Она присела на корточки и обыскала гравий, но уборщики тщательно подобрали осколки. Она осматривала все больший и больший радиус и была уже на пути к забору, когда краем глаза заметила, как отражение подмигнуло ей в ответ. Она осторожно выудила осколок стекла, застрявший в доске, и положила его в пакет для улик. Она повернулась и посмотрела на кухонную дверь, которая была в добрых двух ярдах от нее. Стекло не упало к забору; его кто-то туда отбросил.

Она стояла, прислушиваясь к жужжанию насекомых, рычанию транспорта. Даже здесь, в окружении домов, машин и миллиона других людей, можно быть совершенно одиноким. Она чувствовала, как колотится ее сердце, слышала шум крови в ушах, когда думала о разбитых окнах, разбросанном стекле и украденных ноутбуках.

Внезапный громкий стук заставил ее подпрыгнуть. Входная дверь. Был ли кто-то внутри?

Она вернулась на кухню и остановилась, прислушиваясь. Раздавалось лишь гудение холодильника и тиканье настенных часов. Нет более тихого места, чем опустевший дом. Она вошла в столовую и снова остановилась. Поняла, что стоит на том самом месте, где София испустила свой последний вздох. Она не могла не взглянуть на пол и не вспомнить тело, лежащее там, где теперь стояли ее ноги.

Она прошла в гостиную и остановилась рядом с тем местом, где раньше стоял аквариум с булькающим водяным насосом и пучеглазой золотой рыбкой. Входная дверь, которую она оставила широко открытой, теперь была закрыта. Захлопнулась от ветра, подумала она; ничего необычного.

Она все равно прошлась по дому, чтобы удостовериться наверняка. Заглянула в спальни, шкафы, ванную. Хотя здесь больше никого не было, она все еще чувствовала отголоски тех, кто жил здесь, чувствовала их взгляды, наблюдающие за ней с фотографий на стенах. Когда-то это был счастливый дом. Пока не произошло убийство.

Выйдя на улицу, она глубоко вздохнула. Здесь не пахнет химическими чистящими средствами, только знакомые запахи скошенной травы и автомобильных выхлопов. Ее визит не дал ответов ни на какие вопросы, но вызвал новые. Она нащупала в кармане выпуклость пакета с уликами, в котором лежал потерявшийся осколок стекла, который не заметили уборщики. Стекло, которое могло вылететь, а могло и не вылететь из окна в кухонной двери. Стекло могло отлететь так далеко лишь в том случае, если бы окно было разбито изнутри.

И это изменило бы все.

Даже с этой стороны улицы я слышу стук молотка. Что-то происходит в доме Гринов, что-то, что приобретает все более и более зловещий оттенок из-за постоянно закрытых жалюзи на окнах. Я стою в своей гостиной, смотрю в бинокль и пытаюсь мельком увидеть кого-нибудь из них, но они упорно остаются вне поля зрения, как и их черный внедорожник, который сейчас припаркован в гараже. Должно быть, они вернули U-Haul в агентство по аренде, потому что перед домом его больше нет. В действительности я так и не увидела, что было в этом U-Haul, потому что Мэтью Грин разгрузил его под покровом ночи — и это еще одна деталь, которая вызывает у меня подозрения, но похоже я единственная, кому это не все равно.

Я опускаю бинокль и беру трубку. Винс тридцать пять лет проработал копом; он знает, что делать. В Калифорнии сейчас на три часа раньше, и к этому времени он, вероятно, уже позавтракал, так что это идеальное время для разговора.

После пяти гудков он отвечает: — “Привет, детка”. Голос у него бодрый, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы услышать в нем усталость. Как будто он пытается скрыть от меня то напряжение, в котором он находится. Милый мой Винс, всегда пытающийся уберечь меня от беспокойства. Это одна из причин, по которой я его люблю.

— “Ты в порядке, дорогой?” Спрашиваю я.

Какое-то время он молчит, а потом вздыхает. — «Честно говоря, она не самая простая пациентка, ухаживать за ней нелегко. Я целыми днями ношусь по лестнице вверх и вниз, принося ей то одно, то другое, и она никогда не бывает довольна. И моя готовка, видимо, тоже отстой».

Ну, в этом она права, думаю я, но говорю другое: — “Ты хороший брат, Винс. Самый лучший.”

— “Да, я стараюсь. Но я скучаю по тебе, милая.”

— “Я тоже скучаю по тебе. Я просто хочу, чтобы ты снова был дома.”

— “Ты там хорошо себя ведешь?”

Какой странный вопрос. “Почему ты спрашиваешь об этом?” — говорю я.

— “Я разговаривал с Джейн и...”

— “Она тебе звонила?”

— “Ну, да. Она сочла нужным рассказать мне кое о каких фактах. Как будто ты копаешься в вещах, которые тебе следовало бы оставить в покое.”

— "Вот в чем дело, Винс. Джейн не воспринимает меня всерьез, и мне очень хотелось бы узнать твое мнение».

— Это опять из-за той пропавшей девушки?

— «Нет, эту ситуацию я пока отодвигаю на второй план. Речь идет о новой паре через улицу, о Гринах. Ты еще с ними не встречался».

— «Затворники».

— "Ага. Что-то с ними не так. Почему они дожидались темноты, чтобы разгрузить свой U-Haul? Почему они целыми днями держат шторы опущенными? Почему избегают меня?»

— «Ну и дела, Энджи, понятия не имею», — говорит он, и мне кажется, что я слышу нотку сарказма в его голосе, но не уверена. — А Джейн что говорит по этому поводу?

— “Она говорит чтобы я не вмешивалась в чужие дела. Она не хочет ничего об этом слышать, потому что я всего лишь ее мать, а, похоже, никто никогда не слушает свою собственную мать. Как бы мне хотелось, чтобы ты был здесь и помог мне разобраться в этом.”

— “Я бы тоже хотел быть там, но, может быть, тебе стоит прислушаться к своей дочери. У нее хорошее чутье на такие вещи.”

— “У меня тоже”.

— “У нее есть значок. А у тебя нет.”

И именно поэтому меня никто не слушает. Все из-за значка. Он заставляет копов думать, будто они единственные, кто может учуять неприятности. Я кладу трубку, чувствуя глубокое разочарование, как в собственной дочери, так и в своем парне. Я возвращаюсь к окну и смотрю на другую сторону улицы.

Шторы по-прежнему опущены, а стук возобновился. Что он там колотит? Мой взгляд внезапно переключается на дом по соседству с их домом. В отличие от Гринов, занавески у Джонаса распахнуты настежь, и он стоит на виду у соседей без рубашки, поднимая тяжести. Минуту я наблюдаю за ним, и не потому, что у него очень красивое тело для мужчины его возраста, а потому, что я думаю о барбекю на заднем дворе, которое он устроил для соседей в августе прошлого года. Я помню, как стояла в его патио, потягивая ледяную "Маргариту" и смотрела через забор на дом его тогдашнего соседа Глена, который был кожа да кости из-за рака желудка, и умер два месяца спустя. Я помню, как мы с Джонасом качали головами поражаясь жестокости жизни, что пока мы жарили гамбургеры, бедняга Глен вынужден был пить Ensure (бренд пищевых добавок и заменителей еды, производимых Abbott Laboratories).

Я не могу заглянуть на задний двор Гринов, но Джонас может.

Я иду на кухню и достаю из морозилки кабачковый хлеб. Я не могу просто притащиться туда с пустыми руками; мне нужен золотой билет, а когда дело доходит до мужчин, нет лучшего золотого билета, чем выпечка.

Когда я стучу, Джонас открывает входную дверь, на нем синие шорты из спандекса с красными полосами по бокам. Он стоит, улыбаясь мне, и я так поражена тем, как плотно облегают его шорты, что какое-то мгновение не могу придумать, что сказать.

— "Ты наконец поддалась моим чарам?" - спрашивает он.

— «Что? Нет! У меня просто переполнилась морозилка, мне нужно было освободить место, и я подумала, что ты, возможно, захочешь, эм...”

— “Помочь тебе опустошить морозилку?”

Его реплика лишила мое предложение всякого очарования. Я стою там, держа в руках только что размороженный хлеб из кабачков, и думаю, как спасти разговор.

Джонас разряжает ситуацию громким смехом. — “Энджи, я же просто шучу. Для меня большая честь получить от тебя угощение, замороженное оно или нет. Зайдешь? Я отрежу каждому по ломтику, и мы запьем их бокалом виски.”