Арсений Иванович замолкает, видимо, наслаждаясь единственным светлым воспоминанием из всей неприятной сцены.

— И что дальше этот Гущин? — хмурюсь я.

Арсений Иванович мрачнеет.

— Сказал на прощание, что разговор еще не окончен. Оставил свою визитку. Ее я сразу в мусорку отправил. Вот такие дела.

Я задумчиво потираю подбородок.

— Кто он такой? — хмурюсь я. — Фамилия вроде знакомая.

Арсений Иванович печально качает головой. Тут за моей спиной раздается бодрый голос:

— Склизкий, мерзкий паразит, пожирающий город!

Мы с Арсением Ивановичем оборачиваемся и видим щуплого длинноногого парня. Я знаю его, и вряд ли найдется в нашем городе человек, который не слышал ни одной истории о Федоре Коробейнике.

— У него в собственности — огромное количество торговых точек, он почти монополист, — продолжает Федор с напыщенным видом, явно радуясь новым слушателям и потенциальным сторонникам. — С администрацией дружит. Печально известен тем, что выкупает и сносит исторические здания, величайшие памятники старины, и строит на их месте однотипное убожество, где потом открывает овощные лавки, булочные или табачные ларьки. Позвольте представиться. — Он протягивает ладонь с длиннющими пальцами и важно говорит: — Федор Коробейник, историк, градозащитник и активист. О, конфетки!

Углядев на стойке вазочку с леденцами, он запускает в нее руку, захватывает горсть и кладет себе в карман. Один леденец освобождает от фантика и отправляет в рот.

Пока Федор прерывается на леденцы, я думаю над его словами. Точно, теперь я вспомнил. Борис Гущин — это имя на слуху. Он злейший враг Коробейника, это с ним активист воюет годами.

Никогда не думал над тем, что «Чердак» может постигнуть прискорбная участь исторических построек, до которых добрались загребущие руки Гущина.

А ведь задуматься о таком стоило. «Чердак» расположен в людном месте, между заводом и автовокзалом, и мимо него каждый день проходит множество людей — на работу и с работы. Заводским до «Чердака» дела нет. Но, конечно, Гущину нужен не сам книжный, а здание. В отличие от других, «Чердак» находится не в аварийном состоянии, сносить его не нужно. Затрат меньше. Для Гущина — просто лакомый кусок.

— Теперь, как я понимаю, Гущин и до вашей библиотеки добрался? — выдает Федор полувопрос-полуутверждение и осматривается.

— У нас тут книжный магазин и клуб, — недовольно поправляю я.

— Гущину на это наплевать. От книг тут скоро ничего не останется, ребята, как и от… — он профессиональным взглядом окидывает потолок и присвистывает, — вашего потрясающего акантового орнамента и… — Федор переводит взгляд на печь, замолкает на секунду и в восхищении восклицает: — Великолепной немецкой печи Мейсонской мануфактуры!

Он подходит к печи и заинтересованно ее изучает.

— Но вам очень повезло. — Федор, с трудом оторвавшись от печи, возвращается к нам и гордо расправляет грудь. — Ведь о вас узнала наша правозащитная организация. Уже много лет мы боремся с такими, как Гущин, не давая им портить исторические объекты. У нас много успешных проектов. Например, нам удалось сохранить торговые ряды восемнадцатого века и даже больше — выбить из бюджета деньги на бережную реставрацию.

Насколько мне известно, торговые ряды — единственное достижение Коробейника за много лет активной работы. За расплывчатой формулировкой «много успешных проектов» на деле ничего не стоит.

И как он интересно говорит о себе во множественном лице! Все знают, что от организации Коробейника ничего не осталось.

— Теперь этот памятник архитектуры — под нашей надежной защитой! — продолжает важничать Федор. — Мы будем писать во все инстанции, гарантирую, что достанем всех, кого можно! Давайте обменяемся номерами, я создам для нас чат, составлю подробную программу активностей. Мы привлечем к проблеме общественность. В программу включим рассылки в соцсетях, митинги, если понадобится, пойдем на радикальные меры… И только держась за руки, мы сохраним исторический фонд нашего города! — пылко восклицает он, встает между нами с Арсением Ивановичем и действительно берет нас за руки. — Вместе мы мощь!

Мы с Арсением Ивановичем тревожно переглядываемся. Оба думаем о том, как бы побыстрее избавиться от Федора. Связь с ним обойдется нам дорого. У нас нет влиятельного папы и, в отличие от Федора, за такую активность нас по головке не погладят.

Чтобы скорее отвязаться от активиста, мы с Арсением Ивановичем даем ему свои номера телефонов, и только после этого воодушевленный Федор, наконец, покидает «Чердак».

Мы с Арсением Ивановичем обсуждаем новые проблемы, пока не особо понимая, какое из двух зол хуже — Гущин или Коробейник.

Появление Гущина меня очень тревожит. Он ведь просто так не откажется от своего плана, а мое невезение поможет ему достичь желаемого.

Я представляю, как здание поделят и внутри откроют пункт выдачи заказов, продуктовый магазин, табачную лавку и наливайку. К горлу подкатывает тошнота.

Нет. Я этого не допущу. Брошу на борьбу все силы.

Вот только бороться я буду не с Гущиным — в моей ситуации это бессмысленно, — а кое с кем другим.

К счастью, теперь она живет за стенкой.

Дом шикарный! Сколько места! А сколько комнат! Мне, конечно, столько не нужно. Я выбираю себе одну из спален, пользуюсь ей и еще кухней, объединенной с гостиной.

Одна спальня закрыта на ключ — там личные вещи хозяев. В другой стоит удивительно знакомый приятный запах. Откуда я его знаю? Никак не вспомню. Этот запах ассоциируется с чем-то одновременно и приятным, и тяжелым. Он меня волнует. Именно из-за этих смешанных чувств я выбираю третью спальню: там не пахнет ничем особенным.

В доме невероятная новогодняя атмосфера. В зале стоит большая искусственная елка, все окна украшены гирляндами. Поднимаясь по лестнице, проходишь под множеством маленьких снеговиков на парашютиках, которые словно зависли в воздухе (на самом деле они подвешены на леске). С окна второго этажа на улицу спускается веревочная лестница, по которой карабкается большой, в человеческий рост, Санта-Клаус.

Декоративные коньки, олени, светящиеся снежинки, шишки, шарики, звездочки — в доме не осталось ни одного неукрашенного уголка. У каждой стены хочется устроить новогоднюю фотосессию — настолько все красиво.

Лаки тут очень нравится: в просторных комнатах не будешь натыкаться на все подряд каждую секунду. И елку он сбивает только спустя час после нашего появления в доме.

— Ты целый час ничего не ронял! Это рекорд, Лаки! — хвалю я кота, поднимая елку и вешая обратно упавшие игрушки.

Поначалу я путаюсь в таком огромном доме. Постоянно теряю телефон, ключи, косметичку, расческу и множество других вещей. Злюсь на себя: надо уже определить им постоянное место.

Вскоре я узнаю правду об этом доме. Оказывается, его хозяин — Тимур. Когда я вижу из окна, как он, одетый в футболку в обтяжку, чистит снег, то просто теряю дар речи. Я ужасно возмущена: ему удалось обхитрить меня, обвести вокруг пальца, как лохушку!

Я прекрасно знаю, чего он пытается добиться, но ему это не удастся. Я не кошка в период течки, на самцов не бросаюсь. Я контролирую свои желания.

Из дома я съезжать не собираюсь. Такого щедрого предложения мне даже самая сильная удача не сможет подкинуть. Поживу здесь. Сколько? Пока Тимур не поймет, что я крепкий орешек и сдаваться не собираюсь, и не откажется от своей идеи.

Я знала, что Тимур будет ходить за мной хвостиком, — так и оказалось. Правда, часто я сама даю ему повод.

Например, однажды я куда-то дела телефон. Два часа поисков не принесли результата. Признаю поражение и иду к соседям просить помощи. Конечно, именно Тимур открывает дверь, будто только этого он и ждал. Стоит в рубашке нараспашку, оголяющей безупречный рельеф мышц, джинсы спущены на бедра, обнажая резинки брендового белья.