— Ревновать? - фыркаю. У меня даже мысли не было! - Ревнуют тех, кто дорог, кто что-то значит, как мне кажется. А у нас с вами договор, спектакль, который вы своим пылесосом могли просто испортить.

— Пылесосом?

— Ну, а как назвать то, что вы там делали?

— Нормальные люди называют это поцелуем.

— А вы всех знакомых женщин целуете? — спрашиваю, испытывая теперь к нему долю брезгливости. Меня мама учила, что поцелуй — это волшебство, которое должно происходить между двумя любящими сердцами. Но никак не быть приветствием. – Тогда вам срочно нужно сдать анализы на микрофлору ротовой полости.

Вместо того, чтобы отнестись ко мне серьезно, он продолжает ржать.

— Блять, Аня, просто заткнись, пока я не занял твою ротовую полость.

— Только не языком. Он у вас грязный после Стеллы… — Господи, имя-то, конечно. Наверняка ее зовут просто Света. Но теперь это не модно. Особенно хозяйке столь фешенебельного салона красоты.

— Ты предпочитаешь что-то покрупнее?

— Что покрупнее, — не понимаю, а потом Давид дергает рычаг передач и до меня доходит. Да, я помню, как девчонки рассказывали, что делали минет, и что это вызывало у них возбуждение. Между ног до сих пор тянет от фантомных толчков его члена, а ощутить это во рту?

— У нас с вами договор, так что в моей ротовой полости не будет ни вашего языка, ни ваших половых органов. Вы можете пережить эти приятные моменты со Стеллой, но думаю, что делать это на глазах у жены, пусть и даже фиктивной, как минимум неприлично.

— Дай угадаю, на кого ты собиралась пойти учиться. На училку?

— На преподавателя, Давид.

— Ладно, училка. Расскажи-ка мне, куда мы поедем приводить тебя в порядок.

— А у вас нет дома?

— Есть, конечно, но как же там волосы, брови, всякие женские штучки, которые вы так любите?

— Не испытываю желания делать это все так, словно я на каком-то шоу по преображению дурнушки. Давайте откровенно, я не дурнушка.

— Ты точно нет.

— И вряд ли я сильно изменюсь, хотя если вы хотите сделать из меня еще одну Стеллу, — моргаю ресницами, как делала это она. Давид усмехается, смотря на меня с интересом. Странным, волнующим. И почему мне все время нужно напоминать себе, что он чертов насильник, а общение с ним всего лишь необходимость?

— Нет, мне нравится естественность пожалуй.

— Тогда давайте найдем салон в другом районе с менее пафосным названием, чем Орхидея.

— С каким? Парикмахерская Людмила?

— Я считаю, идеально. Кстати моя мама ходила в такую. Я даже

знаю адрес. Но сначала я хочу принять душ.

— Поехали тогда, покажу свою хату, а потом сама дойдешь до своей Люси, а то я и так на тебя дохрена времени потратил. Аня…

— М? — смотрю на красивое здание, которое остается за машиной. — Думаю, ты понимаешь, что открывать свой пухлый ротик и говорить о нашей сделке не стоит?

— Нет, конечно. Но думаю, она спросит, почему на моем пальце не блестит бриллиантовое колечко, — показываю свои голые пальцы.

Давид усмехается, выезжая на проезжую часть.

— А ты не промах, конечно. Ладно. Думаю, до завтра твое преображение подождет.

— И мне нужна одежда.

— Так, ты скоро совсем мне на шею сядешь. Какая одежда?

— Смотря какой, для какой цели вам нужна жена. Вызвать зависть окружающих, или неприметная серая мышь, или умная женщина, которая умеет вовремя вставить слово.

Давид хмурится, вжимая сильные руки в оплетку.

— Хм, пожалуй, зависит от мероприятия, на котором мы появимся.

— Вот вы и сами ответили на вопрос. Значит, нужна одежда на все случаи жизни.

— Стилист понадобится? Хотя, — он осматривает меня как диковинку. – Полагаю, что ты сама кого хочешь оденешь.

— Да. И ваш красный пиджак.

— Закрой рот.

— Ну, что?! Он вульгарный!

— Он охуенный. Это мой стиль. Меня по нему узнают в любом районе, и, знаешь ли, боятся.

— А уважают?

— Просто. Закрой. Рот.

— Тогда включите музыку. Не люблю тишину.

— Я, блять, заметил! — рявкает он, врезая палец в кнопку проигрывателя, заливая салон своим странным репом.

Мы подъезжаем к огромному стеклянному зданию, высотой, наверное, со строительный кран. Я запрокидываю голову, пытаясь уловить самый край.

— А здесь что?

- Я здесь живу… — выходит он из машины, на этот раз открывает дверь и подает руку.

— А вы быстро учитесь.

— Ты доступно объясняешь. Пошли, — мы идем к центральному входу, где стеклянные двери открываются автоматически. Проходим мимо консьержа, который смотрит нам вслед.

— Здравствуйте! — машу ему рукой, и он удивленно улыбается. – А почему вы с ним не здороваетесь? Это невежливо.

Не даю ему зайти в лифт.

— Аня, я грозный владелец всего здания, мне просто не положено быть вежливым.

— А почему грозный не может быть воспитанным?

— Ты дождешься, что я просто верну тебя туда, откуда взял.

— Просто поздоровайтесь с ним. Это несложно.

Он почти рычит, оборачивается и коротко машет рукой.

— Здрасте.

Это, конечно, не приветствие, а плевок, но хоть что-то.

Давид дергает меня в центр стальной кабины, одна стена которой оказывается прозрачной.

— О, мой бог! — вскрикиваю, почти носом прижимаясь к стеклу и смотря, как стремительно удаляется земля. Мы поднимаемся все выше и выше, оказываясь высоко над домами. Я, кажется, вижу то самое место в лесу, где он меня забрал. А ведь мы ехали так долго. – Как же красиво!

— Ты просто в других странах не была. Вот там красиво.

— Однажды я заработаю на свою квартиру и буду тоже жить высоко, и никакие другие страны мне не нужны.

— Запросы растут с возможностями, — тянет он меня из лифта. Мы попадаем в огромный холл, ухоженный коричневой плиткой. Напротив огромное зеркало, в котором отражается девчонка в безразмерной рубашке и мужик в красном, застегнутом пиджаке на голое тело. Странное сочетание, но оно почему-то волнует кровь.

— А где твое: «О, мой бог, как красиво», — спрашивает он, когда мы проходим в огромную гостиную со смежной кухней. Красиво, но бесчеловечно. Словно на выставке мебели.

— Хорошая квартира. Хотя и безликая.

— Это как?

— Вы тут сами ничего не делали. Наверняка наняли дизайнера.

— У меня времени на это нет.

— Ну, понятно, вы же тратите его, чтобы все вас боялись.

— Душ там, — затыкает он меня. – Полотенца принесу.

— Угу, — иду дальше изучать квартиру, захожу в комнату с огромной незастеленной кроватью. Пожалуй, тут обстановка больше отражает моего фиктивного мужа. Есть и книги и большой телевизор, и даже видео игры. Большой ребенок, который смог отхватить себе жирный кусок. Рассматриваю фотографию на комоде. На ней маленький мальчик в строгом пиджаке и женщина с мужчиной в простой деревенской одежде. Родители Давида.

— Ты хотела в душ. Или не готова смывать с тела мою сперму? — усмехается он, кидая в меня тяжелое полотенце. Еле поймать успеваю. Фыркаю и скрываюсь за дверью.

Кайф. В душевой, наверное, минут тридцать, никак не могу оторваться от теплых струй воды и разных режимов.

На выходе заворачиваюсь в огромный мужской халат, чувствуя запах Давила. Сосна, миндаль и что-то еще… Горьковатое. Гвоздика, кажется. Такой чисто брутальный запах, в который хочется завернуться, если болеешь простудой, зная, что он тебя быстро поднимет на ноги. Выхожу из ванной, слушая тишину, а потом вздрагиваю от голоса за стенкой. Заглядываю в открытую дверь.

— Мне похуй, что он заставил тебя подписать. Мне нужна эта земля. Разруливай, Олежа, иначе я сам решу этот вопрос, а тебя ликвидирую, как мусор.

Он кидает сотовый телефон на стол, поднимает голову. В его глазах такая лютая ненависть, что колени сводит, а живот крутит от страха. Пожалуй, хорошо, что я услышала этот разговор. Он напомнил мне, что Давид Кулагин не добрый дядечка волшебник, живущий в башне, а дракон, который имеет огненное дыхание. И лучше держаться от него подальше. Думать, что говоришь и делаешь. Вот сейчас, например, нужно просто спрятать голову, что и делаю.