Тишина. Мёртвая тишина. Они смотрели на меня, не дыша. Борис побледнел ещё сильнее. Василиса открыла рот, но слов не было.

— Ты хочешь… — начал Матросов медленно, — ты хочешь, чтобы мы работали на тебя? Как… как рабы?

— Как команда, — поправил я. — Я не буду вас бить или унижать. Я буду давать вам задания, вы будете их выполнять. Взамен — свобода, защита, доступ к ядрам, которые добудете на охоте.

Нужно как-то компенсировать свою потерю в одиннадцать ядер и кончить ублюдка, что посмел забрать моё. Я в этом мире только по одной причине: я хочу свою силу обратно и месть. И сделаю всё, что приблизит меня к этому.

Василиса шагнула назад, прислонилась к стене, закрыла глаза, голова упала назад. Борис сел на койку, положил голову в руки, тяжело дышал.

Дал им время переварить. Дал им понять масштаб выбора. Свобода за подчинение или смерть за гордость. Не самый сложный выбор для людей.

— Кроме свободы, что ещё ты дашь? — спросил Матросов.

— Доступ к ядрам, — перечислил я. — Вы охотитесь, вы забираете свою долю, я беру свою. Никаких посредников, никаких военных, никаких заказчиков, которые вас кинут. Только мы. Плюс защита СКА. Я официально в службе, у меня есть… Будут связи и информация. Если кто-то попытается вас достать — я узнаю первым.

Борис и Василиса переглянулись снова. Долгий взгляд, молчаливый разговор. Борис кивнул едва заметно. Василиса выдохнула, опустила плечи.

Что-то я уже устал говорить, пора с этим заканчивать. Хотят стать рабами и потом сдохнуть? Их выбор.

— Ваше решение? — спросил я последний раз.

Борис посмотрел на Василису. Она подняла голову, встретилась с ним взглядом. Секунда. Две. Три. Переговаривались без слов. Я видел, что сопротивление рухнуло. Они сдались ещё до того, как открыли рты.

Выбора не было. Только вопрос времени.

— Мы… согласны, — прохрипел Борис.

Голос сухой, он сглотнул снова.

Кивнул.

— Я так и думал.

Достал из-за пазухи стопку чистых листов, что мне дал Чешуя, три ручки. Положил на койку рядом с Матросовым.

— Тогда пишем, — сказал. — Подробно. Всё, что знаете о Грибкове. Каждый заказ, каждая встреча, каждая передача ядер. Любые имена, которые вы слышали. Ничего не упускайте.

Борис взял листы. Руки дрожали, перехватил поудобнее. Ручку зажал между пальцами, как школьник на экзамене. Посмотрел на чистую бумагу. Потом на меня.

— Что ещё? — спросил он.

— Пиши.

Молчание. Он опустил взгляд, начал выводить буквы. Медленно, старательно. Почерк неровный. Морщился, когда двигал раненой рукой. Напрягал мышцы, прикусывал губу. Пот выступил на лбу.

Василиса взяла свои листы молча. Села на пол, спиной к стене. Положила бумагу на колени. Ручку сжала так сильно, что костяшки побелели. Писала быстро. Буквы прыгали, строчки кривые. Злость. Видел по тому, как она впивалась кончиком ручки в бумагу. Царапала, не писала.

Сел на угол койки. Достал свой лист. Положил на колено. Начал писать.

Рапорт. Сухой. Короткий. По форме.

«…в ходе патрулирования территории промышленной зоны обнаружил несанкционированную операцию майора Грибкова. Идентифицировал извлечение конфискованных активов СКА — магических ядер, ранг два и три. Разделил ядра: одни в кейсе, другие в самодельном мешке из моей куртки для лучшей сохранности. Объекты под охраной: Матросов Б. И., Мамонтова В. С., оба — аномальщики, корпус десять. При попытке задержания вступил в бой для защиты активов и предотвращения хищения собственности Службы. Был обездвижен магической атакой неустановленного типа со стороны майора Грибкова. Майор забрал одиннадцать ядер СКА и я потерял сознание. Очнулся после прибытия подкрепления…»

Хотел бы сказать, что я это выдал быстро. Да хрен там плавал. Пока Борис и Василиса «раскрывали души», я мял один лист за другим. Сначала написал на языке планеты Ксеркс и увидел это только в конце.

Новая попытка — застрял на первом слове. Ещё раз, снова у меня вышли какие-то наскальные рисунки, а не буквы. «Сука, твою ж…» — мысленно я ругался и старался не показывать виду, что у меня нихрена не выходит.

Матросов с Мамонтовой уже строчили по второму третьему листу, а я так и сидел с одним словом, которое у меня вышло: «Рапорт». Десять листов в помойку и я не продвинулся. Уже начал думать, чтобы попросить кого-то из них написать за меня, а я там подпись поставлю просто — крестик.

Но Титан во мне не сдался. Я начал медленно, буква за буквой выводить письмена. Поэтому и пришлось сократить всё своё повествование до очень короткого абзаца. Выдохнул и вытер пот со лба.

— Я думал нам тяжело писать… — хмыкнул Борис в какой-то момент моих стараний.

Ничего не ответил. Закончил. Отложил ручку. Посмотрел на них. Матросов всё ещё писал. Губы шевелились — проговаривал слова про себя. Лоб сморщен от напряжения. Пот капал на бумагу, размывал чернила в одном месте.

Василиса дописала раньше. Отбросила ручку в сторону. Та покатилась по полу, ударилась о стену. Листы смяла в руках, потом разгладила резко, с силой. Дышала сквозь зубы.

Ещё минута. Борис закончил. Положил ручку аккуратно. Выдохнул. Руку прижал к ране — болит. Откинулся на стену, закрыл глаза.

Встал. Забрал все три стопки. Свернул, засунул под плащ, что мне накинули. Бумага шуршала.

— Ждите здесь, — сказал.

Борис открыл глаза. Посмотрел на меня снизу вверх. Развернулся. Пошёл к двери.

Дошёл до кабинета Чешуи. Дверь приоткрыта. свет горит. Слышал голоса внутри. Кто-то докладывает. Подождал секунд двадцать.

Голоса стихли. Кто-то вышел — сержант, форма мятая, лицо усталое. Прошёл мимо, не глянув. Торопится куда-то.

Толкнул дверь. Вошёл.

Чешуя сидел за столом. Завален бумагами. Папки, отчёты, фотографии. Сам лейтенант без кителя, рукава закатаны, галстук ослаблен.

Поднял голову, когда увидел меня. Выражение не изменилось, просто ждал, руки на столе. Пальцы барабанили по дереву.

Подошёл, достал три стопки листов и положил перед ним. Одна за другой. Своя в стороне, две других толще.

Чешуя смотрел на бумаги, секунда тишины. Потом руки метнулись вперёд. Резко. Жадно. Схватил показания Матросова. Придвинул к себе ближе. Глаза упали на первую строчку.

Читал.

Молча. Быстро. Губы шевелились чуть-чуть — проговаривал про себя какие-то слова. Глаза бегали по строчкам. Слева направо. Вниз. Следующая страница.

Я стоял и ждал.

Лицо Чешуи начало меняться. Сначала — концентрация. Брови сдвинулись. Морщины на лбу углубились. Потом — что-то ещё. Удовлетворение? Нет. Больше. Предвкушение.

Он перевернул страницу, ещё одну. Пальцы дрожали слегка.

— Так-так-так, — пробормотал он себе под нос. — Вот оно… Вот оно, сука…

Голос тихий, почти шёпот. Но я слышал каждое слово.

Он отложил Матросова. Схватил показания Мамонтовой. Читал быстрее. Проверял. Сверял. Искал совпадения. Глаза сузились.

— Да! — вырвалось у него. — Да, твою ж, да!

Кулаком стукнул по столу. Бумаги подпрыгнули. Пепельница звякнула.

Дочитал. Откинулся на спинку стула. Стул скрипнул под весом. Выдохнул с облегчением, с наслаждением.

На лице появилась улыбка, растянулась от уха до уха. Хищная, мрачная, довольная. Как у хищника, который загнал добычу в угол и знает — она никуда не денется.

— Отлично, — сказал он негромко.

Посмотрел на меня. Глаза блестят.

— Просто отлично, — повторил громче. — Этого… — Он постучал пальцем по бумагам. — Этого хватит, с лихвой хватит.

Взял сигарету. Чиркнул зажигалкой. Затянулся. Дым выпустил через нос. Расслабился.

— Значит, вы его арестуете? — спросил я.

Чешуя хмыкнул. Качнул головой. Улыбка стала шире. Насмешливая.

— Арестую? — повторил. — Володя, Володя… Ты не понял.

Лейтенант наклонился вперёд. Локти на стол. Сигарета дымится между пальцами.

— Грибков — пешка, — сказал он медленно, смакуя каждое слово. — Мелкая, ничтожная пешка. Мы только начинаем, мальчик.