Нам ничего не оставалось, кроме как уйти. Герт направился в библиотеку, а я сказал, что пойду потренируюсь с мастером Оном. Сам же сделал крюк и вернулся в спальню отца.

Госпожи Боней там уже не было, а вот лекарь Иэррей снова сидел на стуле у постели, осторожно втыкая в плечи и живот отца акупунктурные иглы. Орис, казалось, снова впал в забытье.

— Юный господин Коннах, — без всякого удивления поприветствовал меня Иэррей. — Госпожа Боней пошла в кабинет вашей матушки. Там же должен быть мастер Рен и подмастерье Он.

Всю семью собрали. Значит, и правда дурные новости.

Кабинет матери располагался недалеко от спальни отца, я прибыл туда очень быстро. Вошел без стука — как раз чтобы застать безобразную сцену.

Ну, почти безобразную: до настоящей драмы не хватало потеков крови и выбитых зубов. Но Сорафия Боней сидела в деревянном кресле с безучастным видом, а Лела Он нависала над ней, вцепившись в подлокотники кресла, и едва ли не брызгала слюной ей в лицо.

— Что значит «ничего нельзя сделать»⁈ Три дня назад было можно — а теперь нельзя⁈ Разрежьте его и зашейте заново, если вы это умеете!

— У нашего искусства есть пределы, — спокойно произнесла Боней. — И они проходят там, где внутренние силы больного к сопротивлению истощаются. Увы, подмастерье Он, у вашего двоюродного брата слишком много внутренней силы, и она помешала корректному заживлению раны, несмотря на все усилия лекаря Иэррея…

— Значит, было мало усилий! — рявкнула Лела.

— Лела! — Тильда поднялась с места, неуклюжая, с огромным животом, но спокойная, как ледяная статуя. — Ты переходишь все границы! Извинись перед главой Боней!

— И не подумаю! — Лела стояла яростная, как никогда похожая на Ориса, и я вдруг отчетливо увидел, что зря считал ее мужиковатой: на самом деле мать Риды очень, очень красива. Просто размашистые движения и вечно недовольная или высокомерная мина на лице слишком ее портили. — Эта старуха только делает вид, что старается! Думает, что с Лисом ей проще будет иметь дело, чем с Орисом! Она никогда никого не любила, она не может понять…

— Подмастерье Он! — а это уже сказал я.

Все обернулись на мой голос, Лела скривилась, собираясь выплюнуть и сказать что-то уже совсем невежливое — я это чувствовал. Например, обозвать Боней старой шлюхой.

Но глава Цапли подала голос первая.

— Единственному мужчине, которого я когда-либо любила, — сказала она спокойным тоном, — переломили хребет прямо у меня на глазах. Я видела, как с его лица ушла жизнь — и ничего не могла сделать. Еще я видела, как умирает одна из моих дочерей. О смерти другой мне сообщили спустя год. Так что, подмастерье Он, госпожа и молодой господин Коннах… Я все же примерно представляю, что вы чувствуете, — ее губы искривились. — Верьте или нет, если бы была хоть малейшая возможность, известная мне, которую можно найти на земле или в небесах, чтобы спасти Ориса Коннаха, я бы не пожалела на это сил. Но я такой не знаю. Все, что я сумею сейчас сделать — это посоветовать, как сделать его последние дни хоть немного легче. Умирать с таким количеством внутренней энергии, как у него, особенно мучительно. Я видела.

— Орис не захочет метаться в агонии, — сказала Тильда. Она все еще стояла, и все еще говорила совершенно спокойно. — Мы уже обсуждали это. Он захочет уйти… более достойно. У него почти столько же энергии, сколько у Великого мастера. Если несколько сильных бойцов помогут ему, возможно, он сумеет Вознестись.

«Нет!» — чуть было не заорал я.

Но что я мог возразить реально?

Боней грустно склонила голову.

— Что ж, такой человек, как он, конечно, захочет уйти именно так… — пробормотала она. Затем вновь подняла глаза на Тильду. — Моя внутренняя энергия тоже почти на грани с Великим мастером. Если он примет мою помощь, для меня честь предложить ее.

— Это говорите с Орисом, — сказала Тильда, вновь присаживаясь. — Я в этом ничего не понимаю.

Насколько тяжело Орису дались ранним утром следующего дня последние несколько шагов до площадки перед алтарем бога Подземного Царства — я не знаю. Но шел он почти ровно и прямо, как и тогда, на турнире. Перед тем, как отправиться в этот буквально последний путь, положил руку мне на плечо.

— Школа теперь твоя, Лис. Я знаю, ты справишься.

И поглядел мне глаза в глаза. Белки у него были совсем желтые, зрачки метались. Кожа — очень горячая на ощупь. Я даже обнять его не мог, чтобы не сделать больнее, поэтому просто сжал руку у себя на плече.

— Все сделаю для этого, папа.

Потом он обернулся к племяннику.

— Поддерживай Лиса, Герт.

— Конечно, дядя, — двоюродный брат чуть не плакал, но держался.

Тильда тоже его не обнимала и не целовала — ее вообще здесь не было. Орис запретил ей приходить, и Боней его поддержала. Кажется, старая Цапля была чем-то обеспокоена в состоянии матери, но вслух она ничего не говорила, наоборот, всячески успокаивала ее, что с ребенком все хорошо. Я тоже не спрашивал: сделать-то все равно ничего не мог.

Вот Орис занял место рядом с алтарем, где уже ждали Фиен, мастер Кеверт, мастер Он, мастер Гарт и мастер Фидер — все мастера Школы. И Сорафия Боней, которая довольно странно смотрелась рядом с этими мускулистыми молодыми мужчинами. Лела Он тоже предложила свою помощь, но Орис отказал: для первого ранга это опасно.

Они встали в круг, словно на детском утреннике. Сцена выглядела бы смешной, если бы я не видел, как Ориса била дрожь. По сомкнутым рукам хлынул поток внутренней энергии.

Я сцепил зубы. Если у Ориса не получится довести дело до самосожжения, он просто ускорит агонию и будет мучиться еще несколько часов — и что тогда? Перерезать ему горло? Или смотреть?

Но у Ориса получилось. Всего две-три минуты, кажется, меньше, чем это заняло у Великого мастера Олера, — и он оттолкнул руки Боней и Фиена, стоявших вплотную.

Только черный жирный пепел осыпался на траву.

«Надо было сказать ему, что я его люблю, — подумал я. — Почему не сказал? Ему было бы приятно».

Но вслух произнес другое, обращаясь к Герту:

— Пойдем. Скоро начнется тренировка. А потом у нас очень много дел.

Прошу у тебя, Господи, милости для моего второго отца, Ориса Коннаха. Он совершил грех против воли Твоей, которого нет страшнее, но совершил его от незнания, от невозможности услышать Твою проповедь и слова Твоих пророков. Прошу милосердия для тех, кто помогал ему. И прошу милосердия для себя, потому что мог проповедовать перед ним — но не сказал ни слова из трусости и гордыни. Прошу Тебя, милосердия.

Милосердия.

Милосердия.

У меня нет оправдания. Я должен был. И не захотел вступать с ним в спор, который заранее посчитал пустым.

Мне этот грех не искупить. Но он! Он виноват меньше, Ты ведь видишь это. Прошу Тебя, помоги его душе спастись из внешней тьмы. Если есть хоть что-то, что я могу сделать для этого — укажи мне путь.

Прошу тебя, Господи.

— Вы хотите от меня — что? — пораженно переспросила Сорафия Боней.

— Сельских лекарей, — сказал я. — Точнее, хотим, чтобы ваши ученики поработали целителями в наших деревнях. Оплата помесячно, вне зависимости от количества больных. Охрану гарантирую. Да и вряд ли кто-то будет на них тут нападать. А взамен можете присылать сюда две группы ваших старших адептов — наши наставники возьмут их в оборот.

— Ну, я бы не стал говорить так конкретно… — пробормотал Фиен. — Для начала мне нужно самому взглянуть на их уровень. Кеверт говорил, что у ваших ребят вполне достойная база, однако… — он сделал паузу, подбирая слова.

— В общем, решим в процессе, — вклинился я.

И бросил на своего заместителя короткий взгляд: мол, не порть мне дипломатию, это уже технические детали пошли. Фиен приподнял бровь — но замолчал.

— Зачем вам лекари в деревнях? — спросила Боней таким тоном, как будто подозревала меня в чем-то нехорошем.