— Да, — поворачиваюсь к мужчине. — Так непривычно даже слышать слово «дочь».

— Понимаю, я бы тоже был бы в шоке, — признается заведующий детским отделением. — Может, зайдешь, посмотришь, какой анамнез успели собрать.

— Что-то серьезное? — я сразу напрягся.

— Надо смотреть, конечно, все вместе, но кое-что уже вырисовывается, — Михайлов развернулся и повел меня в свой кабинет. Мы зашли, и мужчина закрыл дверь. Он раскрыл карту Кати и показывает мне. — Анализы, в принципе, неплохие, но надо смотреть ее детскую карту. Но сонливость у ребенка действительно присутствует, тебе не показалось.

— Карту бабушка привезет завтра, — сажусь за стол и внимательно изучаю анализы и все, что успели написать врачи. Здесь они осматривали на совесть, ничего общего со стандартными осмотрами в поликлиниках.

— Это хорошо, — кивает Михайлов. — Я склоняюсь к сотрясению и сильнейшему стрессу. Завтра сделаем снимки, ЭЭГ и все остальное. И если есть что-то, то оставим лечиться обязательно. У меня появилось кое-какое предположение, но мне надо лично понаблюдать за ребенком, — говорит Всеволод Анатольевич задумчиво.

— Даже меня ты напугал, — я качаю головой. — Завтра Екатерине Анатольевне ничего такого не говори, а то до инфаркта женщину доведешь.

— Да, там ничего смертельного. Но если мое предположение подтвердится, то за девочкой просто надо будет больше присматривать, — усмехается врач.

— Это что за болезнь такая? — я удивленно приподнимаю брови вверх.

— Нарколепсия, если уж так настаиваешь. Но я не встречал этой болезни у детей, так что я могу и ошибаться, — развел руками Михайлов.

— Название звучит жутко, — хмурюсь, вспоминая, что за болезнь такая. — Это когда человек засыпает все время?

— Да, ты правильно помнишь, — кивает Всеволод Анатольевич. — Ну, в принципе, я отчитался и более не задерживаю тебя, можешь идти к дочери.

— Спасибо, — я поблагодарил и вышел из кабинета. Диагноз несмертельный, но однозначно неприятный и может сделать ребенка изгоем, хотя пока что паниковать рано. Не исключено, что девочка просто переволновалась, и так на ней сказывается перенесенные переживания.

Захожу в палату и на мгновение мне показалось, что девочка обрадовалась моему появлению.

— Привет, малышка, — не знаю почему, но на обращении «доченька» у меня споткнулся язык. Я не преувеличивал, когда говорил, что не привык еще.

— Добрый вечер, — поздоровалась сиделка, — девочка очень спокойная и не доставляет никаких проблем, — отчиталась медсестра.

— Это хорошо, — киваю женщине и, помыв руки, присаживаюсь к ребенку. — Я побуду некоторое время с Катюшей, если вам нужно отойти, то пожалуйста, — отпускаю сиделку, а сам рассматриваю девочку. Ее искупали, расчесали и переодели в казенные кофточку и штанишки. Но, несмотря на это все, девочка по-прежнему смотрит испуганными глазами. В груди защемило, и я обнял малышку. Она обняла меня в ответ и так нежно-нежно погладила по волосам, что у меня засвербило в носу от накативших слез. Отстранил малышку и потянулся к пакету.

— Смотри, что у меня тут есть, — и я показал девочке куклу. Когда в ее глазах засветились радость и восторг, я замер. Я впервые столкнулся с такими чувствами и потер грудную клетку. Дочка играла с куклой, а я смотрел на девочку и не мог оторвать взгляда. Все отношения с Лизой промелькнули перед глазами. Как я впервые увидел ее и пропал в ее глазах. Я всегда думал, что любви с первого взгляда не бывает, ровно до момента, пока не встретил Лизу. Я стал тогда просто помешан на ней. И когда она ответила мне взаимностью, был невероятно счастлив. А сейчас передо мной сидела наша дочка, а я боялся моргнуть, чтобы не пропустить ни одного жеста, взгляда, движения детской ручонки. Я не мог насмотреться на свою дочь, ругая себя, что тогда не стал копать, не стал выяснять, как и что произошло. Что ж я за дурак такой, что упустил такое! Теперь остается надеяться, что с Лизой будет все хорошо, и я смогу наконец-то все исправить. Даже думать не хочу, что Лиза может не выжить. Хочу, чтобы у нашей дочери были и папа, и мама, а еще любящие бабушка и дедушка. И даже двоюродная бабушка, это про Екатерину Тимофеевну подумал. Так я и провел вечер с дочерью, просто сидя и смотря на нее, пока не пришла сиделка. Настало время укладывать ребенка спать, и я попросил сам ее уложить. Дочка доверчиво прижималась ко мне, и я под присмотром сиделки уложил девочку спать. И лишь после этого покинул отделение. Воспользовался, так сказать, своим положением и отправился в реанимацию. На Лизу я посмотрел через стеклянную стену бокса. Она лежала вся в датчиках и трубках, сама на себя непохожая, бледная и осунувшаяся. Выживи, Лиза, ты, главное, выживи, а остальное мы все исправим.

Следующие трое суток были для меня максимально сложными. Работа поглощала много времени, но каждую свободную минуту я проводил с Катюшей. Несколько раз в день я заходил в реанимацию, но ситуация не менялась. Екатерина Тимофеевна привезла детскую карту и вещи. Она тоже много времени проводила с Катей, но в отличие от меня, она должна была подчиняться распорядку жизни больницы.

Самуил Абрамович согласился взяться за это дело. Он приехал в больницу, как раз когда там была Екатерина Тимофеевна.

— Прошу меня простить, — мужчина был сама галантность и поцеловал женщине руку, чем вогнал Екатерину Тимофеевну в краску.

— В присутствии Екатерины Тимофеевны вы можете говорить совершенно свободно, — обозначаю, что полностью доверяю бывшей родственнице.

— Тогда расскажите, как так вышло, что господин Филиппов не указан как отец ребенка? — мужчина приготовился слушать и даже что-то записывать. Екатерина Тимофеевна немного сбивчиво, но довольно доходчиво объяснила, что в ЗАГСе, где получали свидетельство о рождении, не работала какая-то база, и потому им поверили на слово.

— А разве я мог быть указан отцом? Ведь мы же были в разводе, — я удивленно смотрю на мужчину.

— Конечно, — кивает Самуил Абрамович. — Вы не вникайте. Но есть закон, согласно которому в течение определенного времени после развода ребенку внесут данные об отце, то есть данные бывшего мужа.

— Да, и Лиза знала об этом, потому и обрадовалась возможности скрыть от Жени ребенка, — подтверждает слова адвоката Екатерина Тимофеевна. — Ей от тебя ничего не нужно было, — видно, что женщине немного неловко.

— А когда она узнала о беременности? — не особо важный вопрос, но ответ хочу знать.

— Уже как ушла от тебя, — грустно кивает женщина. — Может быть, если бы она уже знала о беременности, то не ушла бы. Но тогда она не хотела мешать твоему счастью.

— Да о каком счастье вы говорите? Нет и не было у меня любовницы! — в сердцах вскакиваю и ерошу волосы, но ловлю на себе серьезный взгляд Самуила Абрамовича и сажусь на свое место. — Извините.

— Было или не было, но Лиза-то была в этом уверена, — пожимает плечами Екатерина Тимофеевна. — Катюшу она решила воспитывать одна, а я помогала, чем могла.

— Расскажите про мать Елизаветы Константиновны, — просит Самуил Абрамович, и Екатерина Тимофеевна выдает все, что знает. Адвокат делает пометки, что-то записывает и в итоге разговора складывает руки замком, смотря на меня.

— Я получил все необходимые документы, получил разъяснения по интересующим фактам, — кивает нам мужчина. — К понедельнику я подготовлю все заявления, иски и уже к середине дня или к концу дня смогу вам сказать перспективы.

— А предварительно? — я с надеждой смотрю на Самуила Абрамовича.

— Если предварительно, то могу сказать, что временную опеку у нас получится оформить. Но на все нужно время. Так что если вы не готовы платить шантажисту, то приготовьтесь к скандалу. Я подключу все свои связи, но даже с ними я не волшебник, — разводит руками мужчина.

— Спасите Катюшу, — обращается к мужчине Екатерина Тимофеевна.

— Спасти Катюшу сможет только ее папа-доктор, — и адвокат кивает на меня. — Если вы не передумаете и будете биться за ребенка до конца.