Он положил руку на ящик.

— Помните, вы жаловались на нехватку пьезоэлементов? Что тульские ювелиры не справляются с обработкой кварца для ваших новых ружейных замков?

— Помню. Это наша главная беда сейчас. Стволы лежат мёртвым грузом.

Иван Дмитриевич достал из кармана ключ, вставил в замок ящика, повернул. Откинул крышку.

Внутри, на чёрном бархате, рядами лежали они. Кристаллы.

Не мутные осколки, а идеально ограненные призмы. Прозрачные, как слеза, одинаковые, как солдаты на параде. Их были сотни.

— Санкт-Петербург, Императорская гранильная фабрика, — произнёс Иван Дмитриевич весомо. — По личному распоряжению Её Величества. Здесь тысяча штук. Высший сорт. Ориентация осей проверена придворными физиками.

Я подошёл, взял один кристалл. Он был совершенен. Грани острые, геометрия безупречная. Такой кристалл при ударе даст искру, способную поджечь даже сырой порох.

— Тысяча… — выдохнул я. — Это же…

— Это первая партия, — перебил Иван Дмитриевич. — Императрица была весьма… впечатлена вашим подарком. Той лампой, что мы отправили в Петербург. Она изволила сказать, что если русский ум способен создать такое, то государство обязано дать этому уму всё необходимое.

Он посмотрел мне в глаза, и я увидел в его взгляде не привычный холод спецслужбиста, а что-то похожее на уважение.

— Теперь поставки будут регулярными. Раз в месяц фельдъегерская служба будет доставлять вам обработанные кристаллы. Столько, сколько нужно. Для ламп, для ружей, для всего, что вы ещё придумаете.

Я аккуратно положил кристалл обратно в ячейку.

— Это меняет всё, — сказал я твёрдо. — Теперь мы можем запускать массовое производство пьезо-замков. Не штучно, а сериями.

— Именно этого от вас и ждут, — кивнул Иван Дмитриевич. — Военное министерство жаждет получить первую партию ваших штуцеров с пьезо-поджигом к осени. Теперь у вас нет оправдания в виде нехватки деталей.

— Оправданий не будет, — заверил я. — Стволы уже готовы. Замки ждут только кристаллов. Завтра же начнём сборку.

Иван Дмитриевич закрыл ящик, передал мне ключ.

— И ещё, Егор Андреевич. Там, в ящике, под вторым дном… есть пакет. Лично для вас. Патент на пьезоэлектрический замок, утверждённый Сенатом. И вексель на сумму, которая покроет ваши расходы на расширение производства.

Я взял тяжёлый ящик. В нём было будущее русской армии. И, похоже, моё будущее тоже.

— Спасибо, Иван Дмитриевич. Передайте… передайте наверх, что Тула не подведёт.

Он чуть заметно улыбнулся уголками губ:

— Они знают, Егор Андреевич. Они знают. Иначе бы этот ящик здесь не стоял.

Когда он ушёл, я ещё долго сидел в кабинете, открыв ящик, глядя на ряды кристаллов. Тысяча искр. Тысяча маленьких молний, запертых в камне.

Я вызвал Григория.

— Гриша, — сказал я, когда он вошёл. — Зови Ивана и Антона. И всех слесарей, кто на сборке замков.

— Что, опять аврал? — спросил он, косясь на ящик.

— Нет, Гриша. Не аврал. — Я открыл крышку, и свет от окна заиграл на тысячи кристаллов. — Теперь это называется работа. Большая, настоящая работа. Мы начинаем вооружать армию.

Григорий присвистнул, глядя на сокровище:

— Ну, теперь держись, французы…

— И французы, и турки, и кто угодно, — добавил я. — Завтра с утра эти кристаллы должны быть в замках. А замки — на стволах.

Следующие дни пролетели в бешеном темпе. Мы с Григорием разработали план массового внедрения пневматических ламп в цехах завода. Начали с токарного — установили лампы над каждым станком.

К концу недели мы переделали освещение над первым токарным станком. Поставили пневматическую лампу, подключили к магистрали, повесили колбу, отрегулировали высоту.

Иван — коренастый мужик лет сорока с седой бородой — стоял рядом, с любопытством разглядывая новшество:

— И это вместо лучины будет?

— Вместо лучины, — подтвердил я. — Открывай кран.

Он открыл. Механизм ожил, колба вспыхнула. Яркий свет залил рабочую зону станка — деталь, резец, суппорт. Всё видно как на ладони.

Иван присвистнул:

— Ну дела… Светло-то как! Будто солнце над станком повесили!

— Попробуй поработать, — предложил я. — Проточи что-нибудь. Скажешь, удобно ли.

Он кивнул, взял заготовку, закрепил в патроне. Запустил станок. Резец пошёл по металлу, стружка закудрявилась. Иван работал сосредоточенно, время от времени наклоняясь ближе к детали.

Минут через десять он остановил станок, снял деталь, осмотрел:

— Чисто вышло. Очень чисто. Обычно при лучине приходится вглядываться, глаза напрягать. А тут — всё видно. Каждую риску, каждую неровность.

Он повернулся ко мне:

— Егор Андреевич, это большое дело. С таким светом можно и ночью работать, и зимой, когда рано темнеет. И глаза не устают.

Я улыбнулся:

— Вот и славно. Значит, будем ставить такие лампы над всеми станками.

Иван посмотрел на колбу, на механизм, на шланг, идущий к пневматической магистрали:

— А долго она гореть будет?

— Пока воздух подаётся — будет гореть, — ответил я. — Хоть весь день, хоть всю ночь.

— Чудеса, — покачал головой Иван. — Просто чудеса.

Рабочие были в восторге — света хватало, глаза не уставали, можно было работать хоть всю ночь. Потом перешли к сверлильному цеху. Там результат был ещё заметнее — точность сверления выросла, брак снизился. Мастера говорили, что раньше приходилось буквально вглядываться в деталь, а теперь всё видно как днём.

Савелий Кузьмич наладил производство переходников для пневмодвигателей — штамповал их десятками. Фёдор лил электроды без остановки. Семён делал крепления для колб. Григорий координировал всё это, составлял графики, распределял задачи.

Через неделю Фома приехал из Уваровки с новой партией колб. Митяй превзошёл самого себя — стекло стало ещё толще, прочнее.

— Егор Андреевич, — говорил Фома, разгружая ящики, — Митяй велел передать — освоил новую технологию обжига. Теперь колбы выдерживают перепады температуры лучше. Можно хоть в мороз на улице вешать.

Это была отличная новость. Уличное освещение зимой — одна из задач, которую ставил Дубинин.

— Передай Митяю — молодец, — сказал я. — Пусть продолжает в том же духе. И скажи, что я увеличиваю заказ. Теперь нужно сто колб в месяц.

Глаза Фомы расширились:

— Сто? Он один не справится!

— Пусть возьмёт помощников, — предложил я. — Обучит их. Я готов платить больше.

Фома кивнул:

— Передам.

К концу месяца мы вышли на полную мощность. Производство ламп шло как часы — по тридцать штук в неделю. Половина отправлялась на завод, четверть — в город, четверть — на сторонние заказы.

Генерал Давыдов был доволен как слон. Цеха теперь работали круглосуточно, освещённые яркими пневматическими лампами. Производительность выросла на треть.

Градоначальник Дубинин тоже сиял от счастья. Центральная улица была освещена полностью — двадцать фонарных столбов с нашими лампами. По вечерам там гуляли горожане, любуясь невиданным зрелищем — улица, залитая ровным белым светом, без копоти, без дыма.

Строганов прислал ещё одно письмо — благодарил за обучение мастеров, просил выслать дополнительную партию ламп, обещал золотые горы за сотрудничество.

А производство ружей шло полным ходом. Стволы с идеальной нарезкой соединялись с пьезоэлектрическими замками. Первая сотня уже прошла испытания — результаты превосходные. Дальность стрельбы выросла, точность улучшилась. А главное — надёжность. Даже в дождь, даже в мороз — работали без осечек.

Я сидел в конторе, глядя на схемы и чертежи, и думал — что дальше?

Лампы работают. Ружья производятся. Завод процветает. Город освещается.

Я улыбнулся. Россия менялась. Медленно, но верно.

Дверь распахнулась. Вошёл Григорий, весь в саже, но с довольным лицом:

— Егор Андреевич! В кузнечном цехе повесили последнюю лампу! Весь завод теперь освещён!