— Все очень просто. Лиза — моя бывшая жена. Это была ее тетя. Сестра отца. А это моя дочь, — и я киваю на малышку, которую няня переодевала. Она готовила ванночку для ребенка, чтобы ее искупать, и потому включила обогрев в палате на максимум.

— Очень интересно, но ничего не понятно. А настаивать будет уже слишком нагло с моей стороны, — качает головой заведующий детским отделением.

— Сева, что рассказывать? Как жена ушла беременная? Или как она решила развестись через приложение, прислав уведомление? Ты понимаешь, она даже не захотела, чтобы и в документах я фигурировал как отец, — чувствую, что выплескиваю на коллегу свои личные переживания, которые до этого момента держал где-то слишком глубоко в себе.

— Жень, может, пройдем ко мне и поговорим по душам? — предлагает мужчина, а я отрицательно мотаю головой.

— Сейчас не время, — не соглашаюсь. — Операция уже больше трех часов идет, — смотрю на часы, автоматически отсчитывая время начала операции.

— Я позабочусь о ребенке. Но скажи мне, ты реально заметил в ее поведении отклонение от нормы или это было специально для опеки с полицией сказано? — Михайлов больше не настаивает на откровениях.

— Я не уверен, но мне показалось немного странным, что ребенок все время спит. Я забрал ее из приемного покоя, она уснула, пока я нес ее к кабинету. Потом в кабинете от криков проснулась, но затем опять резко уснула. И вот сейчас посмотри на нее, она вялая и видно, что хочет спать, — и кивнул на ребенка, который сидел и клевал носом.

— Да, странно, — кивает Всеволод Анатольевич. — Сейчас пригоню всех, кто на смене, пусть ее осмотрят как следует. На сотрясение не похоже, как бы здесь не оказалось что-то похуже.

— Надеюсь, мы ошибаемся, — я киваю.

— Только одна проблема, — Всеволод Анатольевич хмурится. — Ты по документам никто, мама на операционном столе. У бабушки, я так понял, доверенности нет, — перечислил всех родственников мужчина.

— Все верно, — я киваю.

— Если возникнет резкая необходимость в медицинском вмешательстве, кто подпишет документы? — все же Всеволод Анатольевич — заведующий отделением, и решать кое-какие бюрократические моменты — это его работа.

— В том то и дело, что это большая, большая проблема, — я понимаю, о чем говорит Всеволод Анатольевич. Сам порой бываю в таких ситуациях.

— Тогда тебе надо решить этот вопрос, дружище, и как можно быстрее, — говорит Всеволод, как раз в тот момент у меня раздался телефонный звонок.

— Да, — звонит постовая медсестра.

— Евгений Александрович, Афанасьев вернулся с операции, — сообщает мне девушка.

— Я сейчас приду, — вижу вопросительный взгляд Михайлова. Нажимаю отбой и бросаю взгляд на ребенка.

— Операция завершилась, я пойду поговорю с Афанасьевым.

— Он ее оперировал? — коллега словно понимает все, что я сейчас чувствую.

— Да, — киваю и направляюсь на выход из палаты.

— Жаль, Родион Петрович ушел, — слышу вслед. Я полностью согласен. Жаль, что Родион Петрович не оперирует сейчас.

— Кирилл Витальевич! — окликаю Афанасьева. — Как операция прошла?

— Операция как операция, — Афанасьев бросает на меня недовольный взгляд. — Закончилась и хорошо. Девушка жива, если вы об этом.

— Меня интересует полный отчет по операции, — я не намерен сейчас миндальничать с мужчиной. В конце концов, сколько можно беречь уязвленное эго Афанасьева. Он хороший хирург, никто не спорит. Но человек он говно. Редкостное. И делать вид, что все не замечают, стараясь не ругаться с ним, чтобы в первую очередь не портить настроение самому себе, я не буду. Не тот случай.

— Что, выслужиться собрался? — Кирилл бросает язвительные слова. — Где-то повыше освободилось тепленькое местечко, и ты собрался покинуть нашу скромную больницу?

— Кирилл Витальевич, вы забываетесь, — я стараюсь сохранить остатки самообладания и борюсь с нереальным желанием врезать по этой наглой самовлюбленной роже.

— А что ты мне сделаешь? Уволишь? — мужчина кривляется, как подросток в старшей школе. — Меня никто не уволит, а если и уволят, то найду место получше. Раз таких, как ты, ставят у руля, здесь скоро и так все нормальные врачи разбегутся.

— Под «нормальными врачами» ты подразумеваешь себя? — я подходил все ближе и ближе. В ординаторской были только мы двое.

— Ну а кого еще? Я единственный не пытаюсь подлизать, чтобы получить местечко потеплее, — огрызается мужчина.

— Здесь полно нормальных и адекватных врачей. И тех, кто лучше тебя, и тех, кто хуже. Но так сложилось, что я стал твоим начальником. И не притягивай сюда моего отца. Он никак не повлиял на мое назначение. К словам Родиона Петровича прислушивались, а не к моему отцу, который даже и не знал, что здесь происходит. Еще раз тебя спрашиваю, как прошла операция? — я закипаю от этих препирательств.

— Хочешь сказать, что Родион Петрович рекомендовал тебя, а не меня? Я был его самым способным учеником! — выпаливает Афанасьев.

— Это ты спроси у него. А меня сейчас интересует операция и состояние пациентки.

— А я спрошу! — и мужчина, словно в издевку над моими словами, достает телефон и собирается набрать номер. — Я спрошу прямо сейчас.

Поведение Афанасьева похоже больше на ребячество. Мне плевать, что сделает сейчас Афанасьев. Напишет на меня докладную или сразу заявление в полицию за нападение, но, сделав пару шагов, я просто беру его за грудки и прижимаю к стене.

— Я. Спросил. Как. Прошла. Операция, — проговариваю каждое слово отдельно, глядя в глаза мужчине.

— Только попробуй мне что-нибудь сделать! — в глазах мужчины промелькнул страх. Я встряхнул его, как мешок с экскрементами, и брезгливо оттолкнул от себя. — Ты пожалеешь об этом.

— Уже жалею, что сразу не вышвырнул тебя, когда ты начал распространять про меня и отца откровенное вранье, но пожалел тебя. Сейчас мне от тебя нужна только информация про твою пациентку. Исаеву Елизавету Константиновну.

— Ну, слушай, — Афанасьев одернул на себе халат и нагло смотрит на меня. — Девушка если выкарабкается и встанет на ноги, значит, у нее лошадиное здоровье и сила воли.

— Это я и без тебя знаю! — огрызаюсь, сверля мужчину взглядом.

— Разрыв селезенки, сломанные ребра и, естественно, позвоночник. Ну и по мелочи: сломанная рука и пальцы на этой же руке, — перечислил Кирилл Витальевич все повреждения Лизы. — Потеряла много крови, но это все мелочи. Сам понимаешь, с позвоночником не шутят.

— Понимаю, — киваю в ответ на слова Афанасьева. — Но главное — она жива.

— Кто она тебе? — Кирилл Витальевич немного угомонил свой гонор и теперь смотрел с любопытством на меня. — Первый раз вижу тебя в таком состоянии. Ты же понимаешь, что я просто так не оставлю эту ситуацию.

— Да мне плевать, — и я не лукавил. — Спасибо за проведенную операцию, — благодарю мужчину, потому что уверен: он сделал все, как надо. — Главное, что Лиза жива.

— Неужто подруга твоя? — посмеивается мужчина.

— Жена, — кривая усмешка. — Бывшая.

— Сочувствую, — лицо Афанасьева вытянулось. — Что ж ты сразу не сказал?

— Когда? — я хмуро посмотрел на мужчину. — Не было возможности, ты все время выделывался.

Разговор окончен, и Афанасьев сел за свой стол заполнять документы. Как раз таки по операции Лизы.

Я же решаю позвонить Екатерине Тимофеевне. Достаю телефон и набираю ее номер, который заранее сохранил себе на телефон.

Женщина, узнав, что операция прошла нормально, расплакалась.

— Не переживайте, она сильная, она выкарабкается, — успокаиваю я женщину.

— Да, она боец, — соглашается Екатерина Тимофеевна. — Я нашла карточку Катюши, могу привезти ее сейчас и вещи для Лизы.

— Она пока в реанимации, и ей там не нужны вещи. Да и карточка Кати подождет до завтра, — если честно, я боюсь, что от беготни и нервных переживаний как бы с самой Екатериной Тимофеевной плохо не стало. — Привезете завтра.

— А ты будешь завтра там? — спрашивает женщина.