Гульзарилал растерянно развел руками:
— Пхулан ничего не сделала, мама, что ж ее унимать? Средняя явилась и…
Средняя пренебрежительно фыркнула:
— Я, по-твоему, виновата? Я думала, ты мужчиной стал, раз в постели с женщиной справляешься…
— Прекрати, невестка! — прикрикнула Дханванти. — Ведешь себя как девка из низкой касты! Придержи язык!
Митро метнула уничтожающий взгляд на Гульзарилала.
— Ах ты младшенький! Мамочка рассердилась, и ты сразу испугался? А на вид мужчина хоть куда! Не то что Пхуланванти, любая женщина…
— Боже, ну и язык! Уходи, невестка, видеть не хочу тебя.
Дханванти закрыла глаза руками.
— Откройте, матушка, глаза! — потребовала Митро. — Откройте, говорю, глаза! Все равно я не уйду!
Дханванти отвернулась в сторону и спросила Младшую:
— Лучше тебе, Пхуланванти? Ты поела?
— Не беспокойтесь, мама. Ничего у меня не болит. Одно притворство!
— Ну зачем ты повторяешь ее слова. Она ни вести себя не умеет, ни разговаривать как подобает.
Пхуланванти так и подскочила.
— Не она это! Не она! — затараторила больная. — Я знаю, я прекрасно знаю, мама, кто позволяет Средней пакости обо мне выдумывать! Если бы ее не поддерживали, не болтала бы она что в голову взбредет!
— Принцесса! Пхуланванти! — опять не вытерпела Митро. — Да что ты ядом брызжешь перед свекровью нашей кроткой? Ночью небось получаешь всего вдосталь, вот тебе днем с кем-нибудь поцапаться и охота.
— Доченька, — взмолилась Дханванти, — ну не ссорься ты со Средней! Съешь чего-нибудь и полежи себе спокойно.
Однако Пхуланванти была в таком бешенстве, что остановить ее было невозможно.
— Нечего, мама, умасливать меня! Надо мной тут измываются с первого дня, как я порог этот переступила! Все на меня свалить готовы! Все мне завидуют! Если у меня родители богатые, если у них дело солидное…
— Ага! — подмигнула Митро деверю. — Родители богатые, говоришь? А может, твои родители вообще королевских кровей, а, Пхулан? Скажи прямо, я, мол, из раджей-махараджей!
Митро скорчила постную рожу:
— Ах, сестра моя! Разве в богатстве дело? Четыре корзины пирожков и четыре вафель в день — это ты богатством называешь?
Пхуланванти выскочила из-под одеяла, ненавидящими глазами глянула на оторопевшего мужа и завопила, колотясь головой о спинку кровати:
— Все знаю! Все! От зависти меня со свету сжить хотят! Мои драгоценности им нужны! Все знаю!
— Ты в своем уме, невестка? — вспыхнула Дханванти, трясясь от обиды.
— Смотри! Смотри! — кричала Пхуланванти мужу. — Сам видишь, они сожрать меня готовы, на части растерзать! Я все терпела, до сегодняшнего дня все сносила, а теперь слушай меня хорошенько: никому я мои украшения отдавать не собираюсь!
— Ты в чем подозреваешь нас, невестка? — еле выговорила Дханванти. — Ты не доверяешь нашей честности? Пусть бог меня сразу поразит, чтоб я больше слов таких не услышала! Мы — единая семья. Что имеем — все общее. Как же можно говорить: это мое, а то — твое! А я тебе что, чужая, Пхуланванти?
— Не о чужих и своих речь! Речь о моих драгоценностях!
Дханванти в отчаянии призвала на помощь сына!
— Сын, жена твоя в твоем присутствии оскорбляет меня. Неужели ты ей ничего не скажешь?
Гульзарилал, не глядя на мать, поднялся и вышел, так и не проронив ни слова.
Дханванти проводила сына растерянным взглядом. Собрав все силы, она вновь попыталась восстановить мир:
— Доченька, перед твоей свадьбой мы тебе подарили браслеты покойной жены Банварилала. Что же я такого несправедливого сделала, если я кое-что из твоего приданого послала в дом Сухагванти перед ее свадьбой? Ты, Пхуланванти, еще не знаешь, как это трудно — вести дом. В семье все общее, и младшей невестке не годится затевать ссоры.
Но Пхуланванти не собиралась сдаваться:
— Почему у меня должны отнимать украшения, которые мне от мамы достались? Они что, краденые?
Сдерживаясь из последних сил, еле унимая дрожь во всем теле, Дханванти потребовала:
— Соблюдай хоть приличия, невестка! Что люди скажут, если узнают, какие у нас разговоры идут?
— А по мне, пускай хоть весь мир знает! Несчастная я, у меня мои собственные драгоценности отнимают, да мне же еще и рот затыкают!
Средней невестке скандал доставлял истинное удовольствие: она кивала, поддакивала, потом потрепала по плечу Младшую и очень серьезно заявила:
— Правильно, сестричка, так и надо. Мало еще позора ее седой голове, мало! Будь я твоей свекровью, я бы за такие дела все космы повыдрала из твоей красивенькой головки!
Пхуланванти хоть с трудом, но все же совладала с искушением вцепиться Средней в волосы.
Она снова плюхнулась на постель и громко объявила:
— Здесь жить нельзя. У кого есть честь и гордость, тот в этом доме не останется. Я никого судить не хочу, но и другим себя судить не позволю!
Средняя невестка с улыбкой переводила взгляд с Младшей на свекровь и обратно.
— Пхуланванти, моя принцесса, — нежным голоском проговорила Митро, — до сих пор считалось, что ведьма тут я, но, кажется, ты меня перещеголяла!
Дханванти приободрилась: средняя невестка, вечно ее изводившая, теперь берет ее сторону.
— Что же это получается, невестки! — покачала она головой. — Придется мне просить у вас прощения. Я считала себя в этом доме хозяйкой, а, оказывается, я тут прислуга. Прислуга, и только!
Митро вдруг почувствовала острую жалость к старухе, но, будто назло себе, сказала:
— Мамочка, что же тут такого? Матери всегда служат своим детям. Так мир устроен. Я вот только придумать не могу — как бы вам получше уважить Младшенькую? Сестричка у нас такая добрая, просто святая, на нее молиться нужно. Как богу Кришне, будем петь славу возлюбленной Пхуланванти нашей.
Тут в комнату влетела старшая невестка, которая больше выдержать эту перепалку не могла.
— Мама, — сердито сказала она, — пожалейте себя, не слушайте вы их больше!
Старшая потянула было свекровь за собой, но Пхуланванти не дала им уйти:
— Понятно, почему ты ее уводишь — ты же рассчитываешь все тут в наследство заполучить. А кто, как не ты? Только украшения, которые я в приданое принесла, все равно вернуть придется, ясно?
Сухагванти резко повернулась:
— Ты что, обет дала никого в покое не оставлять? Ни к кому уважения в тебе нет!
Пхуланванти не отступила:
— Почему это я должна уважать людей, которые так поступают? Сперва пусть вернут мои вещи: браслеты, бенаресское покрывало с вышивкой, шкатулку с драгоценностями и тику[25] — ведь это мое приданое. Отдайте, а там посмотрим, такая ли уж я злюка!
— Никто не говорит, что ты злюка, Пхуланванти. И пойми ты, твои украшения меня королевой не сделают. Наша семья живет по обычаю — вместе. И все у нас общее. Поэтому…
— Какой прекрасный обычай, Старшая! Куда уж лучше — все себе заграбастать и еще кричать про обычаи! Единая семья! А когда человек, которого обобрали, попросит свое же добро обратно, так его чуть не разбойником выставляют!
Сухагванти уже не рада была, что ввязалась в ссору.
— Ну, Младшая, ну что ты говоришь! Как можно бросаться такими словами!
— А кто в этом семействе понимает, что можно, а чего нельзя? Ты не убегай, не убегай! Сначала ответь мне: у кого вещи и драгоценности, которые мне моя мама подарила?
Старшая пулей вылетела вон и через минуту возвратилась со шкатулкой:
— Держи свои украшения, Пхуланванти!
Та обрадованно схватила шкатулку, отперла ее и, тщательно осмотрев содержимое, умильным голоском попросила:
— Раз уж мы такие слова наговорили друг дружке, отдай заодно браслеты, и больше не будет у нас недоразумений.
Митро не утерпела и подлила масла в огонь:
— Ну что ты, Пхуланванти, ты и впрямь думаешь, что все теперь будет тихо и мирно? Поверь мне, пока ты, радость моя, не перестанешь жадничать, сварам конца и краю не будет!
