Затрещал фитиль ночника за спиной, по стене метнулась тень. Лин глубоко вздохнула, подняла голову. Лицо Асира трудно было рассмотреть в сумраке, глаза и вовсе казались черными провалами, проще было по запаху понять, что он чувствует. Почему-то Лин думала — что-то похожее. Как будто и его отпустила ставшая почти привычной боль.

Хотелось сказать ему что-то, но тут Лин терялась. Наговорила она сегодня много. И самое важное, главное тоже вроде бы сказала, пусть как-то глупо и неловко, но Асир ответил — как раз на то, главное.

В конце концов, красивые слова и изысканные фразы — это по части Наримы и ее любимых романчиков. И Лин сказала просто, то, что чувствовала сейчас:

— Пожалуйста, возьми меня снова.

Асир коснулся губами виска. От него пахло возбуждением, но дыхание было ровным.

— Когда я вошел, жажды и похоти в тебе было гораздо больше. Твой профессор говорил, что это будет необычно. От близости к безумию, которую ты пережила днем, до почти полного затишья, как сейчас, немыслимого для нормальной течки. Это пройдет со временем. Будь готова ко всему и ничего не бойся.

Он положил ладони Лин на плечи, до приятной, тянущей ломоты разминая мышцы.

— И еще кое-что. Я чую тебя, но пока этого мало. Не хочу опять ошибиться. Близость кродаха и анхи в постели может стать радостью или разочарованием. Для второго хватит одного раза, для первого придется научиться слушать, чувствовать и говорить. Много говорить. Поэтому говори со мной. Когда тебе хорошо, когда плохо, когда хочется продолжать или остановиться, когда слишком много или слишком мало. Когда ты точно знаешь, чего хочешь, и когда — нет. Никто больше не войдет в эту дверь, пока я не позову. Ты можешь говорить обо всем. Кроме меня, никто не услышит.

Асир вжался лицом Лин в шею, шумно втянул воздух, мокро, горячо провел языком снизу вверх, будто слизывал не то запах, не то вкус, прихватил губами кожу чуть ниже челюсти, как раз там, где обычно кродахи ставят метку, и выпрямился. Запах вокруг него густел, наполнялся тяжелыми острыми нотками, и тело Лин отзывалось на каждую. Кожа покрылась мурашками, заныли соски, в рот потекла сладковатая вязкая слюна.

— Покажи мне, — сказал Асир и потянул за край простыни. — Покажи всю себя. Не так, как днем — от безысходности, а так, как сделала бы это в первый раз, будь у тебя выбор. Сейчас мы оба этого хотим.

— Это может быть сложным, — Лин чувствовала, как бросился в лицо жар — не того смущения, которое было бы сейчас понятным, смущения неопытной анхи перед кродахом, а скорее неловкости от глупого признания. — Я не привыкла… Помнишь, я говорила, у нас не принято, чтобы анха предлагала себя? Я всю жизнь училась сдерживаться. И работа требовала держать лицо. Вот сейчас я хочу, чтобы ты меня взял, но все равно стыдно, — она сглотнула, — показывать тебе свое тело, как делают шлюхи. Когда просто переодеваешься рядом с кем-то, это чувствуется совсем не так.

— Я помню. Поэтому и прошу. В том, чтобы показать желание тому, кого хочешь, когда остаешься наедине с ним, нет ничего стыдного. Шлюхи предлагают себя каждому, кто готов платить. Это работа, нужда или распущенность. Ничего общего с желанием. Считая себя шлюхой, ты унижаешь нас обоих. Я не готов платить деньгами за близость, а ты не готова предложить ее первому встречному. — Асир поднялся, повел плечами, и тонкий халат соскользнул с него вниз, на устланный ковром пол. Лин сглотнула. Она уже видела это. Сильное тело под лучами солнца. Но не так… много и не так отчетливо. Для того, чтобы разглядеть все сейчас, света ночника хватало с лихвой. Толстый, большой налитой член с крупной головкой, длинные ноги, пятна смазки, блестевшие на животе. — Смотри внимательно. Мы здесь одни, это твой запах делает со мной такое, это тебя я собираюсь брать этой ночью, с тобой хочу делиться тем, что имею. Похож ли я на шлюху?

— Я понимаю. Умом понимаю, здесь, — Лин прикоснулась к груди, к сердцу, — тоже понимаю, но… — Она крепко, до боли зажмурилась, быстро вздохнула и открыла глаза. Встала, рывком сдернула с себя простыню и тут же, не давая себе понять до конца, что стоит перед владыкой совсем голой, с залитыми смазкой ногами, призналась: — Когда тебе делали массаж, а я смотрела, я так хотела дотронуться. Хорошо, что сейчас можно, — подняла руки, касаясь кожи Асира самыми кончиками пальцев, почти невесомо, так, как хотела в тот день. Провела по животу к груди, по плечам, спустилась вниз по внешней стороне рук, к крупным кистям, и, поддавшись внезапному порыву, сплела свои пальцы с пальцами Асира.

Тот слегка сжал их в ответ, склонился к Лин, сказал на ухо:

— Когда ты разгуливала рядом со мной по саду голышом, я тоже смотрел, и мне нравилось, но сейчас нравится гораздо больше. Подвести бы тебя к зеркалу и показать то, что вижу я. — Он высвободил одну руку, провел вниз по пояснице, по внутренней стороне бедра, мокрой от смазки, и мягко, одним движением втолкнул пальцы внутрь, кажется, на всю длину, прерывисто выдохнув Лин в макушку.

Лин невольно качнулась вперед, уткнулась Асиру в грудь, обхватила его свободной рукой, удерживая равновесие. Сейчас пальцы внутри ощущались не так, как было днем, хотя как именно «не так», она не сумела бы объяснить. Сильнее? — но и тогда было сильно. Приятней? Может быть. А может, просто сейчас она в более здравом уме, чем тогда? Одно она знала точно — ей нравится. И еще больше понравится, если… Она сжалась и немного, на пробу, повертела бедрами. Пальцы сидели не так туго, как член, Лин смутно помнила, что днем Асир даже шевелил ими… там.

Теперь они медленно двинулись наружу. Асир мягко разминал, растягивал, а потом пальцев стало больше, они вдавились настойчиво, глубоко. Лин чувствовала их отчетливо — каждый в отдельности и все вместе. Она уже не могла шевелиться, только напряженно ждать чего-то, чувствуя животом член Асира, вжимаясь в него еще крепче. Ее встряхивало от удовольствия, резкого, обжигающего, охватившего все тело.

— Хочешь кончить прямо сейчас? Это будет дольше, чем днем, но не слишком.

— Да, — выдохнула она Асиру в шею, — и чтобы дольше не кончалось это — тоже. Не знаю. Сделай, как ты хочешь.

— Я хочу отнести тебя в купальню, — Асир больше не останавливался, голос его стал глуше, — там ярко, как днем под солнцем. Ощупать и осмотреть всю. — Пальцы двигались внутри размеренно, размашисто, в то плавном, то усиливающемся ритме. Удовольствие из ослепительного и короткого становилось обволакивающим и тягучим, копилось внизу живота, внутри. — Перегнуть через борт и взять прямо в воде, распаренную и горячую.

Лин представила, как цепляется пальцами за холодный мрамор бортика, как ерзает по тому же холодному мрамору грудью, а ниже — приятно горячая вода, и ноги широко расставлены, а член Асира распирает изнутри, вталкивается, и вот Асир почти ложится на нее, притискивая к мрамору грудью так плотно, что дышать можно только животом, и говорит в ухо: «Он там весь». Застонала, сжалась, прогнувшись, стараясь вобрать, принять пока хотя бы пальцы, и уже ощущая, что их мало, что хочет большего. Запрокинула голову, пытаясь поймать взгляд Асира, и почти выкрикнула:

— Да. Сделай так.

— Сделаю. Но сначала ты кончишь здесь. Сейчас. Смотри на меня.

Лин цеплялась за его плечи, едва держась на подгибающихся ногах, и казалось, не сама держится, а держит взгляд — темный, жадный и властный. Не пыталась двигаться навстречу, полностью отдавшись движениям руки Асира, только каким-то краем сознания отметила, что от того, как он сказал это «кончишь здесь, сейчас», ее опалила обжигающе-жаркая волна восторга. Хотела именно этого — подчиняться, довериться кродаху полностью, и не имело значения, что раньше считала такое отвратительным. Отвратительно было бы, если б на месте Асира оказался кто-то другой.

— Давай, — пальцы в последний раз двинулись вниз и с силой толкнулись вверх, и то ли от этого движения, то ли от приказа, Лин качнулась вперед, почти падая, почти теряя связь с реальностью, только чувствуя, как тело охватывает сладкая, тягучая истома и закрываются глаза. Асир подхватил ее на руки, она хотела обнять за шею, но даже на то чтобы пошевелиться, сил уже не оставалось.