— И это нам на руку, — с хитрой улыбкой сказал Игнат и обернулся к Горынычу со словами, — ну, что я тебе говорил? Тут настоящая вечеринка!

Сросшиеся сиамские близнецы дико вертели головами, силясь охватить масштаб и величие праздника. Носы и рты двигались синхронно, впитывая в себя тягостную атмосферу инфернального пиршества и смакуя запахи копоти и тлена.

— Да-а, размах! — с благоговением высказалась одна голова.

— Людишкам лучше держаться поодаль! — хохотнула вторая.

Теперь уже сложно было понять, где находится апатичная половина, а где в диалог вступает жизнерадостный близнец. Горыныч будто повеселел весь целиком.

Их появление не осталось без внимания. Музыка стихла, официанты замерли, гости обратили тошнотворные рыла к вновь прибывшим. Дана застыла посреди танцплощадки, потом вывернулась из объятий своего убийственно ужасного кавалера и засеменила к детям.

— Вот и виновники торжества! — глубоким грудным голосом возвестила она. — Дорогие гости! Спешу представить вам моих детей. Кира, моя отрада и услада для глаз! — она обняла дочь, застывшую посреди зала мраморным изваянием. — Позволь представить тебя твоему суженому!

Из толпы выступил герцог Теней — воплощение мрака в образе прекрасного мужчины во фраке. Едва он сделал шаг в сторону Киры, Игнат зарычал, да так, что жалобно вздрогнули хрустальные люстры под потолком.

Кира невольно отступила, а в следующий миг подле неё стоял уже не Игнат, но его истинное воплощение — древний вампир.

Тело Игната преобразилось с такой силой, что воздух вокруг затрещал от напряжения. Мышцы вздулись, словно наполненные расплавленным серебром, под идеально сидящей белой футболкой проступили очертания нечеловеческой мощи.

Его кожа стала белее мрамора, почти прозрачной, и сквозь неё проступила сеть пульсирующих вен. Глаза полыхнули алым пламенем, в них отразилась вечность, а зрачки превратились в вертикальные щели, как у хищника.

Клыки удлинились, став смертоносными лезвиями, способными разорвать плоть одним касанием. Из спины вырвались чёрные крылья, сотканные из теней и крупиц мрака, их перья мерцали алыми искрами.

Аура древнего вампира окутала пространство вокруг него, заставляя воздух вибрировать и звенеть, будто струны арфы.

Его голос изменился — стал глубже, бархатнее.

— Моя! — молвил он всего одно слово и сомкнул оба крыла вокруг Киры, помещая её в кокон своего покровительства.

Движения стали плавными, почти грациозными, но в них чувствовалась такая мощь, что Кира невольно затрепетала от восхищения и страха.

Перед ней стоял уже не человек — древний повелитель ночи, воплощение самой тьмы, чья красота была настолько совершенной, что перехватывало дыхание. Жёсткий взгляд проникал в самую глубину её души, заставляя сердце биться чаще, а кровь бежать по венам быстрее.

В этом преображении было что-то первобытное, что-то, что пробуждало в Кире глубинные инстинкты, заставляя её тело трепетать от смеси ужаса и восторга. Она понимала, что перед ней — существо, способное как подарить ей вечность, так и забрать её жизнь в одно мгновение, и почему-то знала, что Игнат не покусится на её бессмертие, но раздерёт на части каждого, кто осмелится посмотреть в её сторону.

Женишок явно растерялся. Козырять ему было нечем, да и желания оспорить право на невесту у него не возникло. Глуповато улыбнувшись, словно говоря: «Хе-хе, это же всё просто шутка!», он попятился назад и растворился в воздухе, а может просто драпанул — Кира не вдавалась в подробности.

— Что ж, — заключила Дана, с гордостью поглядывая на дочь, — вижу, ты и сама выбрала себе достойную пару. Друзья, поприветствуйте…

— Где отец? — Кира, стоя в окружении крыльев Игната, осмелела в разы. — Мы приехали только ради него.

— Моя суетливая дочь! — Дана засмеялась, и гости подхватили этот жеманный смешок. — Я ещё не представила Саймону его пассию…

— Я обойдусь, маман, — глумливо выкрикнул Семён. — У меня, конечно, нет подружки, которая могла бы стереть с твоей хари этот самодовольный оскал, зато есть кое-что покруче. Горыныч, приятель, тебе нравится эта злая тётка?

Горыныч насупился. Ему с детства внушили, что «злая» означает что-то нехорошее, незаконное, злым быть нельзя, поэтому он с осуждением посмотрел на красивую женщину в рубиновом платье и по-детски погрозил пальчиком, нехорошо, мол, ай-яй-яй.

Дана растерялась. Саймон воспользовался её замешательством и шепнул на ухо одному из сиамских близнецов.

— Выпусти себя.

Горыныч послушно исполнил просьбу друга. Семёна он любил, как никого иного, потому как вампир всегда относился к нему с большой заботой, а ещё умел шутить и веселил угрюмую половину.

Тучное тело сиамских близнецов начало преображаться с ужасающей силой. Жир словно таял, превращаясь в чешуйчатую броню, а плоть наливалась нечеловеческой мощью.

Две головы, прежде склонившиеся друг к другу в братском объятии, теперь распрямились, их лица исказились в первобытном оскале. Зубы удлинились, превращаясь в острые клыки, а глаза полыхнули яростным пламенем.

Тело стремительно вытягивалось, раздаваясь в плечах. Кости хрустели, перестраиваясь в драконью анатомию. Из спины вырвались огромные кожистые крылья, покрытые чешуёй цвета грозовой тучи.

Руки трансформировались в мощные лапы с острыми когтями, а ноги удлинились, превращаясь в чешуйчатый змеиный хвост. Толстая кожа покрылась бронированными пластинами, между которыми пробивались языки пламени.

Головы, прежде человеческие, теперь приобрели черты древних драконов. Челюсти удлинились, из них показались раздвоенные языки. На головах проросли костяные гребни, увенчанные острыми шипами.

Из горла вырвалось оглушительное рычание, от которого задрожали стены. Воздух наполнился запахом озона и серы. Существо взмахнуло крыльями, и по помещению пролетел порыв горячего воздуха.

Перед изумлёнными взглядами собравшихся предстал грозный двуглавый Змей Горыныч. Две его головы, каждая со своим характером и волей, смотрели в разные стороны, готовые испепелить любого, кто осмелится приблизиться. Между ними клубились языки пламени.

Его чешуя переливалась всеми оттенками ночи, а в глазах отражалась древняя, первозданная сила. Существо возвышалось над толпой, словно воплощение самого хаоса, способное одним дыханием обратить всё в пепел.

Дана шокировано воззрилась на исполина добрых четырёх метров росту. Обе его макушки парили прямо под потолком, а когтистые лапы хаотично болтались вдоль тела, словно ища, кому бы свернуть шею.

— Ты скажешь, где отец или нам самим поискать?

Большинство гостей сочли за благо покинуть сомнительную вечеринку. Зал стремительно опустел.

Кира мягко отодвинула полупрозрачные крылья и побежала вглубь ресторана, на бегу выкрикивая:

— Папа! Папочка! Самсон! Это я, Кира, твоя дочь!

— В подсобке, — глухо молвила Дана и в изнеможении опустилась на ближайший стул. — Я не причинила ему вреда, лишь хотела…

— Да всем плевать, чего ты там добивалась, — Семён пошёл вслед за сестрой и по пути одарил матушку взглядом, от которого скисло бы молоко.

Горыныч потоптался на месте, потом приметил стол с изысканными яствами и, грузно переваливаясь с одной лапы на другую, двинулся к закускам. Сшиб головами несколько люстр, удивлённо посмотрел на осколки, разлетевшиеся по полу, и пробасил во всю мощь великаньих лёгких:

— Нечаянно! Простите!

В драконьем обличии он говорил синхронно сразу двумя ртами, и с каждым гласным звуком из обеих пастей вырывались сизые облачка дыма.

Кира опередила близнеца. Открыла дверь в кладовку, увидела сидящего на куле с мукой старца — к счастью, целого и невредимого, — и с облегчением обняла.

Самсон поднял затуманенный усталостью взгляд на дочь и сказал со слезами в голосе:

— Она всё то же разочарование, что и столетия назад. Глянцевая оболочка с гнилым нутром.

— Да, папа, да. Она не достойна твоей печали. Пойдём домой? Я напою тебя чаем с липовым мёдом.