Губы Калена дрогнули. Мне показалось, я увидела в его глазах проблеск amusement. Но он быстро погасил его.

— Главное, что вы в безопасности, — произнёс он нейтрально. — Лирана, благодарю за службу. Я отвезу гражданку Труннодини наверх.

Лирана кивнула, бросив на меня последний оценивающий взгляд, и удалилась. Мы с Каленом молча поднялись в мою квартиру.

Как только дверь закрылась, он повернулся ко мне.

— Она вас разозлила.

Это было не вопросом, а констатацией факта.

— Меня раздражает необходимость в няньке, — огрызнулась я, отворачиваясь, чтобы скрыть свою досаду. — Особенно в такой… высокомерной.

Он подошёл ближе.

— Лирана — профессионал. Один из лучших. И она… друг.

— Как мило, — я не смогла сдержать сарказм. — У вас есть друзья. Я рада за вас, гражданин следователь.

Он вдруг улыбнулся. Настоящей, не сдержанной улыбкой, которая на мгновение преобразила его строгое лицо.

— Вы ревнуете.

Это прозвучало так прямо, что у меня перехватило дыхание.

— Не смешите меня, — фыркнула я, чувствуя, как горит лицо. — У меня есть дела поважнее.

— Конечно, — он не отступал, его взгляд стал пристальным, изучающим. — Но факт остаётся фактом. Вас задело, что она назвала меня по имени. Что она… близка.

Я повернулась к нему, готовая выдать ядовитое опровержение, но слова застряли в горле. Он стоял слишком близко. Слишком… довольный.

— Вы… невыносимы, — выдохнула я вместо этого.

— Знаю, — его улыбка стала шире. — Но вы, кажется, способны это вынести. В отличие от Лираны. Она, кстати, замужем. За моим начальником. И у них трое детей.

Наступила тишина. Глупая, оглушительная тишина, в которой я ощущала себя полной идиоткой.

— О, — было всё, что я смогла выдавить.

— Да, «о», — он мягко провёл пальцем по моей щеке, заставляя меня вздрогнуть. — Так что можете убрать свои коготки, дикая кошка. Моё внимание сейчас приковано к… более сложной задаче.

Он не сказал, к какой именно. Он не должен был. Это витало в воздухе между нами — густое, сладкое и тревожное.

Он развернулся и ушёл, оставив меня одну с горящими щеками и хаосом в душе. Ревность — глупая, иррациональная и совсем не своевременная — оказалась тем катализатором, который окончательно стёр все границы. И теперь я осталась наедине с пугающей истиной: мне было не всё равно. И это «не всё равно» могло стоить мне куда дороже, чем любая опасность со стороны Лукана.

Прошло два дня. Два дня напряженного молчания, затянувшегося, как тугая струна. Кален исчез, погруженный в поиски Лукана. Лирану заменил новый стражник — молчаливый и не вызывающий никаких эмоций, кроме легкого раздражения. И это раздражение было куда предпочтительнее той гаммы чувств, которую вызывал у меня Кален.

Я пыталась сосредоточиться на работе, но мысли возвращались к нашему последнему разговору. К его улыбке. К его словам. К тому, как легко он раскусил мою ревность. Я чувствовала себя уязвленной и… странно оживленной. Как будто кто-то всколыхнул стоячую воду моей жизни, и теперь в ней плавало что-то новое, неизвестное и пугающе притягательное.

Вечером я возвращалась домой под охраной нового стража, чувствуя необъяснимую тоску. Воздух был прохладен, городские огни отражались в лужах, оставшихся после дождя. И в этом отражении я увидела его.

Кален стоял у подъезда моего дома. Не в форме, а в простом темном плаще, с капюшоном, откинутым назад. Он опирался на стену, и в его позе читалась усталость, но также и решимость.

Мое сердце сделало непроизвольный скачок. Страж, видя его, молча отошел на почтительное расстояние.

— Гражданин следователь, — позвала я, подходя. Голос прозвучал хрипло.

Он выпрямился, его взгляд, тяжелый и усталый, встретился с моим.

— Труннодини. Пройдемтесь?

Это было не приглашение. Это была просьба. Почти. Я кивнула.

Мы пошли по пустынному вечернему переулку, держа дистанцию, которую предписывали приличия, но которая казалась теперь невыносимой пропастью. Некоторое время мы молчали. Он первым нарушил тишину.

— Лукан как в воду канул, — произнес он, и в его голосе звучало раздражение. — Он пользуется старыми семейными связями, укрытиями, о которых мы не знаем. Он готовится к чему-то. Завещание вскроется через три недели. Он не исчез. Он ждет.

— А мы? — спросила я. — Что мы делаем?

— Мы ждем его ошибки, — он сжал кулаки. — И это меня бесит. Обычно я на два шага впереди. С тобой… с этим делом… я постоянно играю в догонялки.

Он снова назвал меня «ты». Случайно? Или намеренно? Я не стала поправлять его.

— Может, дело не в том, чтобы быть впереди, — осторожно сказала я. — А в том, чтобы быть рядом, когда он оступится.

Он остановился и повернулся ко мне. Мы стояли под одиноким фонарем, свет которого отбрасывал длинные тени.

— Ты права, — он прошептал. — Всегда права. Это тоже бесит.

Его слова повисли в воздухе. Он смотрел на меня так, словно видел не подозреваемую, не свидетельницу, а что-то гораздо большее. Его взгляд скользнул по моим губам, и у меня перехватило дыхание.

— Кален… — начала я, но он перебил меня.

— Я не могу перестать думать о том, что произошло в переулке, — его голос был низким и срывался. — О том, что могло случиться. И о том… что я почувствовал.

Он сделал шаг вперед, сокращая дистанцию. Теперь нас разделяли сантиметры. Я чувствовала исходящее от него тепло, видела каждую черточку его уставшего лица.

— Это неправильно, — прошептал он, но его рука поднялась, и пальцы едва коснулись моей щеки. Прикосновение было таким легким, что могло показаться игрой воображения, но оно обожгло меня. — Это непрофессионально. Опасно.

— Я знаю, — выдохнула я, не в силах отвести взгляд.

— Но я не могу остановиться, — он наклонился ближе, и его дыхание смешалось с моим. Его губы были так близко, что я чувствовала их тепло. Я зажмурилась, ожидая…

Но поцелуя не последовало.

Вместо этого он прижал свой лоб к моему, закрыв глаза. Его дыхание было неровным.

— Черт возьми, Мариэлла, — прошептал он, и в его голосе звучала настоящая боль. — Что ты со мной делаешь?

Я не ответила. Я не могла. Вся моя воля была сосредоточена на том, чтобы просто стоять, чувствуя его близость, вдыхая его запах, ощущая биение его сердца так близко к своему.

Мы стояли так, казалось, вечность — два островка в бушующем море долга, опасности и запретного влечения. Ничего не произошло, но в тот момент под тусклым светом фонаря между нами рухнула последняя преграда. Мы перешли грань, которую уже нельзя было игнорировать.

Он первым отстранился, его лицо снова стало маской сдержанности, но в глазах бушевала буря.

— Мне нужно идти, — сказал он хрипло. — Ты должна быть в безопасности.

Он развернулся и ушел, не оглядываясь. А я осталась стоять одна, прижимая руку к щеке, где все еще горело прикосновение его пальцев. Ничего не произошло. Но всё изменилось. И теперь я боялась не Лукана, не убийства, а той бури, что мы с Каленом вызвали к жизни. И того, что будет, когда она обрушится на нас обоих.

Неделя пролетела в странном, зыбком затишье. Кален исчез, погруженный в поиски, но его отсутствие было иным — не холодным и отстраненным, а напряженным, как натянутая тетива. Мы не виделись, но я чувствовала его присутствие в усиленной охране, в коротких донесениях, которые Гарс передавал мне по утрам: «Следователь поручил сообщить, что всё спокойно».

Всё спокойно. Слова звучали как насмешка. Внутри меня бушевал ураган. Каждую ночь я просыпалась с его именем на губах, с памятью о его прикосновении, о его срывающемся голосе. Это было безумием. Самоубийственной глупостью. Но я не могла вычеркнуть его из мыслей.