Сколько времени прошло во время рассказа, возница, давно уже столько ни с кем не разговаривавший, не заметил. Прервался же он, увидев, что пацан, убаюканный рассказом и шумом ливня, уже вовсю клевал носом.

— Миклуш. — Потормошил он пацана за плечо.

— А? Я слушаю, дядя Угез, слушаю.

— Иди спать, пацан, завтра дорасскажу.

Неохотно Миклуш кивнул, соглашаясь и поднявшись с кресла, поплёлся в фургон спать. Возница, чуть подождав, тоже поднялся. Он решил налить себе горячего сбитня, котелок с которым, стоял на всё ещё тёплой печке. Вернувшись на облучок, поставив чашку на полочку, он потянулся за оберегом, лежавшим в кресле пацана. И замер. Пацан так задницей елозил, что верёвочная сеть наполовину свисала с кресла?

— Да, нет… Он, когда вставал, чтобы спать отправиться, оберег и стянул нечаянно. Наверное…

Ватага Чэча

— Угез, Угез.

Возница проснулся разом, хотя, казалось бы, только-только заснул. Дала знать въевшейся с годами привычка: когда будят вот так, — медлить нельзя. Распахнул глаза и увидел склонившего над ним старика, осторожно тормошащего его за плечо.

— Я проснулся, Агееч, — прошептал возница, мельком отметив, что молодёжь, занимавшая верхние этажи противоположных нар, безмятежно сопит себе в две сопелки. — Что случилось?

— Быки встали, — коротко пояснил старик, заступивший на ночную вахту до утра, сменив Угеза. — Стоят и молчат, лишь головами туда-сюда мотают, будто высматривают что-то. Я Ивана уже разбудил. Обошли с ним фургон, — тишина. Ни аномалий тебе, ни тварей. Непонятно. Решили тебя потревожить. Ты лучше всех животину понимаешь.

— Ага, я сейчас.

Возница уселся, мысленно поблагодарив Агееча, который прошлым вечером буквально силком заставил занять нижнюю шконку. Протянув левую руку, достал лежащий под нарами протез и привычно присобачил его к правой коленке, затянув ремни на бедре. Протез правой ладони перед сном решил не снимать, лишь обработал культю маслом, приятно пахнущую травами, и сейчас похвалил себя за предусмотрительность.

— Помочь со штанами? — всё так же шёпотом поинтересовался Агееч.

— Так сойдёт, возится с ними долго, — отмахнулся возница, спавший в подштанниках, и натянул сапог на левую голую ступню, прямо так, без портянки. — Не замёрзну.

Нахлобучив широкополую шляпу, а вот без неё настоящий бродяга никуда, пошкандыбал вслед за стариком. На кухне оба чуть задержались, — старик помог инвалиду надеть плащ, повешенный для просушки возле всё ещё горячей печки. «На дровах здесь не экономят, по крайней мере пока, — ухмыльнулся Угез. — Да и сама печка — чудо, на одном полене чуть ли не до малинового состояния накаляется, отдавая в фургон живительную теплоту. А то, что воздух портит, — так мужики вентиляцию продумали».

Улица привычно встретила возницу холодным, влажным ветерком и шумом ливня. Поёжившись от такого приветствия, Угез осмотрелся. Справа, почти на краю облучка, стоял Полусотник со взведённым арбалетом. Возница бросил косой взгляд на кресло, в котором ещё совсем недавно угнездился с ногами Миклуш, слушая полночные, приятно страшные рассказы о Приходящих с ливнем. И елозил задницей, наполовину скинув сетчатый оберег. Доболтался, дуралей, новые уши нашёл? Не зря говорили, ох не зря…

Агееч, вышедший первым отшагнул к Ивану, пропуская возницу на его «законное место» с левого края. Угез в кресло плюхаться не стал. Вцепившись единственной рукой в удобную спинку, закрыл глаза и потянулся мысленно к Бурому, если кто ему что-то и расскажет, так это вожак.

Бурый чего-то боялся. Нет, не так. Матёрый бык опасался. Никакая тварь, вот прямо сейчас, на рогатого нападать не собиралась. И аномалии, преградившей дорогу, впереди точно не было, — животные, в отличие от многих разумных, их хорошо чувствуют и реагируют по-своему, — по широкой дуге обойти пытаются. А эти стоят как вкопанные. И даже молодняк не рыпается, — замер и куда-то в темноту вглядывается, явно пытаясь что-то разобрать.

— Не могу понять. — Пришлось признать Угезу, обернувшись к мужикам. — Надо идти вперёд, разбираться.

Возница тут же принялся спускаться по неудобной для него лестнице.

— Погоди! — негромко рявкнул Полусотник. — Куда ты без оружия?

— А-а. — Отмахнулся инвалид, уже вставший на землю и поднявший правую руку, демонстрируя протез. — Оно только мешаться будет.

— Я с тобой! — Подхватив копьё и щит, Иван спрыгнул на землю со своей стороны.

— Постой, Угез, — опомнился Агееч, — как у тебя с ночным зрением? У нас есть эликсир «Бувов глаз». Надо? Мы с Иваном уже выпили.

По заведённому кодексом обычаю, при найме бродяги в ватагу, у него интересовались только наличием самых необходимых умений, об остальных старались не спрашивать, расскажет хорошо, не расскажет, — его дело. Полностью обо всех умениях своих ватажников бугор узнавал через три-четыре рейда, и то если бродяга принимался в ватагу на постоянку.

— Ух ты, — искренне удивился возница. — Богато живёте. Не откажусь, конечно.

Старик тут же достал из кармана маленький пузырёк, ловко откупорил, чтобы инвалиду не пришлось возиться, и только тогда протянул Угезу. Благодарно кивнув, тот тут же опрокинул содержимое в рот и вернул пузырёк.

— Секунд пять подождать надо, — предупредил Агееч, бывший по совместительству и ватажным алхимиком.

— Как раз до Бурого дойду, — ещё раз кивнул Угез. — Около него и дождусь.

Шкондыбая мимо молодого быка, возница, по привычке, погладил того по крутому боку, привычно ощутив влажные длинные пряди, густо покрытые салом, выделяемым кожей быков, на удивление, долгое время не имеющим никакого запаха. Молодой рогач вздрогнул от неожиданного прикосновения, фыркнул, скосил тёмно-лиловый зрачок большого глаза, узнал возницу, успокоился. Казалось бы, обычное движение, если не вспоминать, что чувствовал Угез влажность и сальность шерсти протезом. Мёртвой деревяшкой, прикреплённой с помощью ремней к культе, оставшейся от правой руки.

Когда это произошло в первый раз, четыре года назад на подворье Толстого Жана, Угез испугался, что всё, — умом тронулся!

Ему тогда бывший бугор подарок преподнёс, — вот этот самый протез, специально заказанный у мастера где-то в Империи. Протез оказался фильдеперсовым, из тёмной-багровой, почти чёрной древесины какого-то дорогого дерева.

— Да ты подержи его в руке, — как ребёнок радовался Белый, бывший бугор Угеза. — Чувствуешь? Лёгкий как пушинка. Но прочный… Смотри!

Сушащий свои крепкие белые зубы мужик с размаху ударил протезом, самыми пальцами по косяку двери. Угез увидел приличную вмятину в тёмной крепкой древесине.

— А на нём нет ничего, даже царапинки! Сколько угодно мочить можешь, — не разбухнет, не загниёт. Но, главное, у него пальцы подвижные. Вот эту кнопочку зажимаешь и двигаешь, как тебе надо. При желании, им не только обычную ложку или лом держать можно, но и швейную иглу или нож. И ни за что из руки не выпадет, пока снова на кнопочку не нажмёшь.

Ватага пробыла тогда в посёлке не дольше часа, мужики только и заскочили по дороге, чтобы протез этот передать, да немного монет инвалиду оставить до осени, пока из рейда не вернутся. Угез проводил их, стоя у ворот, а потом завалился в трактир и купил бутыль самого дешёвого и крепкого пойла. Не желая смущать своим видом редких гостей, инвалид попёрся в хлев. Где и начал нахрюкиваться в компании меланхолично пережёвывающих свою жвачку коров, быки в соседнем стойле стояли.

Так бы набрался и уснул, но тут одна бурёнка начала большими влажными губами тыкаться в левый бок, где в кармане плаща лежало несколько пригоршней соли и сухари. На сносях была, такой разве откажешь. В левую ладонь набрал соли, а правой, по привычке, погладил шею. И почувствовал…

Отдёрнул руку. Снова приложил. И снова почувствовал. Решил коснуться протезом стены хлева, раздался звонкий стук, — немного не рассчитал и получился удар одной сухой деревяшки об другую. Нет, прикосновение он почувствовал, в культю передался импульс, что протез обо что-то ударился. Но и только.