— Ох! А как же ты?

— Доберусь, успею, пока вы быков разворачивать будете!

Иван сорвался с места.

— Беда, Агееч! — запыхавшийся Полусотник, еле выдавил из себя слова, встревоженному старику. — Твари на нас напасть могут. Угез говорит, уходить назад надо. Ты быков разворачивай, а я пацанов будить пойду!

Легко сказать: разверни быков. Это-то ночью, на залитой водой узкой дороге, когда ещё скотина запряжена в две пары, да и фургон сам такой немаленький. Хорошо ещё возница дошкандыбал и, подхватив Бурого под уздцы, повёл по нужной траектории.

— Вау-ха-ха! Уха-ха-ха! — раздался вдруг со всех сторон многоголосый демонический лай-смех, перекрывающий шум дождя.

— Не успели, — выдохнул Угез! — Шакалы! Окружили, твари!

Ватага Чэча

— Подъём!

Басовитый рёв Полусотника заставил Миклуша распахнуть глаза. Опять старый вояка тренировку решил устроить?

«Воякой» Полусотника Чэч называл, ворча, полушёпотом, когда был уверен, что Иван его не слышит. И, как казалось, бывший служивый должен обижаться на такие слова, но пацан сам видел, — дядька Иван лишь в усы довольно усмехается, делая вид, что ничего не слышит. В общем, ничего не понятно, — отец, вроде и ругается, а Полусотнику это нравится. Но когда Миклуш сам так как-то буркнул, тут же схлопотал подзатыльник от Чэча:

— Побольше уважения к старшим, пацан.

Вот и пойми этих стариков… Сам Чэч-то ведь гораздо моложе дядьки Ивана.

— Подъём! — Повторился рёв Полусотника. — Боевая тревога!

«Боевая тревога!» — Эти слова разом сдули сонную одурь из головы мальчишки. «Боевая тревога!» — это серьёзно! Такими словами зря не разбрасываются, а вдруг пошутить захочешь, то столько нарядов отгребёшь, что в следующий раз, если снова возникнет такое желание, сам себе язык прикусишь.

Откинув одеяло, разом схватив висящие для просушки на верёвках штаны, рубаху и портянки, Миклуш свесил ноги, чтобы спрыгнуть и…

«Надо Джока толкнуть! — молнией пронеслась мысль. — Этому долговязому рёв Полусотника нипочём, да ему хоть в колокол над ухом бей, — лишь на другой бок перевернётся. У рудокопа просто завидная способность спать при любом шуме, — фе-но-ми-нальная. Как отец говорил: „Джок эту способность на руднике приобрёл, — привык на шум внимания не обращать“. Зато от любого прикосновения, даже самого лёгкого просыпается».

Только Миклуш изготовиться спрыгнуть с третьего уровня так, чтобы хлопнуть штанами долговязого, спящего на том же уровне, но на противоположных нарах, как Гнак высунулся из-за занавески на втором, закрывающей его постель, одной рукой шлёпнул приятеля, продолжающего дрыхнуть, а второй полностью отдёрнул занавеску. И сиганул вниз. Уже полностью одетый.

«У-у, зелёный, опять опередил. Снова ему очки в зачёт пойдут. И когда только одеться успел? Или так в одежде и спал? Тогда не считается!»

Пацан спрыгнул вниз и, плюхнувшись задом на нижнюю койку, принялся натягивать штаны. Гнак же, уже обувшийся, проскользнул мимо него к мешкам с бронёй. Между двумя этими «мелкими», как подшучивал над ними Джок, постоянно шла негласная борьба за лидерство среди молодёжи.

— Держи! — окрикнул Миклуша зелёный, передавая мешок и тут же следом ещё один. — Этот Джока, а это твой.

И тут же снова протиснулся обратно уже со своим мешком в руках. Ещё на тренировках в посёлке, поглазеть и позубоскалить на которые, сбегалась вся окрестная шпана, Полусотник заставил каждого из них запомнить то место, где он должен одеваться, чтобы не мешать другим.

Накрутить портянки, сунуть ноги в сапоги, натянуть куртку, поверх неё ремень, теперь набедренники, наручи, кирасу. Тут Миклушу потребовалась помощь с ремнями, по регламенту он должен подойти к Ивану или другому старшему, а Джок и Гнак помогали друг другу. Иван быстро затянул ремни. Осталось уточнить, что на голову шлем или шляпа?

— Тебе шляпу, вам шлемы! И выпейте эликсир «Бувов глаз».

— Готов! — первым отрапортовал пацан.

— Ты в гнездо, а вы на правый фланг облучка.

— Вау-ха-ха! Уха-ха-ха! — раздался вдруг со всех сторон многоголосый демонический лай-смех.

— Не успели! — рявкнул разворачивающийся к выходу Полусотник. — По местам! Смотреть в оба!

Забросив за спину арбалет и тул с болтами, Миклуш обезьянкой взлетел по специально для него сделанной лестнице на крышу фургона, не обращая никакого внимания на дождь. А что на него внимание-то обращать? Пацан в своё гнездо и с закрытыми глазами забраться смог бы, что и делал уже ни один раз на тренировках.

Уселся на сиденье, почувствовав, что мокрое, да и пофиг, схватил короткую верёвку с карабином на конце, надёжно привязанную к тому же сиденью, зацепить карабин за железное кольцо сзади на ремне. Страховка, увидит кто из старших, — порка Миклушиным же ремнём обеспечена. А дальше скинуть со спины арбалет, сунуть левую ногу в стремя, взвести арбалет, наложить болт.

— Я готов! — обязательно отрапортовать. Услышат, не услышат, — отрапортовать должен.

— Вау-ха-ха! Уха-ха-ха! — раздался в ответ с новой силой смех, лай и визг тварей, окруживших фургон. Но самих их в серой пелене ливня, бувов глаз уже действовать начал, ещё не видно.

Вот теперь можно посмотреть, что у старших твориться?

Ох, ё!.. Накосячили старшие! Видимо, Агееч, стоящий на облучке, поначалу решил развернуться, чтобы назад поехать. Но получилось плохо, — фургон встал по диагонали. И хромой возница сейчас пытался быков под уздцы вести.

— Вау-ха-ха! Уха-ха-ха!

«Пусть возятся, — это не моё дело», — одёрнул себя пацан, переводя взгляд на обочину дороги, где должны были вот-вот показаться окружившие фургон твари.

— Агееч, — дошкондыбав до облучка, Угез позвал старика. — Не успеем развернуться, — тут обороняться надо!

Снова принимать решение, от которого зависит жизнь всей ватаги. Старый бугор, когда-то с удовольствием и облегчением передавший эту ответственность своему ученику, только где этот ученичок-то, по привычке дёрнул себя за бороду, но пальцы лишь скользнули по щетинистому подбородку.

— Держим оборону здесь!

— Ту-у-у! — внезапно раздавшийся трубный рёв заставил всех вздрогнуть.

— Ту-у-у! Ту-у-у! — вторили ему ещё два.

— Контакт! — заорал Миклуш, вскидывая арбалет. — Север!

— Не стреляй! — завопил Угез, увидев намерение пацана. — Не стреляй, Миклуш. Это маммонты!

Что стоило пацану вовремя разжать сведённый от страха указательный палец, готовый вот-вот потянуть за скобу спускового механизма, когда увидел выходящих из пелены дождя громадных чудовищ, он не знал. Но смог, не пальнул.

— Мирный! Ми мирный! — послышался плохо понятный крик со спины переднего маммонта, идущего по дороге. — Кодекс! Бродяги! Чтить!

— Не стрелять! — Повторил приказ уже Агееч и тут же крикнул, обращаясь к коротышке: — Кодекс! Чтим!

Ошарашенный увиденным, Миклуш наблюдал, как из темноты выходят три маммонта, здоровенных таких тварины, с длинным щупальцем на морде, достающем почти до самой земли. «А клычищи-то, из пасти торчат больше, чем рога у Бурого! Вот это громадины! Пацанам в посёлке рассказать — ни в жисть не поверят! А что за мужики у них на спинах стоят? На Гнака похожи вроде, только в мехах каких-то. Гоблины, что ли? Точно, гоблины!»

— Мы вас проводить! — снова заорал мужичок-коротышка с загривка переднего маммонта. — Отсюда пять тысяч шагов! От таттов охранять! Кодекс! Чтить!

— Чем будем обязаны? — закричал в ответ Агееч. Тот же кодекс говорил, что оказавший помощь в Пустоши вправе запросить за неё оплату, если сразу не будет это оговорено. Так что, этот момент лучше обсудить заранее.

— Нет обязан! — отрицательно замахал рукой гоблин. — Кодекс! Добро!

— Мы согласны! — единолично принял решение старый бугор и только после этого посмотрел на стоящих рядом мужиков: Иван лишь пожал плечами, а более опытный в бродяжьих делах Угез согласно кивнул.

Маммонт, что стоял посреди дороги, начал разворачиваться. А вот два других, шедших по обочинам чуть позади первого, пошли вперёд, расходясь, беря на себя боковое охранение. «Или конвоирование», — пронеслась шальная догадка в мокрой от пота голове Агееча. Тут гоблин, стоящий на загривке правого маммонта и держащийся одной рукой за специальный поручень площадки, по всей видимости, заменяющей седло, размахнулся и что-то швырнул в темноту пустоши. Спустя мгновение там раздался негромкий «бам» и моргнула бело-голубая вспышка. Тут же к какофонии, из скребущего по нервам воя и потустороннего хохота, добавился многоголосый визг полной боли.