявил, что желает наедине поговорить с Абаем, для того и свернул с пути, заехал в Акшокы. «Времени нет чай пить, хочу что-то срочно сказать тебе.»
Абай не захотел уединяться с ним.
- Говори! - решительно произнес он. - Тут все свои.
Такежана убедил заехать и поговорить с Абаем их дядя Май-басар. Он же и советовал, чтобы Такежан говорил с братом наедине. Однако Абай все сделал по-своему. Никто из комнаты не вышел, даже самые младшие - Дармен, Магаш. Остались сидеть на месте и Майбасар с Шубаром.
Раздраженный своеволием хозяина дома, Такежан, в душе кипя возмущением, начал разговор в напряженном тоне.
- Я приехал просить у тебя помощи. Поедем со мной в город.
- Что прикажешь мне там делать? Думаю, что защитников и помощников всяких у тебя найдется немало. Зачем я нужен тебе?
- Понадобишься, если надо будет говорить с начальством.
- С начальством, ты знаешь, я не на дружеской ноге. Сановники почему-то раздражаются при виде меня.
- Хоть и раздражаются, но считаются с тобой! Они тебя уважают. Мне-то как раз и нужно это их уважение.
- И что? Ради этого мне обязательно нужно лезть в огонь?
- Я твой брат, и я уже горю в огне! Ты что, решил не рисковать своей головой, а моя пусть пропадает?
- Тот, кто обжегся в огне, должен подумать, почему он попал в огонь, не так ли, брат?
И тут обида взяла Такежана, насупившись, он глухо пробормотал:
- А чего мне думать, - ты же у меня есть, обдумывающий все и знающий то, чего я не знаю ...
- Добро. Тогда слушай меня. Ты погорел оттого, что доводил народ до слез. Это проклятие людей пало на твою голову.
Так говорил Абай своему брату, сидя напротив него за низеньким столом, устремив на него свои сверкающие черные глаза.
- Ту-у! Это когда же ты перестанешь называть «народом» всякое отребье, которое разносит по степи, как песчинки в бурю! Их не счесть, а следов от них на земле никаких не остается! Ты таких называешь «народом»?
