Семен понял, что я делаю. Ответил четко:

— Не платят ничего, Александр Дмитриевич. Кто не работает, тот не ест.

— Правильно. — Я повернулся обратно к Матвею и Кузьме. — Значит, за неделю отсутствия вам не положено ничего. Более того, вы явились в нетрезвом виде. Это неуважение к казенной службе.

Матвей открыл рот:

— Так мы ж, ваше благородие…

— Молчать, когда начальник говорит, — оборвал я его.

Матвей осекся, закрыл рот. Кузьма потупился, переминался с ноги на ногу.

Я прошелся вдоль верстака, взял другой лист бумаги. Опись склада, составленная недавно.

— Вчера провел осмотр склада, — сказал я, не поднимая глаз от бумаги. — Недостает меди листовой, два пуда. Латуни прутковой полпуда. Кожи выделанной три аршина. По расходным ведомостям Сидорова все это списано на ремонт насосов. Но насосы не сделаны. Где металл?

Тишина. Матвей с Кузьмой переглянулись. Кузьма заговорил первым, голос дрогнул:

— Да мы… мы тут ни при чем, ваше благородие! Это, поди, Прохор Семеныч продал… Он всем заведовал, мы только работали…

— Прохор Семеныч показал в ведомостях, что материалы пошли на дело, — сказал я холодно. — Но дела не было. Значит, кто-то вынес металл из мастерской и продал. Кто?

Матвей побледнел, руки опустил:

— Не знаем, ваше благородие… Мы простые люди, нам таких дел не касаться…

Я повернулся к дальнему углу мастерской, где Гришка с Иваном разбирали насосы:

— Григорий. Подойди сюда.

Гришка вздрогнул, поднял голову. Иван замер. Гришка медленно встал, подошел, остановился в стороне, опустил глаза.

— Ты видел, как эти двое выносили что-то из мастерской? — спросил я.

Гришка молчал. Кузьма повернулся к нему, уставился, прищурил глаза. Матвей тоже смотрел, поджав губы.

— Григорий, — повторил я тверже. — Отвечай. Не бойся.

Гришка сглотнул, поднял глаза:

— Видел, ваше благородие, — сказал тихо. — Два раза видел. Месяц назад медь в мешках выносили. Потом латунь. Сидоров разрешал, говорил, что это обрезки, все равно выбрасывать.

У Кузьмы потемнело лицо, он шагнул к Гришке:

— Ты смотри, мальчонка, чё мелешь…

— Стоять! — рявкнул я. Резко, командно. Кузьма замер, обернулся. Я смотрел на него холодно, сложив руки за спиной. — Еще шаг и отправлю в полицию прямо сейчас. За угрозу свидетелю.

Кузьма попятился, опустил глаза:

— Я ничего, ваше благородие… Просто хотел спросить…

— Молчать.

Он замолчал. Матвей стоял, съежившись, мял шапку в руках.

Я повернулся к Гришке:

— Спасибо, Григорий. Можешь вернуться к работе.

Гришка кивнул, поспешно отошел. Кузьма проводил его злобным взглядом, но ничего не сказал.

Я подошел еще ближе, остановился перед Матвеем и Кузьмой. Посмотрел на них сверху вниз, с холодным презрением.

— Кража казенного имущества, — сказал я медленно, отчетливо. — По закону сто ударов розгами и в солдаты на двадцать пять лет. Или каторга в Сибири на восемь лет. На мой выбор как смотрителя.

Кузьма побледнел, губы задрожали. Матвей судорожно мял шапку.

— Ваше благородие… — начал Кузьма дрожащим голосом.

— Семья у меня, — выдавил Матвей. — Дети малые…

Кузьма вдруг упал на колени, руки сложил перед собой:

— Батюшка! Помилуйте! Не губите! Бес попутал! Больше не будем!

Матвей тоже опустился на колени, затрясся:

— Христом-Богом молю, ваше благородие! Простите! Мы ж не думали! Сидоров сам велел!

Я смотрел на них. Стояли на коленях, трясущиеся, жалкие. Внутри шевельнулось презрение.

— Встаньте, — сказал я холодно. — Не пресмыкайтесь.

Они поднялись, дрожа, глаза бегали туда-сюда.

— Я мог бы отдать вас под суд, — продолжил я. — Закон на моей стороне. Свидетель есть, опись составлена, недостача подтверждена. Достаточно написать донесение в полицию, и через неделю пойдете под конвоем в Сибирь.

Молчание. Только Матвей тихо всхлипывал.

— Но не хочу марать руки, — сказал я. — Вот что сделаю.

Пауза. Они ждали, затаив дыхание.

— Уходите прямо сейчас. Считайте себя уволенными. Жалованья не получите, пойдет в счет украденного. Если увижу вас еще раз на пороге этой мастерской, отправлю в полицию без разговоров. Если услышу, что распространяете сплетни обо мне или о мастерской, будет то же самое. Понятно?

Кузьма торопливо закивал, поклонился в пояс:

— Понятно, ваше благородие! Уходим! Больше не придем! Слова не скажем!

Матвей тоже кланялся, прижав руки к груди:

— Спаси Христос, ваше благородие! Простите, коли что… Мы тихо, мы никому…

— Вон отсюда, — сказал я.

Они попятились к двери, кланяясь на ходу, споткнулись о порог. Выскочили на улицу.

Я подошел к двери, посмотрел им вслед. Потом повернулся.

В мастерской тишина. Все замерли. Трофим стоял у горна, молот в руке, смотрел широко раскрытыми глазами. Филипп положил напильник, глядел приоткрыв рот. Семен перестал возиться со станком. Гришка с Иваном замерли у верстака.

Трофим первым нарушил молчание. Опустил молот, почесал бороду, сказал почтительно:

— Вот это, ваше благородие… Правильно сделали. Таким только страху давать.

Филипп кивнул, сказал гораздо уважительнее, чем вчера:

— Они-то думали, что и вас обведут вокруг пальца, как Сидорова. Ан нет.

Семен подошел ближе, поклонился:

— Александр Дмитриевич, позволю заметить, вы совершенно правильно поступили. Эти двое всю мастерскую разворовали. При Сидорове тут вообще беспредел стоял.

Я посмотрел на них. Трофим смотрел почтительно. Филипп больше не ухмылялся. Семен одобрительно кивал. Гришка стоял тихо, но взгляд потеплел.

— Запомните, — сказал я ровно. — Кто ворует, пойдет под суд. Кто пьянствует на работе, вон без разговоров. Кто работает честно, получит щедрую плату и мою защиту. Это всем понятно?

Все закивали. Трофим энергично. Филипп осторожно, но покорно. Семен с достоинством. Гришка с Иваном торопливо.

— Хорошо, — сказал я. — Продолжаем работу. Мы потеряли много времени.

Вернулся к токарному станку. Взял ключ, начал затягивать гайки крепления. Семен подошел, молча подал другой ключ. Дальше мы работали в тишине.

Трофим встал у горна заработал молотом. Филипп точил инструменты скрежеща напильником. Гришка с Иваном тихо разговаривали разбирая детали.

Работа продолжалась. Но теперь атмосфера изменилась.

Трофим работал сосредоточенно, не отвлекаясь. Филипп больше не откладывал инструмент, не прохлаждался. Даже Иван, который вчера частенько бездельничал, теперь старается.

Я затянул последнюю гайку, выпрямился, осмотрел станок. Суппорт на месте, винт подачи ходит свободно. Завтра поставим ремень, попробуем прокрутить.

Семен вытер руки тряпкой:

— Александр Дмитриевич, позволите слово?

— Говори.

Он помолчал, подбирая слова:

— Вы сегодня… вы правильно сделали. Эти двое сволочи редкие. Всю мастерскую разворовали при Сидорове. Я хотел уходить, честно скажу. Но некуда идти. На заводе мест нет, частных мастерских мало.

— Теперь не уйдешь?

Семен улыбнулся:

— Теперь нет. Теперь интересно стало. Вы ю начальник толковый. Давно не видел таких. Может, мастерская и правда заработает как надо.

— Заработает, — сказал я. — Даю слово.

Семен кивнул, вернулся к своему месту.

Я подошел к окну, посмотрел на двор пожарной части. Пожарные чистили обозы, проверяли упряжь. Каланча возвышалась над крышами, на площадке наверху стоял дежурный, смотрел на город.

Два дня работы. Осталось шесть работников из восьми. Двоих уволил. Еще один, Егор-сторож, до сих пор не появился, может, это фиктивная должность Мертвая душа. Может, Сидоров платил ему часть жалованья, а остальное забирал себе.

Что ж. Пятеро человек пока достаточно.

Главное, что они вроде работоспособные. Семен толковый мастер. Трофим умелый кузнец, хоть и пьет. Филипп хитрый, но теперь напуган, будет работать. Гришка с Иваном исполнительные.

Можно работать.