— Почему ты плачешь, атте?

— Нет, с чего ты взял, Китти, я вовсе не плачу. — Тетя вытерла краем сари глаза и вернулась в дом.

И снова воспоминания…

Как яростно бранится дядя, придираясь к каждой мелочи… Как глаза тети наполняются слезами, едва только дядя уйдет из дома… Как он утирал ей слезы подолом своей рубашки, упрашивая: «Не плачь, атте, не то я тоже заплачу», — и она успокаивалась… Но сегодня — сегодня дядя не ругал ее, не бил. Он даже улыбнулся и съел лепешку перед уходом. Почему же тогда тетя все равно плачет? Этого Китти не понимал. И еще он не понимал, почему дядя, такой добрый, когда покупает ему сласти в Хосуре — а он всегда это делает, если видит, как Китти проходит мимо лавки Шетти, где он играет в карты, или мимо веранды Басакки, где он сидит, разговаривая с Путтачари и Деванной, — становится таким злым, когда ругает и бьет тетю… Он помнит, как налились кровью дядины глаза, когда он побил тетю несколько дней назад. И куда он уходит каждый вечер? Тетя плачет, стоит только ему заикнуться об этом. А у Ломпи всегда один ответ: «Зачем ты суешь нос куда не надо? Нельзя детям говорить о таких вещах!» Этот ответ сердил его.

Когда Китти вернулся на кухню доесть свою лепешку, тетя сказала:

— Смотри, Китти, никому не говори про то, куда мы ходили вчера вечером!

— А почему? — спросил он. Ведь ему так хотелось рассказать об этом Силле! Хотя Силла был не намного старше его, он очень задирал нос.

— Я весь лес исходил, — хвастался он, — следы тигра нашел, а однажды даже питона видел — он обвился вокруг мангового дерева. А кто, как не я, выгнал здоровенного оленя из соседней рощи?

Слушая рассказы Силлы о том, чего он навидался в лесах, Китти завидовал и жалел, что все это не случилось с ним самим. Силла любил пугать его дьяволами, которых можно встретить у храма Ханумана. Теперь, когда он, Китти, побывал там вчера поздно вечером и не встретил никаких дьяволов, он предвкушал, как посрамит Силлу.

Не понимая, по какой причине тетя запрещает ему рассказывать о вчерашней поздней прогулке, он и спросил: почему?

— Ты не поймешь, Китти. Только помни: если расскажешь хоть кому-нибудь, я умру.

— Никому не расскажу, атте, — успокоил ее он и взглянул тете в лицо. Она сидела напротив горевшего очага, и в глазах у нее плясали огоньки.

Наутро после праздника Китти проснулся все еще в праздничном настроении: в школу идти очень не хотелось. Не умывшись, он взял книгу и сделал вид, что читает, а сам пытался придумать какой-нибудь предлог, чтобы остаться дома. Наги — она жила рядом с чавади[6] — уже отправилась в школу и теперь приближалась к их дому. Китти, так и не придумав никакой отговорки, был в замешательстве. А дядя тем временем говорил:

— Китти, опоздаешь, поторапливайся!

Так повторялось каждый день: он выходил из дому только после того, как зайдет за ним по дороге в школу Наги. Делать нечего, он умылся, поспешно проглотил завтрак и начал собираться. Тетя наполнила ему карманы оставшимися сластями. Перед уходом Китти еще раз заглянул в свой шкафчик, битком набитый всякой всячиной, и осторожно вытащил из-под груды вещей спичечный коробок. В суматохе последних двух дней он совсем забыл про жука. Блестящий зеленый жук лежал со скрюченными ножками и оставался неподвижен, даже когда он посадил его к себе на ладонь. Он взял с собой мертвого жука, чтобы выбросить по дороге. Остановившись в большой комнате, Китти сердито уставился на Наги. И снова голос дяди:

— Ты не опоздаешь, Китти?

Китти бросил еще один сердитый взгляд на Наги, закинул за плечи свой потрепанный ранец и, стиснув в ярости зубы, отправился в школу.

Вечером, когда кончились занятия, небо заволокло. Громыхало. Похоже, собирался дождь, и мальчики из деревни Говалли побежали домой от самого дерева ним, что росло за околицей Хосура.

— Побежим, Наги, — предложил Китти. Наги согласно кивнула и побежала следом. На бегу она запуталась в своей длинной юбке, упала и оцарапала колено. Китти помазал царапину слюной и сказал:

— Ладно, давай бежать не так быстро.

Над головой собирались тяжелые тучи. Потемнело.

Когда они миновали тамаринд — дерево призраков, Наги зашла за кустик, попросила Китти отвернуться, подняла юбку и присела. Китти, искоса подглядывавший, громко закричал, видя, что она собирается встать:

— Наги, змея! Змея! — Она в испуге вскочила и бросилась к нему.

— Где, Китти, где?

— Вот трусиха-то! Я просто так сказал «змея» — и все… Ай-ай-ай, как не стыдно! — И Китти со смехом показал на ее намоченную юбку. Наги чуть не заплакала от стыда и досады. С обиженным видом она пошла вперед. Китти вспомнил, что накануне ночью он обмочился. Обычно, дойдя до дороги из Майсура в Коте, они останавливались в тени и ждали, когда пройдет майсурский автобус, чтобы поглазеть на него, но сегодня они не стали ждать.

Тучи над головой сгущались. Оба вздрогнули от оглушительного удара грома. Когда они добрались до храма Ханумана, посыпал мелкий дождь. Смеркалось. Китти вдруг вспомнил про плоды каре, которые он положил дозревать под кустом.

— Они уже совсем дозрели, Китти?

— Мы их завтра заберем, Наги, — сказал Китти. — Дождь начинается.

— А вдруг их смоет?

Вспомнив, что один раз так и случилось, Китти отправился на поиски в заросли позади храма. Он не мог сразу найти куст, под которым должны лежать плоды. Оглядываясь, он заметил, что высокие стебли травы у ручья колеблются. Подумав, что это кролик или еще какая-нибудь зверюшка, Китти шепнул Наги: «Тихо!» — и, спустившись к сухому песчаному руслу ручья, наклонился, чтобы получше рассмотреть, что там такое. Наги во все глаза глядела на Китти, который, застыв на месте, молча разглядывал что-то невидимое ей. Китти подумал, что перед ним — дьявол. Волосы у него поднялись дыбом… Ведь позавчера где-то здесь произносил свои заклинания тот колдун. Он пристально вгляделся и увидел две лежащие фигуры. Наги, потеряв всякое терпение, крикнула:

— Китти, что это? — Лежавшие вскочили, торопливо поправляя одежду. Китти бросился прочь и потащил за собой Наги. — Что там было? — в недоумении спрашивала она. — Что, Китти?

До рощи добрались в глубоких сумерках. Наги все приставала с расспросами, и Китти, удивленно улыбаясь, сказал:

— Наги, ты знаешь того айю[7] — жреца из храма? Так вот, он лежал там голый с неприкасаемой Кали.

— А почему они?.. — спросила было Наги, которой это показалось смешным, но Китти строго оборвал ее:

— Не следует задавать такие вопросы, Наги.

Дождь постепенно усиливался. Было так приятно подставить лицо под крупные дождевые капли. Начался настоящий ливень. Улица опустела. Одежда на них насквозь вымокла. Тут Наги увидела Дьяву, работника ее отца, торопливо гнавшего домой коз, и побежала с ним, а Китти свернул на тропу, ведущую к его дому, который стоял за холмом на отшибе.

Домой Китти пришел промокший до нитки. Он вытер полотенцем голову, после чего тетя усадила его перед огнем на кухне и дала ему лепешку, полив ее топленым маслом. Китти до смерти хотелось рассказать ей о странных вещах, которые он увидал за храмом, но в этот момент тетю позвал со двора Ломпи. Она отправилась доить коров. Съев половину лепешки и слизав все масло, Китти вышел во двор. В дальнем углу грелись у костра работники в ожидании дневной платы. Дядя, закутанный в одеяло, сидел на койке в большой комнате и распределял работу на завтра.

Китти, стараясь не попадаться дяде на глаза, тихонько проскользнул к коровнику. Ему не терпелось рассказать работникам обо всем, что он увидел. Эти работники, каждый день гонявшие коров и коз пастись в лесу, всегда рассказывали друг другу интересные истории. Китти, который во все уши слушал их рассказы, теперь и сам имел что рассказать. Боббараси, Карья, Нанджа и другие потеснились, освобождая ему место у огня. Монна, лежавший тут же на теплой золе, почуял запах масла, встал и принялся лизать Китти руки. Дождавшись паузы в разговоре, Китти торопливо поведал им о том, что видел сегодня вечером. Все работники громко расхохотались. Китти почувствовал себя неловко. Он растерянно встал.