Мы смотрим друг на друга, и я вдруг отчетливо чувствую, что между нами на каком-то невидимом уровне возникло взаимопонимание. И думаю, Тимур тоже это ощутил.
— В тот момент тебя было трудно назвать везунчиком, — говорю я. — Значит, ты не всегда таким был?
— Видимо, да. Если удача переходит с поцелуями, и то не ото всех, то, скорее всего, это произошло со мной только к концу колледжа. А с тобой как?
— Ну, раз ты помнишь тот случай в гаражах, можешь сам ответить на свой вопрос, — мрачно усмехаюсь я. — Невезучей я была всегда. С поцелуями все было провально: никакая удача ни от кого мне не передавалась. Только от тебя в первый раз. И то потому, что мне осточертело так жить и я решила: пора что-то менять. Спасибо Березину за пинок под зад.
— Интересно, как это происходит? — спрашивает Тимур. — Каждый раз, когда мы кого-то целуем, мы меняемся удачей и неудачей?
— Не думаю. Я все время была неудачницей, хотя много с кем целовалась.
Тимур кивает.
— Я тоже много с кем — и всегда был везунчиком.
Он смотрит на меня.
— Значит, это происходит не со всеми. Только с некоторыми, как мы с тобой. — Тимур выдерживает паузу, а потом спрашивает: — Ну и каково тебе — быть везучей?
— Классно! — улыбаюсь я. — Все само плывет в руки, не нужно ни о чем тревожиться. Но я стала так панически бояться потерять эту удачу, что в каком-то смысле завидую себе прежней — тому ощущению, когда нечего терять.
— Согласен, — грустно улыбается Тимур. — Ко мне тоже пришел этот пофигизм, когда я потерял все.
Я смотрю на него прищурившись.
— Ты так боролся с Мироном за Майю, это нельзя назвать пофигизмом.
Тимур думает.
— В тот день, на барбекю, я правда решил сдаться. И отдать наконец тебе эту удачу. Наверное, ты думаешь, что это очередная моя хитрость и гадость, но нет. Если бы ты сама не предложила одолжить мне удачу на время, она бы осталась у тебя. Навсегда.
Сейчас я в растерянности. Ведь считала, что это был очередной обман. Смотрю на Тимура, пытаясь понять, врет он или нет.
— Мне незачем врать тебе сейчас, — отвечает он на мои невысказанные мысли и показывает на дверь. — Мы не в том положении.
Поверить или нет? Поверить или нет? Но я уже знаю: поверила. И мои чувства к Тимуру оттаивают еще немного.
— И я не знаю, как так получается, — говорит Тимур с восхищением, — но ты даешь мне силы на борьбу. Когда я понял, что ты собираешься воевать за Майю, то ощутил такой подъем. Понял, что снова хочу бороться.
Мне становится неловко. Мы враги, находящиеся по разные стороны баррикад. В перерыве между битвами мило болтаем, но как только сражение возобновится, снова попытаемся «убить» друг друга.
— Странно вести такой диалог двум соперникам, не находишь? — говорю я. — Когда жизнь каждого из нас зависит от победы или поражения другого.
— Ну почему же? — не соглашается Тимур. — Ведь нам нужно что-то делать взаперти! Не цапаться же в этом туалете. Тем более сейчас мы не соперники, а товарищи по несчастью. И наша жизнь зависит от того, как быстро дзюдоисту Валере надоест читать Чехова.
Валера словно слышит мысли Тимура.
— Эй, Шлеп! Шлеп! — зовет он кого-то. — Шлепа! — Пауза. — ШЛЕ-Е-ЕПА! — Снова пауза. — Ну все, потеряли Шлепу, в книгу с концами ушел. Шлепа, ты оглох?
— А? — раздается растерянный голос.
— Ты во что там такое интересное ушел?
— Да я это, «Преступление на Казани» читаю.
— «Преступление на Казани?» — не понимает Валера. — Может, «Преступление и наказание?»
— Чего? Ох, блин, точно, — расстроенно отвечает Шлепа. — А я думал, наткнулся на книгу, по которой сериал сняли!
— Во ты лошпед! — ржет Валера.
— Ну все равно интересно! Я добью ее! Это будет моя первая прочитанная книга! — гордится Шлепа. — Чего хотел-то?
— Да дед отвлекся, видишь? Больше не палит. Может, пойдем по-тихому туалет взломаем?
Внутри все леденеет. Мы с Тимуром пересекаемся взглядами. Он напряжен.
Нас снова спасает Арсений Иванович.
— Молодые люди, потише! — строго говорит он, и голоса качков смолкают. Они молча шелестят страницами.
— Как ты собирался справлять Новый год? — спрашиваю я, чтобы убить время.
— Дома. С Игорем и Димоном. Также соседки придут и еще пара ребят. А ты как?
— У себя дома, с семьей.
— Мои, наверное, уже все собрались, разгоняются пивом. И доставка из рестика наверняка пришла… — с тоской протягивает Тимур и трогает свой живот. — Черт, я голодный. А твои что сейчас могут делать?
Я задумываюсь. Мама — главная по новогоднему столу. Сейчас она фарширует утку — каждый Новый год делает утку с апельсинами. И всегда ругается, что, как ни перевяжи ее, в духовке все равно веревка слезет и ноги опять будут в раскоряку.
Оля и папа у мамы в подчинении, помогают.
Костик рисует: он всегда так ждет праздник, его нетерпение растет с каждым днем, и в последний, чтобы не сойти с ума и чем-то себя занять, делает календарь ожидания, в котором каждый час рисует новую картинку.
Дедушка смотрит балет «Щелкунчик» по интернету.
Слава, скорее всего, бегает по магазинам: наверняка упустил что-нибудь важное. Как-то он забыл купить подарок для Оли и вспомнил об этом только в новогодний вечер часов в восемь. Все уже расселись за столом и открыли шампанское, и тут брат сделал такие испуганные глаза, а затем, ничего не говоря, выскочил из-за стола, оделся за полминуты и выбежал из квартиры. В следующие два часа его отсутствия за столом все чуть ли не делали ставки, куда это он сорвался. По телефону Слава не отвечал. Когда же вернулся, все на него накинулись с расспросами. И тогда он ответил, мол, бегал за шампанским: вспомнил, что купил меньше, чем нужно. И в качестве доказательства показал бутылку. Мне брат потом признался, почему на самом деле отлучался, и я долго хохотала. А Оля ничего так и не узнала и была очень рада новым сережкам, которые он ей подарил.
Все это я рассказываю Тимуру. Он слушает с огромным интересом, как будто забыл про все остальное.
— Здорово, — говорит Тимур с завистью и грустью. — У тебя классная семья. Как бы я хотел…
Его признание прерывает голос Арсения Ивановича:
— Молодые люди, клуб закрывается!
— А как же эти? — возмущенно спрашивает Валера.
— Для них тоже закрывается! Сейчас они выйдут, подождите их снаружи.
— Хо-хо-хо! Эй, вы, упырки, слышите? Будем вас ждать! — довольно кричит Валера.
Минут через пять в дверь туалета стучат.
— Они ушли! Можете выходить! — говорит Арсений Иванович.
Мы с Тимуром выбираемся наружу. Жалюзи на окнах опущены, снаружи нас не видно.
Тимур осторожно выглядывает в щелку.
— Еще там, — тяжело говорит он.
— Что нам теперь делать? — спрашиваю я.
— Можете остаться здесь, — предлагает Арсений Иванович. — Уйдете, когда им надоест сторожить. Вряд ли высидят долго, ведь праздник же.
— А как же вы?
— За мной приедет сын.
Когда Арсений Иванович уходит, мы смотрим ему вслед через щелку в жалюзи. Его качки пропускают без проблем. Только говорят ему, судя по лицам, явно что-то недоброе. Наверное, возмущаются, что он укрывает преступников у себя. Но Арсений Иванович на их тирады разводит руками — может, отвечает им, что мы вырыли подкоп и в туалете никого не было.
Проводив Арсения Ивановича, Тимур, насвистывая, отправляется в каморку, где стоят чайник и холодильник. Заглядывает туда.
— О, колбаска! — радостно восклицает он. — Будешь?
— Как ты можешь быть таким спокойным? — осуждаю я. Сама хожу по помещению туда-сюда и не могу найти себе места.
— А что не так? — Тимур отрывается от исследования полок в холодильнике и смотрит на меня непонимающим взглядом. — Все обошлось! Мы тут, они там. Мы в выигрышном положении: у нас есть колбаска!
Он протягивает мне кусок, словно собачке.
— Съешь! Ам-ам!
Я отмахиваюсь.
— Не хочешь — как хочешь. Мне больше достанется. А то тут и так три кусочка…
