Пока не появилась она.

Одной мысли об Афине достаточно, чтобы вызвать у меня неистовую эрекцию, которая не проходит. Поначалу я изо всех сил старался не обращать на неё внимания. Я всегда знал, что мне не суждено победить в этой игре, и я этого не хотел. Я знал, что в конечном итоге она достанется Кейду или Дину. Так что не было смысла желать её. Нет смысла вкладываться в результат того, в чем я вряд ли смогу победить.

Но потом я пошёл за ней той ночью, после того гребаного ритуала дедовщины для новичков, и что-то изменилось. Сидя с ней в той забегаловке, я почувствовал то, чего не чувствовал годами. Что-то, что, как я знаю, опасно, из-за чего люди страдают, а то и хуже.

Настоящее, глубокое, осмысленное влечение. Я хотел её не просто трахнуть, но и поговорить с ней. Проводить с ней время. Держать её в безопасности.

Хотя я знаю, что это чертовски невозможно.

Я понял, что попал в беду после того, что мы сделали той ночью. Я знал, что её тоже тянет ко мне, что я тот, в кого она действительно может влюбиться, также, как и я в неё. И я знал, что должен положить этому конец, и быстро.

Вот почему я сделал прямо противоположное тому, что обещал ей.

Я наказал её. Я получил удовольствие от этого. И я бы солгал, если бы сказал, что сам вызвал это возбуждение, если бы не был твёрже, чем когда-либо в своей грёбаной жизни, наблюдая, как она извивается, плачет и стонет от удовольствия, когда я опускал трость на её маленький пульсирующий клитор.

Я никогда не забуду этот оргазм. С тех пор я вспоминал его десятки раз.

Я думал, этого будет достаточно, чтобы предостеречь её от меня. Чтобы заставить её возненавидеть меня, чтобы лишить её всякого шанса добиться меня, а не одного из парней, которые всегда будут побеждать, несмотря ни на что, даже если это зайдёт слишком далеко, причинит ей боль, сломает её.

Но это было не так. Она хотела меня. Достаточно, чтобы предложить мне свою девственность и, сама того не желая, ключи от королевства.

Боже, помоги мне, я, блядь, почти сделал это. Сказать Афине, нет, знать, что я отправляю её в чужую постель, было больнее, чем я мог себе представить. Той ночью я лежал в постели, твёрдый, как скала, и изнывал от желания подрочить, но отказывался, потому что знал, что это не поможет. В некотором смысле, я хотел наказать себя за то, что сделал с ней. Послал её к дьяволу, когда мог бы заполучить её сам.

Я всё ещё чертовски хочу её. И я всё ещё наказываю себя. Я мог бы выйти из комнаты несколько дней назад, когда Дин и Кейд растянули её на столе. Но вместо этого я просто сидел и смотрел, с пульсирующим членом и ноющими яйцами, пока они использовали её. Я вижу, что они с ней делают. Превращая её во что-то развратное, пробуждая в ней желания, о которых она и не подозревала, но не заботясь о том, чтобы облегчить ей это. Не заботясь о том, чтобы позаботиться о ней потом. Просто используют её, а затем отбрасывают в сторону, пока она им снова не понадобится.

Я провёл всю свою жизнь с этими двумя мужчинами, рос рядом с ними, практически был их братом. Я знаю, через что прошёл Кейд. Я знаю, какие ожидания возлагаются на Дина. Но это не оправдывает того, что они делают. И я знаю, что, просто стоя в стороне и наблюдая, ничего не предпринимая, я всё ещё остаюсь участником этого. Я по-прежнему помогаю им, вместо того чтобы пытаться остановить это, потому что как бы я мог? Я не могу остановить многовековую традицию в одиночку.

Или, может быть, мне просто всё равно.

Вот почему я вернулся сюда сегодня вечером, стою в сторонке в одних боксёрских трусах и больше ни в чем, ожидая своей очереди на ринг. Здесь жарко и влажно от стольких, тесно прижатых друг к другу тел. В этих подпольных боях, которые устраивают банды байкеров, нет ничего санкционированного или законного. Нет никаких реальных правил, кроме «не убивайте друг друга», или, по крайней мере, старайтесь этого не делать. И именно поэтому мне это нравится, потому что здесь я могу отбросить все правила, ответственность и оковы респектабельности и просто быть тем, кто я есть в глубине души.

Первобытный, инстинктивный зверь. Тот, кто хочет драться, трахаться и побеждать. Кто-то, кто хотел бы избить каждого из присутствующих здесь мужчин до полусмерти, а потом сесть на свой мотоцикл, вернуться домой и забрать Афину, уехать с ней так далеко, что никто никогда нас не найдёт, лишь останавливаться по дороге, раздевать её и трахать, пока она не начнёт выкрикивать моё имя снова и снова. Но если бы я это сделал, мы бы никогда не смогли уйти достаточно далеко, прежде чем они пришли бы за нами. Подобное предательство семей, побег, кража питомца, нарушение правил, отказ от победы – всё это влечёт за собой серьёзные последствия.

Я уже видел, что происходит, когда кто-то пытается бросить им вызов.

Я занимаюсь боксом и драками с тех пор, как был подростком. Но в последнее время я увлекаюсь этим всё больше и больше, пытаясь изгнать всех своих демонов, всю свою боль, непреодолимую страсть к Афине, которая, кажется, преследует меня днём и ночью. И это заметно. Я вижу одну девушку с краю толпы, высокую девушку с крашеными черными волосами и пронзительными зелёными глазами, с бриллиантовым пирсингом в носовой перегородке, поблёскивающим в свете голых лампочек над рингом, одетую в ажурный топ, под которым нет ничего, кроме черных крестиков-ноликов, и рваные джинсы с низкой посадкой, наблюдающую за мной. Её взгляд скользит по мне, вниз по рельефной линии моей груди и пресса, по напряженным мышцам моих рук, и я понимаю, что она моя, и я могу взять её, если захочу.

Может быть, так оно и будет.

Я мог бы трахнуть её сзади, схватить за прядь этих шелковистых черных волос и представить, что она Афина. Если я не увижу её лица, если я скажу ей заткнуться на хрен, я могу закрыть глаза и представить, как Афина извивается подо мной, умоляя меня заставить её кончить, принимая каждый дюйм моего твёрдого, как камень, члена.

Она подмигивает мне, и я чувствую, как пульсирует мой член, когда провожу пальцами по волосам, завязывая длинную прядь на макушке сзади, чтобы она не мешала мне во время схватки. Я вижу, как её взгляд скользит по моим волосам, и на её лице легко читается желание. С ней было бы легко, если бы я решил овладеть ею.

После Натали секс помог мне не сойти с ума от желания. Мне девятнадцать, и я возбуждён не меньше любого мужчины моего возраста, возможно, даже больше. Дело не в любви, а в первобытном, инстинктивном вожделении, движущей силе, которая, кажется, иногда поглощает все мои мысли наяву.

Так почему же мысль о том, чтобы трахнуть девушку в сетчатом топе и с кольцом в носовой перегородке, заставляет меня чувствовать, что я предаю Афину?

— Джексон Кинг! — Я слышу, как выкрикивают моё имя, когда победитель последнего боя покидает ринг, а его соперник повержен. Я вижу, как девушка засовывает два пальца в рот и громко свистит, перекрывая крики толпы, когда я вхожу, размахивая кулаками над головой, когда толпа выкрикивает моё имя.

Мой противник, высокий, мускулистый мужчина с татуированным лицом по имени Маркус, улыбается мне, демонстрируя золотой зуб, сверкающий на свету.

— Джекс Кинг. Давненько мы не виделись, брат. Он со смехом хлопает меня по плечу. — Готов принять удар на себя?

Я ухмыляюсь в ответ.

— Я как раз собирался задать тебе тот же вопрос. Пошли, чёрт возьми.

Это то, что мне нужно, думаю я, когда мы начинаем кружить друг вокруг друга, оба уже блестящие от пота. Весь остальной мир начинает исчезать, когда я сосредотачиваюсь на Маркусе, на предстоящей мне битве, на том, что мне нужно сделать, чтобы выйти из неё не просто победителем, но и с целыми костями и зубами. Может, мы с Маркусом и спокойны за пределами ринга, но я не питаю иллюзий, что он будет снисходителен ко мне. Он изобьёт меня до полусмерти, если я не буду следить за собой.

Я не ищу девушку в сетчатом одеянии. Я не могу позволить себе отвлекаться, особенно когда она заставляет меня думать об Афине. И не только Афине, но и о другой девушке с черными волосами и пирсингом в носу, девушке, которая не носила чулки в сеточку, но которая приходила и смотрела мои бои, стоя с краю толпы, к которой она не принадлежала, игнорируя комментарии и насмешки, брошенные в её сторону.