— И сколько вы хотите? — я не собирался отказываться от ребенка, но платить за собственную дочь — это уже какой-то бред.

— Думаю, пять миллионов — вполне адекватная цена, — вижу алчный блеск в глазах женщины.

— Это какой-то абсурд, — я шокирован суммой. — Вы что, думаете, что я не сделаю тест ДНК? Тогда я стану отцом Кати совершенно бесплатно!

— Пожалуйста, делай, — Любовь Олеговна встала с кресла и смахнула с рукава невидимую пылинку. Так манерно, словно она сцену отыгрывает. — Только поживет пока Катюша в детском доме. Или куда там этих безотцовщин отправляют, — и женщина смотрит на ребенка, словно она ее ненавидит. За что можно так ненавидеть такую крошку? — Пусть поплачет вдоволь, если у нее отец скупердяй и экономит на такой крошке, — и на лице женщины появилась наигранная маска жалости. — Вот только кто тебе, интересно, даст разрешение ДНК-тест проводить? Это ж надо в суд обратиться, чтобы судья ситуацию рассмотрел, решение принял, назначил экспертизу. Думаю, на все про все пара недель уйдет. А пока пусть в детском доме поживет. Ей полезно будет, потом больше ценить будет такого любящего папочку. И дедушку, кошелек которого явно больше похудеет, чем на пять каких-то несчастных миллионов.

— Вы в своем уме вообще? — честно, я начинаю сомневаться в адекватности женщины. — Зачем вам такие деньги? Почему такая срочность?

— Это не твое дело! — женщина начала повышать голос. — Или что, думаешь, только вам, богатеньким, деньги нужны, а нам, обычным людям, без надобности?

— Тише вы, разбудите ребенка, — я вижу, что малышка начала ворочаться и хныкать, но Любовь Олеговну плач внучки ни капли не беспокоит. Это не женщина, это какой-то монстр бесчувственный.

— Да пусть просыпается, мне плевать! — женщина еще сильнее повышает голос, делает это намеренно, преследуя цель разбудить и, мне кажется, испугать ребенка.

— Что вам сделала эта девочка? Что вам сделала ваша дочь, что вы так ее ненавидите? — я многое видел в своей жизни в связи с профессией. И горя, и радости, но такой цинизм и бесчувственность встречал впервые. Ребенок разразился рыданиями, все же проснувшись и испугавшись. Я подскочил к малышке и подхватил ее на руки, прижимая к себе и пытаясь успокоить.

— Моя дочь? — на лице женщины появилось такое злорадное выражение, что мне стало не по себе. — Знал бы ты, сопляк, что мне сделала эта девчонка, которую ты называешь моей дочерью, так бы не говорил.

— Просто дело в том, что Лиза ей не дочь, — на пороге моего кабинета стояла смутно знакомая женщина. — Здравствуйте, Евгений. Я Екатерина Тимофеевна, тетя Лизы и бабушка Катюши, — представилась женщина и прошла в кабинет. Как только малышка увидела знакомое и родное лицо, тут же потянулась к ней. А когда я передал ей ребенка, она обняла женщину за шею и успокоилась.

— А кто? — я, если честно, растерялся.

— Лиза — это дочь Кости, а у этой мегеры и детей-то не было никогда, — Екатерина Тимофеевна села на диван, на котором только что спала Катюша. И, усадив ребенка к себе на колени, тихонечко начала малышку укачивать. И девочка, почувствовав тепло родных рук, начала прикрывать глаза. Этакая детская сонливость меня насторожила. Что-то здесь не так, но разговор о Лизе и ее псевдомаме меня отвлек.

— Я что, на дуру похожа? — Любовь Олеговна презрительно фыркнула. — Этот кобелина ни одной юбки не пропускал, а тут поставил условие: или я принимаю его дочь, или он уходит от меня и растит ее в одиночестве.

— А я говорила Косте отдать мне ребенка, я бы ее вырастила и стала бы хорошей матерью, — комментирует слова родственницы Екатерина Тимофеевна.

— А что с настоящей матерью Лизы? — я думал, что такие сюжеты бывают только в сериалах.

— Умерла в родах, — отвечает Екатерина Тимофеевна.

— Хотела мужика из семьи увести, а в итоге поплатилась, — по-своему интерпретирует события Любовь Олеговна. — В общем, я все сказала. Если хочешь опеку над соплячкой — плати.

— Что ты удумала, Люба? — Екатерина Тимофеевна озадаченно посмотрела на женщину.

— То, что мне положено, — Любовь Олеговна налетает на золовку с претензией.

— Дура, тебе Костя и так полквартиры оставил по доброте душевной, — качает головой Екатерина Тимофеевна.

— Я всю квартиру заслужила! И домишко этот, в котором ты живешь, тоже должен был быть моим, а не тебе достаться. Я столько лет терпела это кобелину. Каждый раз, когда этот козел окучивал очередную малолетку, я дома полы намывала да туфли ему надраивала, чтобы он с иголочки был. А потом еще и не спала по ночам, когда он дочку свою притащил. Вам этого не понять! Я только жить начала, жизнь свою устраивать! А тут узнаю, что без этой самой девки не могу теперь квартиру продать. Я честно заслужила, отработала все эти деньги! — кричит в сердцах женщина, а я смотрю на нее с ужасом. Впрочем, так же на нее смотрит и Екатерина Тимофеевна.

— Одумайся, Люба, — призывает Екатерина Тимофеевна к разуму бывшую родственницу.

— Ну, зятек, бывший, просвети-ка нас, — и Любовь Олеговна со злорадством смотрит на Екатерину Тимофеевну, — когда там у нас внученька сироткой-то станет?

— Что? — Екатерина Тимофеевна испуганно встрепенулась и посмотрела на меня, а я растерялся. И как эта бабища догадалась, что у Лизы дела не очень. — Лиза? Что с ней?

— Не пугайтесь, Екатерина Тимофеевна, — я пытаюсь успокоить женщину. — Ей сейчас делаю операцию, у нее есть все шансы.

— Шансы на что? — экс-мамашка не унимается. — У нее хребет перебит! Так что хотела ты, Катя, забрать Лизу, вот и заберешь. Будешь всю оставшуюся жизнь ей жопу подтирать, — и на губах Любови Олеговны заиграла улыбка. — Это если она еще выживет.

— Что ты говоришь, Люба? Как ты можешь такое говорить? — Екатерина Тимофеевна пораженно смотрит на женщину. — Ты же ее растила, она тебя матерью называла. Да если б ты не оттолкнула ее тогда, когда у них с Женей разлад пошел, она бы никогда ко мне не обратилась за помощью. Ты и только ты ей самый дорогой и близкий человек.

— Да какой разлад⁈ Она просто дура, мужика даже удержать не может, — отвечает бывшая теща. — Меня всю жизнь воротило от этих нежностей и слов «мама». Я из-за Кости-то и не смогла стать настоящей матерью для своего собственного ребенка.

— Люба, кроме тебя в той ситуации никто не виноват, — видимо, Екатерина Тимофеевна в курсе того, о чем говорит женщина.

— Конечно, сама во всем виновата. Дура была, когда влюбилась в твоего брата. Забеременела, он даже женился на мне. Благородный какой, я не могу. А потом стал гулять и пары месяцев не прошло с даты свадьбы. У меня седьмой месяц беременности был, когда ко мне явилась эта деваха. Она думала, удивит меня своим пузиком, а тут я со своим в два раза больше ее.

— К вам пришла настоящая мать Лизы? — мне казалось, что я уже не в состоянии удивляться. Но нет, чем дольше мы разговаривали, тем сильнее я удивлялся.

— Да, эта малолетка думала, явится ко мне, покажет живот, и я тут же свалю в туман. Но не на ту напала! — Любовь Олеговна усмехнулась, вспоминая тот день. — Я отметелила ее и выпнула из квартиры. Потом роды начались у меня.

— Что-то ты не сказала, что роды у тебя начались из-за того, что ты таблеток напилась, чтобы изобразить попытку суицида. Чтоб Костю испугать, — добавляет Екатерина Тимофеевна.

— А я что, виновата, что у твоего братца ни стыда ни совести? Да, я просчиталась. Не учла, что у беременной таблетки усвоятся быстрее, и этот кобелина на работе задержится и найдет меня, когда уже будет поздно! — женщина плюется злобой.

— Виновата, — обрывает ее Екатерина Тимофеевна. — Ты должна была не моим братом пытаться манипулировать и прививать ему чувство вины, а в первую очередь думать о ребенке.

— В общем, я сумму назвала, — Любовь Олеговна посмотрела на часы так, словно опаздывает. — У вас есть время до понедельника, чтоб собрать деньги.

Женщина направилась к двери и подошла к ней как раз в тот момент, когда она открылась и на пороге появились девушка в форме и женщина лет сорока с уставшим взглядом. А вот и полиция с опекой пожаловали. Любовь Олеговна попятилась и испуганно оглянулась на меня и Екатерину Тимофеевну с ребенком на руках. У нее на лице отразился испуг, а я довольно улыбнулся.