Тем временем между Абаем и «жандаралом» шел упорный разговор, который будто бы и не кончался, продолжаясь в том же духе, что и на площади, при большом скоплении людей. «Жандарал», внимательно глядя на Абая, спросил, с какой целью и с какими людьми он враждует. Вспомнив о своем недавнем гневе, «жандарал» нагнал на себя суровый вид и вдруг начал громко кричать:

- Вы самый первосортный смутьян! Вам не место в степи! Такого, как вы, нужно изгнать отсюда! Против вас написали жалобы почтенные, уважаемые люди со всего края, люди, которым власти доверяют, - известно ли вам это? Говорите правду, что вам нужно в степи? Почему вы вечно ссоритесь, враждуете с теми, кого поставила власть?

Абай молчал, ожидая, пока «жандарал» успокоится. Тот и вправду несколько понизил голос.

- Бороться буду, бороться!.. - ехидно повторил он слова Абая, будто передразнивая его. - У меня в руках имеются вполне веские доказательства, которых достаточно, чтобы сейчас же, с этого места, в течение двенадцати часов - отправить вас в Семипалатинскую тюрьму, а затем сослать на самую дальнюю каторгу Сибири, чтобы впредь в казахской степи не было и слышно вашего имени.

С первых минут встречи Абай не видел на лице «жанда-рала» хоть сколько-нибудь обнадеживающего выражения. Теперь в его словах звучала уже явная угроза. Но Абай не боялся: напротив, сейчас он чувствовал себя намного выше, благороднее «жандарала». Сильнее... Разгневанный сановник выглядел глупым, его суждения - поверхностными.

- Ваше превосходительство! - начал Абай. - Я враждую с этими людьми вовсе не потому, что вы их выдвинули во власть. Я же ведь сказал: борюсь с ними, потому что они злодеи!

- Какое вы имеете право называть злодеями людей, избранных в акимы?

- Если бы вы узнали всю правду, то и сами не только назвали бы их злодеями, но и многих подвергли справедливому наказанию.

- Приведите же доказательства! Либо вы убедительно перечислите преступления этих людей, либо, если ваши слова окажутся клеветой, наветом на наших акимов. В таком случае, сразу при выходе из этого дома я к вам приставлю жандармов, чтобы прямиком сопроводить вас в тюрьму.

Говоря, жандарал звучно постукивал пальцами по столу. Абай все еще не терял самообладания. Спокойно глядя на генерала, сказал:

- Хорошо, ваше превосходительство! Я принимаю ваше условие и со своей стороны посчитаю за гуманность, проявленную ко мне, тот факт, что вы сами пожелали разобраться, а не поручили это какому-то недалекому чиновнику, неспособному вникнуть в суть дела. Только прошу вас позволить мне высказаться, выслушайте меня до конца!

«Жандарал» резко повернулся к Абаю, застыл без движения в глубоком раздумье... Затем принялся безмолвно расхаживать, слушая, что говорил Абай.

Его речь была долгой: он перечислил все крупные споры, раздоры, набеги, беспрерывные случаи барымты, по поводу которых и был созван чрезвычайный сход в Карамоле.

- Если прямо назвать преступления, - говорил Абай, - то вот они: воровство, ложное свидетельство, разбазаривание казны, набеги на соседей, угон чужого скота, создание преступных шаек и, наконец, убийство людей. Со стороны власть имущих все это прикрывается ложными «приговорами», выгораживанием преступника и обвинением невинного - все эти дела творятся благодаря взяткам, беззаконию со стороны властей, угнетению многочисленных смирных и кротких людей, разорению их. Если собрать сотворенные здесь дела, то это и будет настоящее злодейство. Одним словом - напасть, беда народная.

Абай был чрезвычайно рад, что ему выдался такой случай: впервые столкнуться лицом к лицу с большим чиновником, и не задумывался, чем все это может обернуться. Решил от имени простого народа поведать «жандаралу» обо всех тягостях и нуждах степного люда.

Если бы губернатор сумел понять все нарекания, дойти до сути людских заявлений, его горестных слов, то он бы прекрасно представил себе, с кем враждует Абай, который говорил все начистоту, не стремясь обелить себя, тем более, открыто называть чьи-либо имена.

- Вы спросите, и кто же творит все это? - продолжал Абай. - Зачастую это делают известные акимы, сидящие в каждой волости, которые владеют многочисленными стадами скота, имеют при себе немало джигитов, в их распоряжении и казенная печать, контора. Ну а страдающим, ограбленным, ищущим, но не находящим справедливости, после всех таких преступлений, беспредельного злодейства остается простой, смиренный народ. Многочисленный люд вынужден терпеть постоянное насилие и притеснение со стороны этих самых злодеев, у которых развязаны руки, и все им дозволено.

«Жандарал» был уже достаточно хорошо осведомлен об Абае, знал его не только по заявлениям Оразбая и его окружения, но и по многим другим бумагам... Перед самым отъездом сюда ему принесли большой ворох «приговоров», которые привез в контору Алмагамбет. «Приговоры» с многочисленными подписями свидетельствовали об общих пожеланиях не одного, а многих аульных старшин. Во всех этих бумагах постоянно назывался Ибрагим Кунанбаев.

Чиновник поначалу думал отпихнуть их, решив, что это привычные степные челобитные. Однако написанные прекрасным русским языком, столь ясно и прилежно, строки заявлений невольно приковали взгляд. Здесь, наряду с поддержкой Абая казахами, был и акт, составленный русскими крестьянами-переселенцами, и последние действия Абая в защиту жатаков. Именно эти обстоятельства крепко обескуражили «жандара-ла» перед самым отъездом сюда, заставили его сильно призадуматься относительно Ибрагима Кунанбаева.

- Бумажное разбирательство требует большого труда, -продолжал Абай. - Уездные главы не в состоянии пресечь многочисленные преступления, соответственно, и судьи не могут наказать настоящих злодеев. А теперь вот, раздоры, стычки - столкновения между волостями трех-четырех дуа-нов дошли и до конторы губернии. Вы сами и приехали сюда, обратив свое внимание на жалобы, именно - чтобы бороться со злом.

«Жандарал» уже давно заметил, что перед ним не рядовой склочник, размахивающий ябедами в свою личную выгоду. В этом киргизе, который явно был не тем человеком, которого он ожидал встретить в степи, проявлялась твердая воля, стремление быть заступником народа - «защитником, глашатаем, борцом». Чем больше он замечал это, тем сильнее вскипал неприязнью к Абаю.

В конце концов он сделал такой предварительный вывод: перед ним некий степной оригинал, превратно воспринимающий окружающие явления и делающий из них весьма вредные заключения. Кроме того, этот несуразный степной адво-катишка с наивностью, присущей многим неопытным людям, не ведает, кому, что и как говорить... Ему захотелось узнать об Абае больше: о его целях и помыслах, разговорить, выведать всю подноготную, вызвать его на откровенность. Он спросил:

- Кунанбаев, но почему же те, о ком вы говорите, все как один представляются уважаемыми и достойными людьми? Вы понимаете, против кого делаете свои выпады? Мы выбираем людей для выдвижения в волостные управители киргизской степи. Всех их вы называете злодеями. Если я правильно понял, то ваши убеждения сильно отличны от наших, разве не так?

Говоря, он наблюдал за Абаем холодным, испытующим взглядом. За его словами чувствовалось намерение обвинить самого Абая: мол, если так уж никудышны акимы степи, выдвинутые нами, то мы тоже должны быть плохими! Вы это хотели сказать?

Истекающая минута представлялась Абаю крайней гранью противостояния, его опасной чертой. Все свои доводы Абай высказал, дальнейшие выводы - воля самого чиновника. С этим эгоистичным, самолюбивым человеком было бесполезно продолжать разговор. Абай рассмеялся, будто генерал только произнес какую-то шутку, и сказал:

- Ваше превосходительство! Обо всех этих грустных обстоятельствах вам может поведать любой человек в степи, конечно, если вы его спросите. Я же говорю об этом только потому, что впервые в своей жизни встретился с таким большим сановником и посчитал своим долгом рассказать обо всех бедах степи, которой вы правите. В ваших руках огромная власть. Если решитесь искоренить вражду, отсюда беды и напасти, то это вам под силу. Я же отнюдь не горю желанием стать акимом. От встречи с вами мне ничего не нужно, кроме справедливости.