Первой группе он дополнительно напомнил:

- Если бой для нас будет не очень тяжелым, и мы победим чисто, и никто из врагов наших не уйдет за подмогою к своим, то не гоните лошадей безудержно и безжалостно. В табуне будут и молодые стригунки, и жеребые кобылы. При быстрой гонке скотину может прошибить кровавый понос, от такого скота толку будет мало.

Абылгазы, сказав своим джигитам все, что хотел, направил коня крупной рысью в сторону предгорий Шолпан. Рядом скакал Базаралы. Отряд двинулся за ними.

До сих пор в продолжении всей вылазки Базаралы не давал указаний, не командовал. Достаточным было и то, что он молча двигался во главе отряда, уверенный в себе, огромный, могучий. Каждый из сорока джигитов знал, что Базаралы душой и телом готов отвечать за этот поднятый им поход бедняков-жигитеков. С каждым из них Базаралы встречался по отдельности и настраивал к борьбе, пробуждая в нем отвагу и честолюбие. И теперь цель их похода была близка. Быстрой рысью, равномерным ходом пересекли степь пониже зимовья с названием Колодец Жокена, перевалили две-три гряды предгорий Шолпан и приостановились у подножия последней гряды. Подождав отставших, отряд единым порывом вскачь взлетел на вершину. Прямо под горой, на широкой плоской равнине, покрытой снегом, на подножном корму паслось несколько сотен лошадей, растянувшись длинными косяками в направлении горных хребтов Шолпан. Меж ними сновали верховые, табунщики и охранники, вооруженные соилами. Все эти табуны принадлежали баю Такежану, и только всеведущий Абылгазы знал счет коням в них. Он резким движением натянул поводья, отчего его конь, грызя удила, закружился на месте. Выхватив из-под мышки и подняв над головою черный шокпар, дар старого Даркембая, Абылгазы повеселевшим голосом прокричал:

- Джигиты, мы у цели! Вот они, табуны нашего врага Таке-жана. Здесь восемьсот голов, всех коней мы угоним! Ни одного жеребенка, ни хромой лошаденки не оставляйте! Угоняйте все! Такежановских табунщиков и караульных бояться не надо, они не бойцы. Сшибите их с седла, чтобы ни одного не осталось на коне! Сами садитесь на их коней, своих же кляч загоняйте в табуны. Как черная туча, как лавина налетайте! Вперед! Кеу-кеу! -крикнул Абылгазы, как кричат беркутчи, когда травят с ловчими

птицами лисиц, и ринулся на своем сером скакуне по отлогому склону к долине.

Сорок всадников стремительно скатывались с горы, вздымая легкий пушистый снег копытами лошадей, крики «кеу-кеу» и боевые возгласы «капта! капта!» разнеслись над долиной. Навстречу раздались протяжные, гортанные крики табунщиков и караульных. Все это сильно напугало лошадей, и табуны в громе копыт понеслись, поток за потоком, в сторону гор. В табунах кунанбаевских кони всегда паслись на приволье, в уединенных долинах, где их, под хорошей охраной, не беспокоили ни волки, ни конокрады-барымтачи. И внезапное нападение сорока джигитов смертельно перепугало полудиких, хорошо откормленных, еще не полинявших к зиме лошадей.

Пока Абылгазы первым доскакал до ровного подножия горы, вся долина, сотрясаемая грохотом тысяч копыт, накрылась взметенным снегом, словно метелью. И сквозь эту белую метелицу проскочили пятнадцать джигитов, помнивших задание своего вожака, догнали задние ряды косяков, слившихся в общий поток, и понеслись вместе с ними в сторону хребтов Шолпан, не переставая кричать и нахлестывая плетями, еще сильнее пугая полудиких коней кунанбаевского табуна.

Двадцать пять джигитов боевой дружины, сплотившись возле Абылгазы, с громкими воинственными криками мчались поперек долины. Навстречу им уже скакали, почти в таком же количестве, табунщики и караульные стад Такежана, размахивая над головой соилами и выкрикивая свои боевые кличи. Но это воинство, укутанное для зимнего пастушества в толстые домотканые халаты-шидем, с навернутыми на головы поверх меховых тымаков остроконечными башлыками, выглядело не очень боеспособным. И лошади под ними, не подготовленные для битв, выглядели столь же не боевито, как и их наездники. Разжиревшие на малоподвижной пастушеской службе, яловые кобылицы и рослые красавцы-жеребцы с нестриженой гривой, свисавшей до колен, и челкой, падавшей на их глаза, не годились для боя. Кони табунщиков, с длинными, до самой земли, покрытыми инеем хвостами, целыми днями шагом следовали за пасущимися косяками, ни разу даже не пропотели, разогревшись в скачке, и сейчас еле способны были пуститься в галоп.

Во главе стерегущих табуны джигитов состоял Азимбай, единственный сын Такежана, выделявшийся своей одеждой: на нем были светло-желтая дубленая шуба и лисий тымак на голове. Его красное лицо с обвисшими брылами щек казалось опухшим от холода, тяжелые припухлые веки нависли на глаза. Как только люди Абылгазы показались наверху, Азимбай сразу догадался, что это враги. Начал громко кричать:

- Берегись! Эти люди неспроста появились! Они нападают! Шевелись, давай, готовься биться насмерть! Умри, не отдавай им скотину!

В руках у него не было соила, он выхватил дубину у кого-то из своих пастухов и, размахивая над головой, поскакал навстречу джигитам Абылгазы. Хриплым, отчаянным голосом закричал:

- Вижу врага! За мной!

Но многие из его табунщиков и караульных стали заворачивать коней и поскакали назад, погнавшись за убегающим косяком.

Скакавшие навстречу друг другу конники сшиблись на ровной заснеженной лощине, покрытой пегими кустиками таволги. Базаралы еще на подходе, издали, узнал Азимбая и крикнул скакавшему недалеко Абылгазы:

- Прямо на нас летит волчонок Такежана! Свалим его! Конюхи сразу осядут!

Азимбай скакал под прикрытием двух рослых джигитов. Когда он столкнулся с Абылгазы, и тот замахнулся на него соилом, эти джигиты подставили свои дубины над головой бая, - только треск пошел над долиной. Бой начался.

Нукеры Азимбая ловко крутились вокруг хозяина, защищая его, - один на рыжем в белых пежинах коне, другой на вороном с косой звездочкой на лбу. Работать боевыми дубинами они умели, бой вели умело. Нападая на Азимбая, сами искусные бойцы на соилах и шокпарах, - Базаралы и Абылгазы должны были биться с ним и с его нукерами.

Под могучим ударом Базаралы, нанесенным черным шок-паром, треснул и разлетелся в куски березовый соил в руках верзилы-нукера. Но в тот же миг сбоку к Базаралы подскочил на своем рыжем аргамаке Азимбай и с матерным выкриком нанес ему в голову удар соилом. Базаралы пошатнулся в седле.

- Вгоню тебя в землю, Базаралы! - закричал Азимбай, оскалив зубы.

Но тут же ударом черного шокпара в висок его поразил Абыл-газы, успевший справиться со вторым нукером Азимбая. Соил из его рук выпал на землю, сам он, оглушенный, запрокинулся навзничь, на широкий круп своего коня.

Абылгазы и Базаралы с малых лет обучались мастерству верхового боя, относясь к нему, как к ратному искусству. Опытные бойцы, они первые свои удары наносили не в голову противника, а старались вышибить соил из его рук.

Быстро придя в себя, Базаралы встряхнул головой, одним прыжком коня настиг убегавшего гнедого Азимбая и, схватив врага за ворот дубленой шубы, стал стягивать с седла. Встряхнув его могучей рукою, как тушу козла, плюнул на него и сбросил на землю.

Светло-гнедого байского скакуна тут же подхватили джигиты Абылгазы. Азимбай остался лежать неподвижным на месте падения, широко раскинув руки по земле...

Среди оставшихся без хозяина нукеров и пастухов особенно выделялся громадный широкоплечий бородач, на которого, видно было по всему, надеялась обезглавленная дружина Азимбая. Базаралы решительно пошел на него. Тот уже успел подхватить новый соил вместо переломленного и, встречая Ба-заралы, взмахнул палкою над головой. Но, опытный боец, Ба-заралы не стал прикрывать голову блоком черного шокпара, а нанес им молниеносный опережающий удар по коленной чашке противника - и тут же ушел от ответного удара уклоном в сторону. Удар соила пришелся ему вскользь по плечу, а громадный табунщик в толстой ездовой одежде скорчился от боли и всем своим корпусом, с шумом грянул на землю, словно обрушившаяся крыша. Увидев то, как легко он справился с чернобородым великаном, с которым предполагал биться долго и серьезно, Базаралы удовлетворенно рассмеялся.