Поэтому сейчас Яса дополнительно обучалась как целитель — и все еще ни разу не принимала участия в стычках, драках или, скажем обтекаемо, более деликатных делах. Тот самый незашоренный взгляд, который так требовался Сорафии… но, боже, как иногда ужасала ее наивность! Способна ли будет эта девушка, несмотря на весь ее ум и навыки, позаботиться о себе? Или, как сама Сорафия, бездарно сольет все свои активы, поверив неподходящему человеку?

Будет жаль: Сорафия постепенно начинала относиться к Ясе чуть ли не как к собственной внучке. Но ее руки в отношении адептки были в известной степени связаны. Например, своим настоящим внучкам госпожа Боней могла постараться устроить хороший брак — а Ясе не особенно.

«Отдать» ее Лису Коннаху, пусть не в жены, а в постоянные спутницы… возможно, это было бы лучшим исходом для девочки. О своих этот молодой мужчина явно заботится. Кроме того, она стала бы отличным мостиком между их Школами. Конечно, она на шесть или семь лет старше Лиса — точный возраст маленькой сиротки даже наставники Ясы не знали. Но это, в сущности, пустяки. Мальчику на пороге созревания она не могла не понравиться.

Однако Сорафия Боней поклялась себе, что никогда, никогда не будет заставлять своих подчиненных ложиться в чужую постель против их воли. (Брак другое дело, но брак, в отличие от обычной связи, дает определенную защиту.) Так что — если только девочка захочет сама.

— Госпожа… — осторожно проговорила Яса. — А вам не кажется, что он может быть… одержимым? Не совсем здоровым — в смысле разума? Я наблюдала за другими детьми знатных семей… Некоторым приходится очень рано взрослеть, да и себя я помню в одиннадцать — меня уже нельзя было назвать ребенком!

«Тебя и сейчас можно назвать ребенком», — мысленно вздохнула Сорафия.

— А он — ничего похожего! — закончила девушка.

— О, я видела уже таких, как он, — заметила Сорафия безмятежным тоном.

— Где и когда, госпожа?

— Давным-давно. Там, где появляются такие мальчики… мир начинает меняться. Не всегда, правда, им всем удается уцелеть… Возможно, нам стоит помочь ему даже без учета политической целесообразности.

— Вы сейчас серьезно? — пораженно спросила Яса.

«Политическая целесообразность» — эти слова Боней повторяла ей если не каждый день, то через день точно!

— Нет, — усмехнулась старая Цапля. — Так, мечтаю.

[1] В нашем мире — с 28 недель, но это очень и очень опасно. Лис думает о реалиях более технологически развитого общества.

Операция шла долго, и большую часть ее я проспал. Неудивительно: сутки бега, потом тряская поездка в возке — там я тоже спал почти все время, но это был чуткий, тяжелый сон, когда просыпаешься каждый час, если не каждые полчаса. Плюс драка. Плюс необходимость «держать лицо» перед спутниками. Плюс тревога за жизнь отца — как я ни загонял ее вглубь, она норовила прорваться если не наяву, то во сне: там я раз за разом был вынужден отбивать заложников у превосходящих сил бандюганов, и раз за разом погибал, не успевая их спасти — причем в заложниках неизменно оказывался кто-то из моих детей или друзей, как по прошлой жизни, так и по здешней.

А человека, который силой мог бы вколоть мне успокоительного и отправить отсыпаться, принудительно отключив телефон, здесь под рукой не было.

К счастью, усталость и недостаточно выносливый детский организм справились за меня: добравшись до собственной спальни в поместье Конн/ахов, я буквально провалился в сон. Не помню даже, как ложился на кровать.

Правда, сначала я все же успел максимально коротко изложить Фиену историю про засаду Воронов, да с матерью перекинуться парой слов. Тильда вышла посмотреть, как «мальчик» из Цапель при помощи Ясы выносит из кареты оборудование целителей: его оказалось на удивление много под лавками, я понятия не имел, что его там столько. И не похоже, что это хирургические инструменты: какие-то довольно массивные приспособления, что-то длинное, металлическое, позвякивающее… Особенно меня удивил плоский сундучок-чемоданчик, который Яса несла на вытянутых руках так, как будто он был платиновый.

Тильда наблюдала за этой суетой без особого любопытства, но руку мою сжала очень крепко — однако на публике обнимать не стала. «Как хорошо, что ты вернулся, сын! Твой отец очень плох. Если лекарь Иэррей справится, это и правда будет чудо, дарованное богами».

Самого Ориса не видел.

Проснувшись, я долго лежал, глядя в знакомые темные балки потолка. Перевел взгляд на не менее знакомого плюшевого мишку: теперь мой «кровный брат» обзавелся специальной полочкой в углу напротив кровати. Я хмуро шутил про себя «вместо иконостаса», но шутку кроме меня понимать было некому.

В поместье было тихо, судя по солнечному свету на стене, я понял, что проспал колокол на тренировку. Надо же. Или ее по какой-то причине распорядились не проводить? Неужели… траур?

Нет, не может быть. Не могу себе представить Школу Дуба, отменяющей тренировки даже из-за траура!

Я вскочил, увидел привычный желтый тренировочный костюм, разложенный слугами на стуле, и вздохнул с облегчением: значит, все-таки просто проспал.

Вытащив из шкафа «цивильную» одежду, я торопливо выскочил в коридор. Прежде всего — узнать, как наши люди! Мои ребята уже должны были добраться, они всего на полдня от нас отстали. И очень близко за ними должны следовать остальные.

Но, хоть я и подумал так, первым делом я направился к спальне отца. Забавно, что в своей новой жизни я впервые вошел в нее только тогда, когда Орис оказался ранен! До этого я только знал, где находятся покои родителей, но внутри ни разу не бывал. То есть наверняка бывал в детстве, но в моем относительно «взрослом» возрасте они меня туда ни разу не звали.

Дверь в комнату отца была приоткрыта, из-за нее слышались приглушенные голоса. Неужели готовятся к погребению?.. Нет!

Должно быть, когда я перешагнул порог, глаза у меня были самые дикие: все ко мне обернулись.

— А, вот и… герой, — проговорил слабый, но вполне узнаваемый голос. Отец!

Орис полулежал на подушках, бледный, с запавшими глазами и ввалившимися щеками, краше в гроб кладут — но живой! Живой!

Краем глаза я отметил, как изменилась комната. Странные железяки, которые я в своем сумрачном состоянии сознания не смог осмыслить, оказались подставками под фонари. Плюс имелась еще одна странная конструкция, похожая на раскладной штатив для хорошей настольной лампы — только на конце у нее вместо лампы крепилась толстая, поблескивающая синевой линза. Ого! Они оперируют под увеличением⁈ Ничего себе техника. Понятно, почему оиянца называют чудо-лекарем.

Кроме отца в комнате находились также Фиен, Тильда и лекарь-оиянец — последний сидел на стуле возле постели отца и держал его за запястье. Видимо, считал пульс. Тильда с улыбкой обернулась ко мне: впервые с ранения Ориса я видел такое облегчение у нее на лице.

— Сын! Иди сюда, дай я тебя обниму!

Я послушно подошел, и вот теперь Тильда стиснула меня, абсолютно не стесняясь. Я почувствовал, что женщина слегка дрожит, и успокоительно погладил ее по руке.

— Спас меня… — пробормотал Орис. — Привел лекарей. Горжусь тобой.

— Пап…

Горло у меня почему-то сдавило.

— Жаль нарушать вашу идиллию, но о спасении говорить еще рано, — сухо произнес оиянец. — Прошу вас помнить то, что сказала госпожа Боней. Результаты операции станут окончательно ясны только через пять-шесть дней. Когда станет понятно, насколько хорошо идет заживление раны. И предостерегаю вас от выражения излишних эмоций: хорошее настроение очень важно, но даже приятное напряжение — это напряжение. А напрягаться пациенту категорически противопоказано!

И снова этот язык и интонации, так напоминающие о медиках моего мира. Все же сложно поверить, что оиянец не имеет никакого отношения к Алёне. Но я тщательно его проверил, даже опросил.

А вот профессиональные манеры у него оставляют желать лучшего — обычно рядом с пациентом о неблагоприятных прогнозах не говорят. С другой стороны, это же Орис. Я подозреваю, что и госпожа Боней, и сам отец дали Иэррею указание не скрывать правду.