Проснувшись, первым делом тянусь к вороту пижамы и проверяю, на месте ли кулон, в котором я храню засушенный четырехлистный клевер. Пусть независимое исследование, проведенное в Швейцарии, и уверяло, что один четырехлистный клевер выпадает на 5076 трехлистных, мне понадобилось четыре месяца, чтобы такой найти.

Глажу кулон, говорю: «Удача, удача, я стану богаче», — затем встаю с кровати с правой ноги.

Надеваю браслет с подковой, кольцо с лунным камнем, сережки с желудями. Это дает мне слабую уверенность, что, пока я собираюсь на работу, мой дом не рухнет.

Давайте знакомиться: меня зовут Вика, и я хроническая неудачница. Если бы я жила в двенадцатом дистрикте, меня бы выбрали для участия в «Голодных играх». Так что, возможно, это единственная моя удача в жизни — я не в Панеме.

Неудачницей я была всегда, сколько себя помню. Расскажу вам один случай из жизни, чтобы вы поняли, насколько все плохо.

Был конец марта, я, двенадцатилетняя, шагала в резиновых сапогах домой. Добиралась коротким путем — через гаражи, по узкой грязной тропинке. И вдруг услышала хор мальчишеских голосов: все смеялись, улюлюкали. Среди этих голосов был и другой, жалобный.

— Ешь, ешь, ешь!

— Не буду, отстаньте!

Я нахмурилась, сразу поняла, чем пахнет дело: толпа издевается над слабым! Этого я допустить не могла, поэтому живо дернулась в сторону голосов.

Выйдя к одному из гаражей, я увидела, как стайка мальчишек — человек пять, примерно мои ровесники — заставляют самого низенького и щуплого есть грязный снег с маленькой, не до конца растаявшей кучки. У мелкого были заплаканные глаза, да и вообще выглядел он крайне несчастным.

Я выпрямилась, расправила плечи и грозно двинулась на обидчиков.

— Эй вы! Чего маленького обижаете?

Все головы разом повернулись ко мне.

— О-хо-хо! Это что за каланча? — заржал один из мальчишек.

— Столб! — подхватил другой.

— Дядя Степа!

— Вали отсюда, башня, пока в башню не получила!

Все засмеялись над «остроумной» шуткой.

Но оскорбления мальчишек не выбили меня из колеи. С самого первого учебного дня я была выше всех в классе на голову, а то и полторы, и насмешки сыпались на меня постоянно. Обидные прозвища вроде «Шпала» или «Швабра» приклеились ко мне на все школьные годы.

Валить я не собиралась. Вместо этого нащупала в кармане свисток — нас на ОБЖ научили всегда носить с собой свисток, чтобы отпугивать хулиганов, — достала его, сделала шаг и… поскользнулась. Пятачок льда был крошечным и, думаю, единственным в радиусе тысячи километров.

Правая нога взорвалась вспышкой боли.

— А-а-а! — закричала я. — Нога! Нога!

Дальше произошло удивительное. Мальчишки не растерялись, позвонили в скорую. Сообразили, что машине между гаражей никак не проехать, поэтому где-то раздобыли санки. И вот все присутствующие — и обидчики, и их жертва, — действуя слаженно и перекрикивая друг друга, покатили меня на санках по грязи к выходу из проулка.

— Да помедленнее, не так трясите! А ты, — обратился один из обидчиков к жертве, — под ногу ей куртку засунь, чтобы толчки гасить!

Меня выкатили к дороге, дождались приезда скорой. Про то, что компания, вообще-то, издевалась над одним из ребят, уже забыли. Все говорили только про мою ногу.

— Да вывих это!

— Перелом у нее, я тебе говорю! Вон, видишь, кость торчит?

— Она в этом месте у всех торчит, придурок! Глянь свою ногу, там так же!

— Ни фига не так же!

Рентген показал, что у меня тяжелый перелом. Заживала нога долго и мучительно. Что было дальше с тем мальчишкой, над которым издевались, не знаю. Я его больше никогда не видела.

Я живу со своей семьей в трехкомнатной квартире. Одну комнату занимают родители, другую — старший брат с женой и сынишкой, а третью — дедушка. Где сплю я? В гардеробной. Там умещается матрас, и если положить подушку на полку, а ноги — на ящик с игрушками, то мне, с моими ста восьмьюдесятью сантиметрами роста, даже не придется складываться.

Просыпаюсь я всегда в одно и то же время независимо от того, рабочий день у меня или выходной. Дело в том, что в ванную утром всегда очередь. И мое окошко — между племянником Костиком и дедушкой. Если не успею перед дедушкой, то в ванную без противогаза следующие два часа не зайти.

Квартира утром похожа на муравейник. Оля, жена брата, бегает за Костиком, чтобы одеть его в детский сад, брат Слава все время что-то теряет и ко всем пристает: «Где мои ключи? Не видели кошелек? Куда делись мои очки?» Папа бездумно слоняется по квартире с чашкой кофе, засыпая на ходу. Мама носится электровеником, хватаясь за десять дел одновременно. Хорошо, что дедушка обычно в это время еще спит.

Дергаю дверь совмещенного санузла — занято. К моему удивлению, я слышу, как внутри кого-то рвет.

— Мам, у нас кто-то отравился? — недоуменно спрашиваю я, тупо смотря на дверь. Рядом с ванной — кухня, где мама возится с завтраком: открывает упаковку готовых сырников и ставит их в микроволновку.

— Не слышала — удивляется мама, которая обо всем происходящем в нашей семье узнает первая. — А что такое?

— В туалете кому-то плохо.

Мама почему-то смущается. И тут дверь открывается. По привычке я смотрю перед собой — у нас в семье все высокие, — но никого не вижу. Потом опускаю взгляд и замечаю на уровне груди макушку Оли. Все время забываю, что невестка коротышка.

Ей тяжело живется в семье великанов. Чтобы сэкономить место, мы забиваем вещами все пространство до потолка. На кухне у нас выстроена башня: стиральная машина, на ней духовка, а на самом верху — микроволновка. Бедной Оле постоянно приходится вставать на стул, чтобы погреть еду.

Лицо у невестки сейчас совершенно зеленое.

— Что с тобой? — спрашиваю я. Оля отмахивается.

— Все нормально.

— Ты что, беременна? — шучу я.

Оля с мамой переглядываются так, будто от меня в этой семье что-то скрывают.

Я ахаю.

— Ты правда беременна!

— Ага, — нехотя признается Оля.

— Какой месяц?

— Четвертый.

— Что?!

Я ожидала услышать, ну там, первый или второй, но четвертый?

— И вы все это время молчали?! — Я в полном изумлении смотрю то на маму, то на Олин живот, не понимая, чего во мне сейчас больше — радости от новости, что у меня будет второй племянник, или возмущения, что мне так долго ничего не рассказывали. — Мам, ты ведь все знала!

Мама делает вид, что слишком увлечена разогревом сырников.

— Все знали, кроме меня!

— Вик, так Славик решил. — Оля садится за кухонный стол, обмахивается полотенцем.

— Что решил Славик? — Мой брат-гигант втискивается в тесное пространство кухни.

— Вы больше трех месяцев скрывали от меня, что ждете ребенка! — возмущаюсь я.

Брат примирительно улыбается.

— Витек, ну прости, нужно было перестраховаться.

— Перестраховаться? От чего? — бурчу я, садясь на стул. Раздается глухой «хрясь!», тут же еще один — и я оказываюсь на полу.

— От этого. — Брат кивает на мой стул, ножки которого решили сломаться в самый неподходящий момент.

— Когда мы пойдем в цирк? — В кухню заглядывает дедушка. Он уже много лет несколько не в себе. Наполовину — в реальном мире, а наполовину — в каком-то своем. И часто я думаю, что не прочь бы пожить в дедушкином мире. Там хотя бы есть цирк.

— У нас тут свое представление, — отвечает брат, помогая мне подняться. — С грустными клоунами.

Я наступаю брату на ногу, он ойкает.

— Мое невезение, между прочим, распространяется только на меня одну. — Скрежещу зубами, потирая ушибленный затылок, и переключаюсь на мысль о том, что скоро у меня появится второй племянник.

Я обожаю быть тетей. С Костиком можно здорово подурачиться, а когда надоест, достаточно просто вернуть его родителям. Эти мысли сменяются другими: когда дети подрастут, у меня, вероятно, заберут гардеробную, и мне придется спать в коридоре…