— У меня нет денег, господин.

— У тебя есть деньги, чтобы купить ей сари! — с насмешкой бросил Чандреговда. Кенча злобно посмотрел на него. Чандреговда поднялся, как бы говоря всем своим видом: «Ты посмел пялиться на меня, наглец?» Он снова замахнулся, но в этот момент Шиваганга из Хосура вскочил и громко крикнул:

— Вот оно, ваше хваленое правосудие! Только не мешало бы тем, кто его вершит, самим быть честнее.

Чандреговда шагнул вперед и с угрозой в голосе произнес:

— Кто ты такой, чтобы совать сюда нос?

— Кенча — мой работник, так что я имею право знать, что тут происходит, — небрежно ответил Шиваганга; в его тоне сквозила скрытая ярость. Чандреговда сделал еще несколько шагов и грозно повысил голос:

— Говоришь, имеешь право, да? Этот прохвост живет в моей деревне. Хосурские штучки здесь не пройдут. Пусть он попробует не признать своей вины — ему небо с овчинку покажется!

Шиваганга не обратил внимания на эту угрозу. Вокруг него уже сгрудились Путтасвами, Ченнура и еще трое или четверо из Хосура.

— Пошли, Кенча, — позвал Шиваганга, — пускай себе судятся, если хотят! — Кенча направился к группе хосурцев.

Чандреговду обуял чудовищный гнев. Его рука, сжимавшая розги, задрожала — в такую он пришел ярость. Стиснув зубы, он вперил в Шивагангу свирепый взгляд, словно вот-вот разорвет его на куски.

— Эй, Шиваганга, — взревел он, — не искушай судьбу! Я думал спустить тебе, но ты зашел слишком далеко. Скажи-ка, может, этот Кенча и с твоей женой забавляется?

— Придержи свой язык! — грубо оборвал его Шиваганга. — Если ты не уймешься, я тебя проучу!

Тем временем к Чандреговде подошел Рудра со своей ватагой. Теперь все, кто сидел, повскакали с мест и стали кричать, пытаясь предотвратить надвигающееся столкновение. Китти тоже вскочил — вокруг сплошная людская стена. Тогда он на четвереньках протиснулся вперед сквозь лес ног и, высунувшись, стал смотреть. Шивагангу силой усадили и держали. А Чандреговда повернулся к Кенче. Тот в ужасе зажмурился. Чандреговда стал хлестать его, как одержимый, приговаривая: «Все из-за тебя, подлец!» Ни у кого не хватило духу остановить Чандреговду, хотя на Кенче живого места не оставалось. Кенча, корчась от боли, завопил: «Я виноват, господин!» — и упал к ногам Чандреговды. Китти стало дурно. Он закрыл глаза. Сердце колотилось у него в груди. Протиснувшись сквозь толпу обратно, он возвратился на веранду дома Наги. Никто не обращал на него внимания: все взоры были прикованы к происходящему.

Шиваганга закричал так громко, что у Китти зазвенело в ушах:

— Чурбаны, дурачье! Ведь каждый знает, как они лижут пятки своим любовницам-вдовам!

Чандреговда принялся хлестать Шивагангу, несмотря на то что люди оттаскивали его. Ченнура и Путтасвами поспешили было на помощь своему другу, но остановились при виде Рудры с приятелями. Додда Говда и Ситарамайя тотчас же вмешались и развели их в разные стороны.

— Пусти его, Чандраппа, незачем тебе встревать в драку со всяким безмозглым ублюдком, — воскликнул Ситарамайя.

Не желая ослушаться Ситарамайю, Чандреговда отбросил в сторону тамариндовый прут. Повернувшись к Шиваганге, Ситарамайя с укором вымолвил:

— Ты никогда не слушаешь, сколько бы тебе ни говорили!

Китти опять подошел ближе и стал смотреть. Деви исчезла. Кенча сидел, прислонясь к помосту у священного дерева, и тихонько стонал. Китти было страшно. Он вспомнил рассказы о ракшасах-демонах, которые ему приходилось слышать. Поднявшись на веранду дома Наги, Китти спрятался под бабушкиным одеялом. Стоял такой шум, что хотелось уши заткнуть. Откуда-то, словно из-под земли, появился Силла и тихо позвал:

— Киттаппа, пошли домой.

Китти охватил страх — боязно было даже с веранды спуститься. Однако он все же пошел за Силлой.

Додда Говда и Ситарамайя успокаивали бурлящую толпу. Дружки Шиваганги оттащили его в сторону. Он с вызовом выкрикивал:

— Ничего, я еще проучу этих подонков! Я им покажу, кто я такой! — Повернувшись к Кенче, он позвал: — Идем, Кенча. — Кенча не сдвинулся с места. — Ну и подыхай, ублюдок! — крикнул Шиваганга, удаляясь со своими приятелями. Китти с Силлой тоже потихоньку двинулись к дому.

Гомон на чавади мало-помалу стихал. Впереди шли возвращавшиеся домой люди из Хосура. В свете фонарей были видны только их ноги, шлепавшие по грязи. Вскоре хосурцы скрылись за поворотом улицы. Китти вспоминал Деви. Ему не терпелось рассказать обо всем тете. И о том, как заплакал Кенча… У бедняги вся кожа, наверно, содрана. Китти представил себе, как это, должно быть, больно… Они вздрогнули, услышав позади какой-то звук. Испуганно оглянулись — к ним, скуля, бросился Монна. Силла выругался.

— У Кенчи вся спина в крови, — сказал Силла, и Китти захотелось плакать.

Никто не вступился за Кенчу, когда на него сыпались удары. «Какие люди плохие!» — подумал Китти. Рассказывая тете обо всем, что он увидел, Китти не мог удержаться от слез.

— Вот бедняжка! — пожалела тетя. — И зачем ей это было нужно? Сильно ей досталось, Китти?

— Деви — один разок, зато Кенче…

— Ну ладно, будет об этом.

Когда сонный Китти улегся рядом с тетей, в ушах у него все еще стоял шум на чавади. Вспоминались страшные бабушкины рассказы о ссорах и драках ракшасов… благодарно ощущая, как этот стонущий, плачущий, кричащий, издевающийся, жестокий мир отодвигается все дальше и дальше, он уютно примостился возле тети — если бы только тетя была там, их бы пальцем не тронули… а вдруг дядя, который так часто бил ее, и ее отхлестал бы тамариндовыми розгами… а что, если бы и меня отхлестал?.. Китти в страхе прижался к тете.

— Говорила я тебе, Китти, не ходи туда, — сказала она, обнимая его. И Китти погрузился в тревожный сон.

Его разбудил громкий дядин голос. Испугавшись, Китти встал и пошел за тетей, цепляясь за ее сари. Когда тетя отперла дверь, дядя вошел, сел на койку и попросил пить. Во внутреннем дворике толпились пришедшие с ним мужчины. Напившись воды и продолжая разговаривать с этими мужчинами, дядя распорядился!

— Постели мне здесь.

Тетя постелила ему на койке и осталась стоять в дверях комнаты. Китти так хотелось спать, что он заснул один, так и не дождавшись тети, под монотонный говор, доносившийся снаружи. Когда тетя вернулась, он крепко спал.

Протирая глаза, Китти подошел помочиться к изгороди, отгораживающей ток. За изгородью он увидел костер, возле которого грелись работники. Ему тоже захотелось погреться, и он подошел к ним. Ломпи, подбросив в костер сухих веток, принялся что есть силы раздувать огонь.

— Никак не разгорается, проклятый, — пожаловался он. — Дерево намокло.

Карья, придвинувшийся почти вплотную к огню, закрыл глаза и яростно чесал себе ноги. Он посоветовал Ломпи получше дуть. Когда костер разгорелся, Карья отодвинулся и снял с себя рубаху. Китти понял зачем и подошел посмотреть. Карья вывернул затвердевшую от грязи рубаху наизнанку, положил ее к себе на колени и принялся обирать из швов многочисленных вшей, одновременно продолжая рассказывать неприкасаемому Анке о событиях вчерашнего вечера. Отряхнув с ногтей в огонь остатки раздавленных вшей, он напоследок встряхнул рубаху и, обернувшись к Китти, сказал:

— А ты почему здесь, Киттаппа? Ты ведь должен спать в постельке под одеялом и не просыпаться, покуда солнышко не взойдет.

Китти, пропустив его слова мимо ушей, поинтересовался:

— Они кусаются?

— Хочешь, посажу тебе парочку в рубашку? Сам увидишь тогда, кусаются или нет, — расхохотался Карья. Китти отпрянул:

— Фу! Не надо!

Увидев подошедшего Чандреговду, работники встали.

— Послушайте, с сегодняшнего вечера будете сторожить поле по ночам, — обратился он к ним. — Сейчас встретил у деревенского пруда Басавараджи Тамманну. Он только что был в Ваддарагуди, говорит, в лесу Гаддиге объявились слоны… вытоптали поле в Сулкере. Если они пойдут в эту сторону, долго ли им и до нас добраться? Так что еще несколько дней придется покараулить посевы. Не то урожай, который, казалось, уже у нас в руках, мимо рта проплывет. Мы-то радовались, что бог явил нам свое благоволение, — и вот теперь еще эта напасть!