— Надо же, — сказал я. — Это как это под чехлом рассмотрели доспехи?

Уоррен пожал плечами.

— Вот не знаю, господин. Но рассказывали так. Впрочем, та подавальщица в таверне… Очень может быть, что она совсем близко к тому проезжему была, а то и видела, что у него под доспехом!

— Вообще доспех меня очень интересует, — проговорил я раздумчиво. — Я знаю, что наемники, особенно те, что не прошли обучение в Школах или вылетели раньше второго ранга, покупают кольчуги и нагрудники. Еще их же носит городская стража. Однако в шайках наемников главари обычно выпускники Школ — просто потому, что они самые сильные. И они редко носят доспехи. А этот — носит.

— Такие доспехи делают для императорской гвардии, — сказал Фиен, нахмурившись. — Но гвардейцы их не покрывают, а оставляют на виду. Покрытый доспех — признак ренегата. Дезертира, если угодно.

— В смысле? — спросил я. — Зачем вообще светить доспехом, если ты изменил императору и ушел из гвардии?

— Говорят, техника одной из имперских школ, сродни технике Школы Ручья, позволяет превращать эти доспехи в нечто особенное, непобедимый щит, который может пробить разве что Великий мастер, и то не всякий, — объяснил Фиен.

— Ну допустим, а зачем прятать, расписываясь в том, что ты ренегат? Не проще ли носить на виду?

— Если такой боец носит имперский доспех открыто без императорского мандата, то Гвардия не пожалеет сил, а достанет изменника. А если прячет — то в некоторых случаях его не станут сильно преследовать.

— В каких некоторых случаях?

— Сам точно не знаю, — Фиен развел руками. — Вроде как иногда такие бойцы бывают не дезертирами, а более-менее полюбовно ушедшими — Гвардия особенно своих секретов не раскрывает. Официально считается, что по доброй воле Императора не покидают, разве только когда уже совсем не могут сражаться по возрасту или из-за ран.

Я хмыкнул.

— А такой боец может быть дезертиром лишь по названию? Вроде бы и дезертир, а на самом деле отправлен на тайную миссию, которую Император или командиры Гвардии по какой-то причине не хотят афишировать?

— Такие версии высказывались, — чуть улыбнулся Фиен.

Об этом доспешном бойце, впрочем, говорили не во всех деревнях — а мы посетили многие. Отдельно заехали полюбоваться на залитые земли, откуда вода только-только сходила в конце июля. Посмотрели на плотину — там уже можно было пройти, если не боишься замочить ноги.

— Ты что-нибудь понимаешь в этом? — спросил Фиен после того, как я, взяв на всякий случай двоих учеников в сопровождение, облазил полуразмытую дамбу.

— Мало что, — сказал я. — Но одно вижу: рабочие графа Флитлина свои обязанности исполняли, дамба подновлялась каждый год. Он не соврал. Значит, с шансами ее все-таки разрушили. И это… хорошо укладывается в другие улики.

Я достал из кармана и показал Фиену медный перстень, который нашел позапрошлой зимой в Йермском руднике. Нет, я не таскал его с собой все это время, но на расследование взял — как чувствовал.

— Йермский рудник — тоже часть истории? — спросил Фиен. И тут же, разумеется, достроил цепочку: — Императорский цензор? Это он распоряжается инженерами… и бойцом, который якобы ренегат.

— Рад, что ты тоже так думаешь, — сказал я. — То есть не рад, но приятно, что я еще не спятил и способен рассуждать… — я чуть было не сказал «на старости лет», но вовремя исправился: — После пяти недель в седле! И кстати говоря, звездочета из Лидаса тоже мог цензор направить… Хотя тут уже сложнее проверить. Ну что, дядя Фиен. Я думаю, тебе стоит вернуться домой.

— А ты?

— А я отправлюсь в Тверн.

Фиен поджал губы.

— Ты что, хочешь затеять ссору с императорским цензором и выводишь меня из-под удара? — хмуро сказал он. — Имей в виду, что Школу это не защитит. Если Император обвинит тебя в измене — обвинит всех Коннахов и всех, кто с нами связан!

Интересно, Фиен и себя причислил к Коннахам, хотя носит другую фамилию. Хорошо. Чего-то подобного я и добивался, когда переселил их с Айной в поместье! Вроде бы временно, но они до сих пор не съехали — и хорошо.

— Нет, что ты, дядя, — сказал я. — Не собираюсь затевать никаких ссор. Наоборот, хочу узнать, нельзя ли решить дело миром. Например, откупиться деньгами. Потому что я очень сильно подозреваю — именно в деньгах-то тут интерес.

Фиен поджал губы.

— Не отпущу тебя одного!

— Я буду не один. У нас есть надежный союзник в Тверне.

— Ты слишком полагаешься на Цапель!

— Дядя Фиен. Что ж, если ты так настроен — езжай со мной. Но, если тут по округе мотается отряд сильных наемников, который возглавляет не кто иной как один из гвардейцев Императора, не лучше ли, чтобы кто-то предупредил Герта и маму об этом? И подготовил Школу к обороне? Я торжественно обещаю тебе, — я прижал руку к сердцу, — что не буду первый нападать на цензора, не буду никак провоцировать его и не выстраиваю никаких сложносоставных планов напасть на него исподтишка! Я буду драться с ним, только если он нападет первый.

По лицу Фиена было видно, что он не особенно доволен моим решением. И тогда я его добил:

— Дядя. У тебя жена и трое маленьких детей в поместье. Ты не видел их уже полтора месяца. И мне самому будет спокойнее, что ты, если что, сможешь подсказать Герту. Я не думаю, что он готов ввязаться в драку с Гвардейцем — они же там все с высшим рангом, насколько я помню? И не думаю, что Он и Кеверт готовы.

Фиен поморщился.

— Ладно, твоя взяла.

Чего я совершенно не ожидал, так это что Иргиса Оровина не окажется дома!

На территории императорской резиденции теперь было куда более шумно и людно. В прошлый раз, когда меня вели к флигелю цензора вдоль небольшой аллеи, засаженной чем-то вроде кипарисов (ботаник из меня тот еще, особенно в другом мире!), я не встретил по пути никого — ни слуг, ни придворных. Теперь же и те и другие носились чуть ли не стаями, и требовался наметанный глаз, чтобы отличить одних от других!

Ладно, я несправедлив: слуги все носили форменные ливреи — не только императорские, но и разных благородных семейств, от которых рябило в глазах. Придворные тоже старались одеться попестрее, однако у них в нарядах могло сочетаться несколько цветов, частенько, на мой непритязательный вкус, не особенно сочетающихся, вроде ярко-красного с ярко-зеленым. Однако от слуг их все-таки можно было отличить по количеству украшений и обилию вышивки, а также отсутствию повторяющихся фасонов. К тому же многие придворные щеголяли серьгами разной длины, кто в одном ухе, кто в обоих.

Я в своем коричневом кожаном камзоле, расшитом серебряной вышивкой с желудями и привычным «Школа Дуба» на спине («котик» тут не смотрелся, и я не стал напрягать вышивальщиц лишними символами), смотрелся словно бедный родственник! Хуже слуг, честное слово. А уж мои спутники — я взял с собой двух старших учеников — в стандартной желтой форме Школы Дуба!.. Подозреваю, так бедно и просто тут даже рабов не одевают.

Забавляясь по этому поводу — а заодно и каменными лицами моих спутников, которым вся эта роскошь была в новинку — я поднялся на вытертые от времени каменные ступени крыльца, взялся за бронзовое кольцо и постучал.

Открыл слуга — кажется, тот самый, которого я помню по прошлому визиту, только еще более старый и скрюченный.

— Господин Коннах! — он узнал меня и поклонился. — Увы, мой господин ныне в отъезде. Могу ли я что-то передать ему?

— Вот как? — чуть удивился я. — Ваш господин куда-то уехал накануне прибытия императора?

— Мой господин изволил сказать, что у него возникло срочное дело, и ничего сверх того.

— А когда вы ожидаете вашего господина назад?

— Увы, эти сведения он не пожелал нужным мне открыть! Он может вернуться сегодня к вечеру — а может только к прибытию Его величества. Или даже позже, если Его величество не ожидают срочного доклада.

Однако.

Ждать тут неделю или больше — это, конечно, весело и даже приятно, если почаще заходить ужинать к Цаплям. Боней — отличная собеседница, и повар у нее превосходный. Но нецелесообразно.