- Покрикивайте! Глоток не жалейте! Волков отпугивайте! Шумите сильнее, не замолкайте!
Скотники, пастухи верблюдов, чабаны, прислуга и кухонные бабы - сейчас все были выставлены караульными, бегали, сгибаясь под морозным ветром в своих ветхих одеждах. Лишь в одной из черных юрт остался дома чабан Иса, последним пригнавший отару овец с дальнего пастбища и совершенно выбившийся из сил за целый день беготни по степи под ледяным ветром. Сейчас он сидел возле еле теплившегося очага, пытаясь отогреться, уронив голову на грудь, не в силах даже разговаривать с матерью, с женой. Старая Ийс, глядя на своего измученного сына, громко запричитала:
- Ойбай! Ненаглядный мой! Замерзнешь ты и пропадешь из-за проклятого байского скота! Да пусть с овцами случится то же самое, что и с лошадьми этого изверга! Пусть он пропадет пропадом, чем ты, единственный кормилец наш! Вон, весь дрожишь от холода, руку не можешь поднять от усталости!
Она протягивала ему кружку горячего чая и кусочек сухого овечьего сыра - и это было все, чем могла старуха угостить своего измученного холодом, проголодавшегося сына.
Нездоровая сноха, словно окаменев, сидела возле очага, прижав к себе двух маленьких детей, накрыв их полами верблюжьего халата-купи. И у полуживого пастуха не было сил ни утешить ее, ни сказать ласкового слова детишкам. Он лишь плотнее укутал их и, потянувшись вперед, стал по очереди согревать им ножки в своих огромных ладонях. Наконец, чтобы поддержать разговор с матерью, он проговорил охрипшим голосом:
- Чего им нужно, зверям кровожадным? Накажи их Кудай всемогущий! Ведь на чужих пастбищах хотят докормить свою скотину, а свои зимние корма приберечь, - и все это вытворяют на землях бедных родичей! Зимники уже рядом, а они мучают людей на морозе, и вас, родненькие, совсем замучили!
И тут за дверью лачуги раздался яростный крик Такежана. Бай обежал весь аул, проверяя, все ли работники вышли охранять его скот, и обнаружил, что Иса остался дома.
- Эй, отродье шайтана! Почему не выходите из юрты? Или подохли все? Ийс! Где твой сын, Ийс? - злобно кричал Такежан. - Пусть немедленно выходит, скот надо спасать! Ты слышишь, Ийс?!
Набросив на плечи дырявую шубенку, старуха Ийс пошла из юрты.
- Я сама пойду, а сын вернулся недавно с пастбища еле живой от холода. Пусть немного отдохнет, хоть чаю горячего попьет, тогда и выйдет. - Так решительно говорила старуха Ийс, выйдя к Такежану.
Она ушла, не обращая внимания на заглушаемый звуками непогоды еле слышный крик сына, доносившийся из юрты: «Не ходи, апа! Замерзнешь!»
Иса хотел пойти, догнать матушку и вернуть ее домой, отправиться самому на муки холода, но сил не нашлось даже подняться на ноги. Он чувствовал, что захворал. Превозмогая боль во всем теле, кое-как улегся возле потухающего очага, не раздеваясь, и накрылся старым ватным корпе. Сказал жене и детям, чтобы они легли рядом. Уложив детишек между собой и женою, Иса заботливо накрыл их стеганым одеялом и наконец-то ласково заговорил с ними:
- Поспите рядом, сладкие мои, я вас согрею, а то ведь замерзли, наверное!
Асан был старшенький, он уже многое понимал, и грозный шум непогоды, холод в доме и беспомощность родителей встревожили его детскую душу. Маленький степняк прижимался к своему огромному отцу и, вслушиваясь в завывание ветра, испуганным голосом спрашивал:
- Ага! Вы видите, как шатается наш дом? Ветер не повалит его? Чего будем тогда делать?
И правда, с жутким звуком терлись скрепы и шатался весь остов крошечной войлочной юрты, жалкое жилище словно дрожало в страхе перед надвинувшимся бураном, вздрагивало и начинало трястись и шататься под напором неистовых порывов ураганного ветра. Про себя Иса и сам боялся, не будучи уверен, устоит ли юрта... Но бодрым голосом отвечал сыну:
- Не бойся, жаным, дом не завалится, прихваты связаны крепко. Ты лучше спи спокойно, засыпай поскорее!
Незаметно Иса и сам задремал. Неизвестно, сколько времени он проспал, - проснулся оттого, что в дом вошла старуха Ийс.
- Ойба-ай, айналайын, Иса, тебе придется пойти! - говорила она. - Овцы свалили ограду и разбежались, Азимбай лопается от злости, велел тебя позвать.
Иса быстро поднялся, сказал матери:
- Я пойду, а ты скорее ложись на мое место, тебе тепло будет. А то ведь вся мокрая, дрожишь! Никуда теперь не выходи!
Одевшись, надев тымак, схватил шокпар, свисавший с решетки-кереге, и выбежал из юрты. Совсем недалеко его ожидали Такежан и Азимбай, оба клокотали от ярости.
- Почему дома сидишь, собака, умнее всех, что ли? - орал Такежан.
- Уа, мырза, я целый день был в степи с отарой.
- Смотри-ка, туды твою. отца и тещу. он еще и разговаривает! Убить тебя мало, собаку! - взъярился Азимбай.
- И так сдохну, без отдыха. - начал было Иса, но тут Азим-бай обрушил на его плечо удар дубиной.
Он замахнулся еще раз, но Иса перехватил палку рукою. Черная борода Азимбая разъехалась, сверкнули оскаленные зубы. Рослый пастух притянул к себе бая, гневными глазами уставился в его искаженное злобой лицо. Под белым платком, которым был обвязан лоб Азимбая, это бородатое лицо казалось темной мордой какого-то невероятно злобного зверя-оборотня. Иса с отвращением отшвырнул от себя бая. Между ними встал Таке-жан.
- Е, Иса! Овцы туда ушли по ветру. Почти вся отара ушла. Беги, догони овец, пока не разбежались по степи! - просительным голосом попросил мырза.
Не сказав ни слова, Иса резко повернулся и побежал в указанную сторону.
На нем был изношенный чапан без меховой подкладки, в руке он сжимал черный шокпар. В потрескавшиеся, дырявые сапоги забился снег, подтаял, портянки сразу промокли. Но пастух бежал, не обращая на это внимания. Ни в чем не повинные овцы попали в беду, надо было их спасать. Они испугались урагана, побежали по ветру, и это была действительно большая беда. Пастух спешил изо всех сил, исходя тревогой и жалостью.
Оставшиеся в ауле овцы в панике метались по загону, удерживаемые кричавшими и размахивающими руками людьми, мужчинами и женщинами. Они не давали основной массе овец уйти вслед за убежавшими - сквозь участок ограды, поваленный ураганом. Никто не мог сказать точно, сколько овец убежало, но их было порядка нескольких десятков.
Иса бежал, не переставая кричать, звать овец. Они знали его голос, могли остановиться, услышав его. Крик человека мог и отпугнуть волков, если они появятся тут.
Нескоро Иса заметил, что промок насквозь, ибо вдруг ураганный ветер стал хлестать дождевыми струями, которые также внезапно сменились летящими по ветру секущими снежными крупинками. Холодные льдинки залетали в рукава, за ворот и нещадно кололи тело, словно железные иголки.
Овцам было не под силу выдержать подобные пытки, и они отворачивались от ветра, опускали морды к самой земле и, вплотную прижимаясь друг к другу, подставляя зады беспощадным порывам урагана, неслись вместе с ним в одну сторону. Издавая беспрерывные крики, Иса вскоре увидел бегущих овец и на последнем дыхании нагнал их. Продолжая покрикивать «шайт! шайт!», чабан попытался проникнуть в середину стада овец, но они настолько тесно сжались в одно единое тело, что разъять их было невозможно. И тогда он, распугивая крайних овец, из последних сил побежал вперед, к голове этого обезумевшего единого зверя, чтобы встать перед ним и остановить его. Когда он вырвался к передним овцам, обогнал их и обернулся лицом назад, то получил в лицо и глаза такой страшный ледяной шквал летящих снежинок, что с ужасом понял невозможность просто устоять на месте, а не то что идти навстречу буре. Ледяная крупа мгновенно залепила все лицо, глаза, ноздри, сквозь ворот проникла к голому телу, охватывая его смертным холодом. Человек ощутил свою погибель. Но ему ничего другого не оставалось, как пытаться и дальше спасти овец.
Размахивая руками, с криками «шайт! шайт!» он стал бегать среди передних рядов стада, и что-то вразумительное проявилось в безумном доселе, диком исходе баранов. Они услышали его и стали замедлять свой бег. Может, ему удалось бы остановить их и повести далее за собою, - но тут с левой стороны, уже близко, стали набегать какие-то темные зловещие тени, стремительно приближаясь к отаре. И это была другая смертельная беда.
