— Евгений Александрович, — слышу немного взволнованный голос медсестры. — Она очнулась, — не стоит говорить, кто такая «она», и пояснять причину, по которой я рванул со своего места и понесся в реанимацию. Даже постовая медсестра знает причину, по которой я каждый день хожу в реанимацию, о чьем здоровье справляюсь. Весь персонал судачит о моей бывшей жене и моей дочери. Кто-то откровенно издевается и глумится, кто-то сочувствует. Пока я спешил в реанимацию, персонал косился на меня, а я стараюсь держать себя в руках. Но не выходит. Влетаю в реанимационное отделение и замираю перед стеклянной частью стены в палате Лизы. В палате уже находится Афанасьев. Суетится вместе с медсестрой. Первый порыв был заскочить внутрь, но что-то меня остановило.

Теперь-то я понимаю, почему врачу нельзя оперировать близкого ему человека. Это тяжело. Очень тяжело и морально, и физически.

Я вглядывался в знакомое и в тот же момент незнакомое лицо девушки, что лежит на кровати в палате. Афанасьев стоит так, что не загораживает ее от меня. Глаза закрыты, мертвецкая бледность, такая, что видна каждая вена. Что-то явно изменилось. Но что? Не могу определить.

Из палаты выскочила одна из медсестер, и я успел ее остановить. Поймал за руку, и она замерла. Вопросительно смотрит.

— Что произошло? — внимательно вглядывался в лицо подчиненной. Я боялся уловить какую-то тень, которая могла бы сказать мне что-то плохое о лежащей в палате девушке. Что-то, что Афанасьев мог велеть ей не говорить мне. Да, я не исключал и такую вероятность. Я не параноик, но боялся, что злость на меня может отразиться на Лизе. Боялся, что он случайно или намеренно может совершить оплошность, которая приведет к непоправимым последствиям, но при этом скроет все от меня и подчистит любую документацию. В этом случае свидетелями этой самой оплошности станет только коллега, а если точнее — медсестра. Ведь это она всегда рядом с врачом. Врач может самонадеянно полагать, что медсестра может что-то не понять в силу отсутствия знаний. Еще в институте я понял, что зря некоторые врачи недооценивают опытную медсестру. Практикующая медсестра ничем не уступит врачу, потому что на ее стороне годы опыта. Так что девушка, которая стояла передо мной сейчас, запросто могла заметить врачебную ошибку Афанасьева, которую он, естественно, не отразит ни в одном отчете.

— Не знаю, — девушка смотрела немного испуганно. — Пациентка пришла в себя, но сразу же отключилась, — девушка отвела взгляд.

— Вы дежурили? — я прищурился и сканирую девушку взглядом.

— Да, я. Пришла санитарка, она убирала в палате, — девушка по-прежнему смотрела в сторону. — Потом пациентка вскрикнула: «Катя». И потеряла сознание.

— То есть до этого она была в сознании? — я напрягся. Что-то не то было во всем этом рассказе.

— Не знаю, — медсестра явно нервничала. — Я не обратила внимания.

— И чем же вы таким были заняты? — я зло смотрю на девушку.

— Ну не могу же я двадцать четыре на семь около пациентов дежурить, я же не робот! — собеседница вдруг пошла в оборону, словно я ее в чем-то подозреваю или обвиняю.

— Так вы были в палате или нет, когда Исаева пришла в себя? — я зло сжал челюсть.

— Была, — медсестра испуганно на меня посмотрела. — Можете у санитарки спросить. Мы как раз говорили с ней в этот момент, — оправдывается девушка.

— О чем? — смотрю в упор и вижу смущение медсестры. Отчего-то сразу становится понятно, о чем могли болтать две закадычные сплетницы. Хотя раньше за этой девушкой таких грешков замечено не было. А вот санитарка — любительница перемыть кости всем врачам. — Можете не отвечать, и так понятно.

— Евгений Александрович, я ничего такого не сказала! — оправдывается девушка.

— Что вы в нее вцепились? — из палаты вышел Афанасьев. — Ваша бывшая жена пришла в себя. Можно считать, дело сдвинулось с мертвой точки.

Я отпустил медсестру, которая моментально скрылась из поля моего зрения. Уверен, она теперь все дежурство от меня будет шарахаться и перемещаться по отделению мелкими перебежками.

— Как вы хорошо, Кирилл Витальевич, помните, что она моя бывшая жена. Главное, чтобы вы при этом не забыли, что она еще и ваша пациентка, — в груди клокочет от злости.

— Что ж вы ей врача не заменили? — Афанасьев усмехается и смотрит на меня свысока.

— Даю вам шанс доказать вашу порядочность, — да, я понимаю, что поступаю глупо и что логичнее было бы заменить врача. Но я знаю, что Афанасьев хороший врач. Главное, чтобы тот факт, что он плохой человек, не помешал ему быть хорошим врачом.

— Ну-ну, — кривится в недоброй усмешке собеседник. — Сделаю вид, что я вам поверил.

— Я хотел бы получить отчет по лечению и ее состоянию, — мне не нравится Афанасьев, скажу больше — я бы его уволил. Но где я найду хорошего хирурга за такую зарплату? Ответ напрашивается один — нигде.

— И вы его получите, — кивает Кирилл Витальевич. — Обязательно получите. Через пару часов, как только я его оформлю. Если, конечно, меня никто не отвлечет от этого занятия. А то, сами же понимаете, пациентов много, не только ваша бывшая жена. Вернее, пациентка Исаева, — губы Афанасьева растянулись в мерзкую улыбочку.

Он просто тянет время, чтобы испытать мои нервы. Это единственный вывод, что я могу сделать из поведения подчиненного. Ну что, подождем.

Прихожу в себя снова под писк приборов. Мне кажется, именно этот раздражающий звук и заставляет меня открыть тяжелые веки. В голове пульсирует мысль: «я не позволю отдать Катю в детский дом».

Мое пробуждение никто не заметил. Лежу и смотрю в потолок. Сил, чтобы позвать кого-то, нет, а делать, как в прошлый раз, чтобы снова потерять сознание, я не хочу.

Почему-то вспомнилось, как я морально принимала факт моей беременности. После предательства мужа я оказалась разбитой и опустошенной. Тяжело было вставать, тяжело было думать, только слезы лились ручьями и никак не прекращались. Казалось, что я не выплыву, не смогу принять действительность. Мечты, что были, рухнули в один момент, и тысячи мелких осколков впились в душу и разум. Я честно не знала, где взять силы, чтобы дальше жить. Силы мне дала дочь. Она наполнила мою жизнь смыслом. Беременность заставила меня взглянуть на свою жизнь под другим углом. Заставила осознать, что вскоре я буду нести ответственность не только за себя, а еще за одного маленького человечка. Этот человечек рос во мне и каждую минуту напоминал, что мне нельзя раскисать. Не уверена, что пережила бы этот разрыв, оставшись в своем уме, если бы не Катюша. После того как меня выгнала из дома моя же собственная мать, я не ждала особой помощи ни от кого. Тетя помогла и поддержала, но толчок к движению вперед дала моя малышка. Моя девочка заставила меня улыбаться и двигаться, как бы ни было тяжело, я не имела права сдаваться. Пришлось закрыть сердце на замок. Постепенно мне перестали сниться Женя и тот день, который разделил мою жизнь на «до» и «после». Порой, конечно, меня посещали мысли о том, каким бы отцом для нашей дочери стал бы мой бывший муж. Как он нянчился бы с ней, носил на руках и говорил, какое она чудо. Но я старалась отгонять эти видения от себя. Мне было больно, что моя Катюша лишена этого всего, а другой ребенок называет его папой. Мой муж целует другого малыша перед сном и обнимает, когда ему страшно или больно. Боже, как же я в тот момент его ненавидела! За то, что он разрушил все и лишил нашу дочь этого будущего. Он лишил ее себя и своей любви. Эта мысль впилась занозой, назойливо притягивая фокус на себя. И тогда я дала себе обещание, что буду любить ее за двоих. Я не позволю, чтобы она была обделена чем-то. Я работала день и ночь, брала подработки, чтобы поскорее забрать дочь к себе. Было тяжело физически, но хуже было морально, ведь я понимала, что моя дочь взрослеет без меня, что я пропускаю самые первые и важные ее шажочки. Мне оставалось только сцепить зубы и идти к намеченной цели.