Меня узнавали. Из окон соседних домов на меня косились. Из-за угла доносился шепот: «Смотри-ка, Труннодини-вдова. Выглядит-то как… не своя». Я шла, выпрямив спину, игнорируя взгляды. Внутри все сжималось от непривычного внимания, но я гнала слабость прочь. Терпение, Погребенкина. Ты на обходе в чужом отделении. Соберись.

Ювелирная лавка оказалась небольшой, но солидной. На вывеске красовалось: «Аргент и Камни. Купля-продажа. Зарядка фамильных артефактов».

Колокольчик звякнул, когда я вошла. За прилавком стоял сухопарый мужчина в очках, с руками, испачканными какой-то металлической пудрой. Он оценивающе посмотрел на меня, на мою скромную, поношенную одежду.

— Чем могу служить, девушка?

Я сняла кольцо с шеи и положила его на бархатную подушечку на прилавке.

— Хочу оценить и продать.

Он взял кольцо, достал лупу, повертел в руках. Его лицо оставалось невозмутимым, но я, привыкшая читать микровыражения пациентов, уловила легкий интерес.

— Камень чистый, огранка неплохая, хоть и простая. Серебро… обычное. Фамильный герб? — Он ткнул пальцем в едва заметную гравировку внутри кольца — стилизованный ястреб, держащий молнию. Герб дома аль Морсов.

— Семейная реликвия, — уклончиво сказала я. — Тяжелые времена.

— Понимаю, — он кивнул, отложив лупу. — Даю три короны.

Я не знала, много это или мало. Но его взгляд, быстрый и жадный, выдавал его. Он понимал, что кольцо стоит дороже.

Торг уместен, — пронеслось в голове. Я сделала вид, что забираю кольцо.

— Жаль. В «Серебряном Ручье» на центральной обещали пять. Но идти далеко.

Это был чистый блеф. Я не знала, есть ли в этом поселке еще один ювелир. Но его лицо дрогнуло.

— Четыре, — быстро сказал он. — И ни медяком больше. Дорогая работа, камень хоть и хорош, но мелковат.

Четыре короны. Сердце екнуло. Я не знала точной стоимости, но чувствовала — это больше, чем он хотел дать изначально.

— Идет, — кивнула я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Он отсчитал четыре тяжелые, звенящие монеты из желтого металла. Я сунула их в потайной кармашек платья, ощущая их прохладную тяжесть. Капитал. Первая кровь.

Следующей точкой стала артефактная мастерская. Помещение было забито хламом: разобранные механизмы, мерцающие кристаллы, ящики с непонятными деталями. Воздух гудел от магии и пах озоном еще сильнее. Хозяин, дородный мужчина с окладистой бородой и в кожаном фартуке, копался в недрах какого-то устройства, испускавшего искры.

— Чего? — буркнул он, не поднимая головы.

— Мне нужно починить и перезарядить артефакты для трактира. Холодильный камень, очиститель воды, самовар.

Он наконец посмотрел на меня. В его взгляде читалось удивление.

— Труннодини? Степаниха? Ты ж за этим всегда мужа слала. Он хоть что-то в этом понимал.

— Муж умер, — холодно констатировала я. — Теперь разбираюсь я. Можете помочь или нет?

Он усмехнулся, вытирая руки о фартук.

— Могу, хозяйка. Но это недешево. За осмотр, мелкий ремонт и зарядку всех трех штук… с тебя две короны.

Две короны! Половина моего капитала. Но без работающих артефактов трактир был мертв. Хранить продукты, очищать воду — без этого никуда.

— Осмотр и диагностика — десять медяков, — парировала я. — После скажете точную цену за ремонт. И я решу, стоит ли он того.

Бородач снова удивленно поднял брови. Видимо, он привык иметь дело с плачущей Мариэллой, а не с этой… расчетливой версией.

— Ладно, ладно, — проворчал он. — Присылай свои железяки, посмотрим.

Я кивнула и вышла, оставив его ворчать себе под нос. Две короны оставались в кармане. На еду, на первичные закупки. Это было каплей в море, но эта капля была моей. И я была полна решимости превратить ее в поток.

Звон монет в моем потайном кармашке был приятнее любой музыки. Четыре короны. Не богатство, но дыхание. Пока артефактчик копался с моим «железным хламом», я отправилась на рынок.

Это был не просто базар. Это был хаос звуков, запахов и магии. Торговцы с самодвижущихся повозок, запряженные рогатыми лошадьми, выкрикивали цены. В воздухе витал запах специй, жареного мяса и озона от малых артефактов, охлаждавших еду. Я шла, сжимая в кулаке монеты, чувствуя себя голым нервом. Каждая трата должна быть оправдана.

Я купила самое необходимое: муку, соль, дрожжи, ячмень и хмель. Без работающего холодильного камня брать скоропортящиеся продукты было безумием. Пока что мой «трактир» сможет предлагать лишь хлеб и, если повезет, собственное пиво. Рассчитывая рецептуру в уме, я ловила на себе странные взгляды. Девушка, сама несущая тяжелые мешки, — здесь это было не в порядке вещей.

По пути назад я увидела его. Фрол-кузнец. Могучий, с руками размером с мою голову, он стоял у своей кузни, опираясь на косяк, и смотрел на меня оценивающим, хозяйским взглядом. Взглядом, который говорил: «Скоро ты будешь моей проблемой».

Наш взгляд встретился. Я не опустила глаза. Не ускорила шаг. Я шла ровно, с прямой спиной, неся свою ношу. Его удивление было почти осязаемым. Он привык видеть испуганную мышку, а перед ним шла… кто-то другой. Я чувствовала его взгляд на своей спине, пока не свернула к своему трактиру.

Вернувшись, я снова ощутила гнетущую атмосферу запустения. Пахло тоской и безнадежностью. Это нужно было менять. Немедленно.

Я скинула платок, закатала рукава и нашла в подсобке самое жалкое подобие метлы. Я не была приучена к тяжелому физическому труду, но десять лет хирургических дежурств и ношений пациентов дали свою выносливость. Я вымела пыль и паутину, отдрала столы до древесной фактуры, выбросила весь хлам. Потом принялась за бочки. Ту, где плавала мышь, я без сожалений выкатила во двор. Остальные отмыла с песком и щелоком.

Это был не ремонт. Это была санация. Обеззараживание территории.

К вечеру я сидела за чистым столом, пахнущая потом и щелоком, и считала оставшиеся монеты. Две с половиной короны. Завтра артефактчик озвучит свой ценник. Сердце сжималось от тревоги, но руки были твердыми.

Я взяла графитовый стержень и на обратной стороне своего «Плана реабилитации» вывела новый заголовок:

«РЕЦЕПТ №1. СВЕТЛОЕ ПИВО. ОСНОВНОЕ».

Я писала не интуитивно, как любая деревенская варщица, а с точностью химика. Процентное соотношение ячменного солода и воды, температура затирания, время осахаривания, количество хмеля для горечи и аромата… Я рассчитывала все, исходя из скудного оборудования, что у меня было. Это была не кулинария. Это была биохимия. Та самая, что когда-то помогала мне понимать процессы в организме пациенток.

Внезапно в дверь постучали. Резко, нетерпеливо. Я вздрогнула. Было уже темно. Я подошла к двери, не открывая.

— Кто там?

— Открывай, хозяйка, с повинной головой!

Голос был пьяным и наглым. Я приоткрыла дверь на цепочку — ее пришлось вкрутить одной из первых. На пороге стоял один из тех грузчиков, что приходили днем. Он шатался.

— Марька! Пивка! Протрезвляться надо! — он попытался просунуть в щель руку.

Холодная ярость поднялась во мне. Это было именно то, с чем мирилась прежняя Мариэлла. С тем, что ее заведение — место, куда можно вломиться среди ночи и требовать обслуживания.

— Закрыто, — сказала я ледяным тоном. — Утром.

— Да ты что, стерва?! — он рванул дверь. Цепочка натянулась, но выдержала. Его пьяное лицо исказилось злобой. — Я тебя щас…

Я не стала его слушать. Я отошла от двери, взяла тяжелый чугунный котелок, висевший у печки, и вернулась.

— Уходи, — сказала я спокойно. — Пока цел.

Он что-то прокричал, снова дернул дверь. В этот момент я резко распахнула ее на цепочке, и его рука, просунутая в щель, оказалась в ловушке. Он взревел от неожиданности и боли. Я подняла котелок.

— Я не буду тебя предупреждать, — мой голос прозвучал тихо, но так, что его было слышно даже сквозь его пьяный рев. — Следующий удар — по пальцам. Хочешь остаться калекой?