— Кстати, Угез, а ты сейчас с каким оружием работать можешь? — вновь повернувшись к погонщику, поинтересовался Иван.

— Работать?.. Ну-у, у меня есть нож, топор, вот здесь арбалет, взведённый на всякий случай, выстрелить сумею.

— Угез, я не спрашиваю, что у тебя есть. Чем работать можешь?

— Да нормально ничем, сам же видишь, — погонщик приподнял правую руку с протезом.

— Это даже хорошо, что ничем. Значит, переучивать не придётся. Завтра начнём занятия. Если хочешь в ватаге остаться, — привыкай, — Полусотник снова обернулся назад. — Эй, ну где вы там? А готовы? Гнак с Джоком налево, мы с Миклушем направо. Пока просто бежим до приказа.

Угез смотрел, как молодые бродяги, не говоря ни слова, попрыгали с облучка и побежали рядом с фургоном. Такого он ещё не видел, чтобы ночью, в дождь, место того, чтобы завернуться в одеяло и дрыхнуть, бежать рядом с фургоном? И ладно, если какая угроза была, так всё в округе спокойно. А ещё этот Полусотник грозился с ним оружейным боем заниматься… Дела…

— Душа радуется, правда?

Угез, погружённый в себя, то и дело отслеживающий состояние быков и по давней привычке, не утратившейся за все годы прозябания в посёлке, прислушивающийся к окружающей обстановке, вздрогнул от неожиданности и торопливо коротко согласился:

— Да.

И только потом обернулся. Из фургона на облучок выбрался старик с двумя исходящими ароматным паром кружками в руках.

— Держи, — протянул Агееч одну из них погонщику.

Чуть суетясь в движениях, Угез обернул вожжи вокруг протеза и с благодарным кивком принял кружку. А старик плюхнулся на соседнее сидение и с видимым удовольствием вытянул ноги и одновременно шумно втянул носом пар, поднимающийся над кружкой.

— Помню, нам с бугром… Хотя тогда и ватаги-то не было, два изгоя, не по своей воле вляпавшиеся в неприятности и которым устроили гон несколько команд охотников за головами. Кого там только не было: от имперских до крыс… Хорошо ещё, старые друзья помогли, вовремя подсказали да фургон собрали. В долг, конечно. Но кто же просто так сто золотых даст. Но тогда, считай, было почти что в дар. Никто и подумать не мог, что иномирянин, только-только, по осени, в наш мир попавший, и старый забулдыга, проклятый демоном, смогут выбраться. Понимали, — пропадут их деньги, но собрали. Чтобы перед собой и кодексом чистым остаться… Сидим мы, значит, с бугром на доске облучка, впереди неизвестность, а в руках кружки со сбитнем. Сидим и улыбаемся, — душа дороге радуется. Вот в такие моменты и понятно становится, кто ты: дворовый работяга или вольный бродяга.

Старик замолчал. А Угез, отхлебнув ароматного, действительно кажущегося сейчас безумно вкусным, напитка, молчание нарушать не захотел. Так и ехали под стук дождя о крышу фургона, да мерное буханье сапог бродяг, бегущих рядом с фургоном с двух сторон.

— Так, о чём это я, — снова заговорил Агееч. — А, да… Так вот… Гон, устроенный нам охотниками за головами, он не закончился же. В последний раз нас большая стая теневых гончих настигла. Их ещё эльфийским возмездием называют. Слыхал о таких?

Угез в это время прихлёбывающий сбитень, поперхнулся. Откашлявшись, пробормотал негромко, с явным недоверием:

— Слышал… Бугор моей прежней ватаги рассказывал и запрещал не то, что говорить что-то, смотреть в сторону эльфов. Не байки, значит?

— Не байки. Мы тогда в одной имперской деревеньке были. Только-только по местному обычаю хотели с вдовушками развлечься. По взаимной симпатии, конечно. Так, Чэч чего-то там учуял, и как был голым, так с сеновала во двор выскочил и давай орать: «Тревога!» Я, грешным делом, подумал всё, — протекла крыша у бугра. То и не удивительно, сколько всего на нас тогда навалилось. Ладно, думаю, уважу прилюдно, соберусь, оденусь. А потом мы все вместе над этим посмеёмся, — бугор наш на подначки необидчивый. Только успели одеться, как действительно, твари эти прямо из воздуха, с изнанки, выпрыгивать начали. Ну и понеслось месилово…

— А как же… выжили-то? Говорят же, что ещё никому не удавалось.

— Помогли нам. Тварей ослабили, да сильно.

— А кто?

— А вот это уже не наша тайна, а бугра. Он с тем разумным общался. Но не это главное.

— А что? — уж совсем как-то по-детски задал вопрос погонщик.

На что Агееч ответил не сразу. Его по-стариковски добрые, но выцветшие глаза, вдруг стали искристо-ледяные. И Угезу показалось, что видит он в их предвкушение доброй драки:

— Так, охота на нас ещё не закончилась. Вот и ждём гостей в любой момент. Стало быть, Угез, ты не расслабляйся, если вдруг почувствуешь, что непонятное, не стесняйся, сразу говори. Глядишь, всем нам жизнь спасёшь.

«Дела-а», — протянул про себя погонщик. — «Вот это жизнь, настоящая, которая мимо меня проходила, пока ночами дождевые стоки чистил, да крыс ловил. Если не выгонят, — сам ни за что от них не уйду!» Так и ехали дальше под мерный стук дождя и ритмичный топот бегущих рядом бродяг. А Угез то и дело теперь прислушивался умением к бредущим вперёд быкам, — они чуют пустошь гораздо лучше любого бродяги.

«А ведь прав, Агееч, — прихлёбывая сбитень, подумал Угез. — Душа действительно радуется».

А старик, сидящий рядом, вытянул ноги, прикрыл глаза и вроде бы задремал…

Не спал Агееч, хотя может быть, лучше и спал бы. А не вернулся снова в тот злополучный день, когда Чэч пропал.

Мужики нашли Агееча уже вечером, когда ватага переполошилась долгим отсутствием ушедших, и Бёдмод повёл их по следам, оставив у фургона, лишь перепуганного этим фактом, проводника Сара. Волколак вёл мужиков по следу уверенно, не останавливаясь даже на мгновение. Ещё бы, Чэч с Агеечем были ни разу не лесовиками, по лесу пёрли словно два тура во время гона. По их следу и простой пацан, выросший в соседней деревне, ночью без всяких проблем прошёл бы.

Агееча нашли стоящим на коленях. Старик словно в транс впал, уставившись в одну точку и повторяя, и повторяя одну фразу:

— Исчез… Взял и исчез… Аномалия? Телепорт? Как я не почувствовал? Где ты, Чэч?..

Старший стражник баронства Вестар тут же, пока не затоптали, принялся по расходящейся спирали искать следы Чэча. А Полусотник, расставив парней бдеть за периметром, опасаясь нападения демонических тварей, принялся тормошить старика. Тщетно… Несмотря на открытые глаза, старый бродяга был где-то далеко. И, рассвирепев от бессилия, вдруг сделал то, что до сих пор Ивану по ночам в кошмарах снится. Полусотник, взвизгнув тонко, словно и не ветеран-пограничник, а девица, нещупаная ещё, жука на подушке увидавшая, с воплем «Да очнись ты» влепил старику пощёчину, отчего голова Агееча мотнулась, словно вместо позвоночника у него тряпка оказалась. И ещё одну. И ещё…

Глаза старика обрели осмысленность где-то после пятой или шестой. Ещё через несколько минут, после того как Полусотник влил ему в рот полфляги сбитня, сбиваясь, Агееч рассказал, что произошло…

— Вот что, Иван, — старик положил руку на плечо Полусотника и посмотрел в глаза так, что тот разом вспомнил его прошлое прозвище «Камень», — забирай парней и волколака и возвращайтесь к фургону. Встанете лагерем, сегодня там переночуем. А я здесь останусь, Якова вызову. Он должен разобраться, что же всё-таки произошло и куда делся Чэч?

— Одного не оставлю, — шёпот ветерана по твёрдости мог поспорить со взглядом Камня. — Джока или Гнака, — выбирай сам и не спорь!

— Миклуша оставь, — со вздохом ответил старик. — Малой как-то Чэча на расстоянии чувствует, вдруг поможет.

— Хорошо…

Когда мужики ушли, Агееч достал амулет, который постоянно носил на шнурке за пазухой. И, прошептав молитву Сути, нажал на красную завитушку на его лицевой стороне. А потом они с Миклушем, привалившись спинами к стволу толстого дерева, не сводили глаз с моргающей руны.

— Дед, я если он не придёт? — тихо спросил Миклуш.

Агееч оторвал взгляд от амулета и, приобняв, прижал пацана к себе.

— Придёт, раз обещал. Куда он денется. Ты же выполняешь свои обещания? И он старается.