Разговор о слонах заинтересовал Китти. Карья все чесал и чесал свои ноги. Когда Ломпи собрался идти домой, Чандреговда велел ему зайти на улицу неприкасаемых и передать Банде Маде, чтобы вечером он принес барабаны. Ломпи отправился выполнять поручение. Карья, продолжая почесывать ноги, высказал свои соображения:

— Не знаю, зачем им понадобится идти в нашу сторону, если в большом лесу им всего хватает. Еще слава богу, что они ходят стадами. Со слоном-отшельником сладить куда трудней. Если развести костер побольше и лупить в барабаны, они сюда не сунутся. — Он потер расчесанную до крови ногу. — А правильно вы вчера отделали его, хозяин, — обратился он к Чандреговде. Чандреговда, который во время этого разговора стоял, теперь присел и стал греть руки над огнем.

В отличие от других работников Карья совсем не боялся Чандреговды. Вот и сейчас он сидел и разговаривал с ним совершенно свободно. Поглаживая усы, похожие на засохшую пену, он продолжал:

— Этот Кенча так важничал, словно вся деревня — его собственность. Сегодня юнцы вроде него расхаживают с таким видом, будто чужие жены созданы для их удовольствия! — Карья расхохотался. Зубы у него были с желтовато-зеленым налетом, и Китти стало неприятно смотреть.

Вообще-то Китти всегда восхищался Карьей. Когда бы он ни попросил его что-нибудь рассказать, Карья рассказывал историю за историей. Слушая его, Китти забывал о еде. Карья рассказывал такие удивительные вещи, что каждый был готов слушать его хоть всю ночь напролет. Взять хотя бы его рассказ о том, что приключилось с ним, когда он возвращался с бамбуком из леса Беркуппе. А разве можно было забыть историю о птице, которая зовет людей? Недаром оказывается, говорят, что в лесу нельзя окликать человека по имени. Позовешь кого-нибудь по имени, а тебя услышит эта птица. Вот и станет она звать его человеческим голосом. А если человек откликнется, это все, верный конец. Его начнет рвать кровью, и он умрет. Китти слушал эту историю с ужасом. А ну как эта птица залетит как-нибудь в лес Додданасе?.. Что, если она вдруг позовет Силлу и Ломпи, когда они отправятся туда пасти скот?.. Их станет рвать кровью… и они умрут… «Лучше пусть она никогда ни прилетает!» — подумал Китти. Дядя, продолжавший разговаривать с Карьей, взглянул на Китти и велел ему пойти и привести Рудру из дома Додды Говды. Дом этот стоял на их улице и сразу же за чавади. Китти помчался со всех ног.

Всякий раз, когда ему надо было пойти в тот дом, он забывал обо всем на свете и летел во весь дух. Веранды в этом доме такие просторные, что можно в салочки играть, если придет охота. Всю дорогу он предавался воспоминаниям о том, как они играли там с Раджей и Мутху; какие интересные люди гостили там: бродячие кукольники, гимнасты, певцы народных песен, да мало ли кто еще. Вот только когда у дома Додды Говды разбивали табор коравы — дикого вида люди из кочевого племени, живущего нищенством, — он обходил его далеко стороной.

Рудранну Китти застал за работой: он делал новую веревку, привязав концы волокнистых прядей к столбу на веранде.

— Рудранна, идем к нам, дядя зовет, — окликнул его Китти. Рудра, не отрываясь от работы, спросил:

— Зачем, Китти? — А когда Китти принялся его торопить, он, продолжая сучить веревку, сказал: — Погоди, сейчас закончу.

Китти смотрел, как перекатываются бугры мускулов у него на руках. «Вот это ручищи! — подумал Китти. — Поэтому ему и поручили роль Раваны[9]». Китти вспомнил про спектакль.

С тех пор как он стал жить в Коппалу, спектакль поставили всего один раз. Да и то три года тому назад. Китти понять не мог, как это никому в голову не придет снова поставить спектакль. Когда он спрашивал о спектакле у тети, она обычно говорила: «Людям не до спектаклей, если есть нечего». А как же славно было три года назад: куда ни пойдешь, всюду люди распевали песни из драмы. Все это почти стерлось из памяти, как вдруг снова приехал постановщик из Банкипура, чтобы подготовить в их деревне представление. Снова, как и прежде, повсюду слышались песни. Китти всем сердцем радовался, что у них будет поставлен спектакль.

По вечерам Китти с нетерпением ждал, когда дядя поест и уйдет. Едва за ним закрывалась дверь, как Китти, позвав с собой Силлу, отправлялся смотреть на подготовку спектакля. Сколько раз он засыпал во время репетиций, и Рудранна относил его домой на руках. Китти очень нравилось, как Рудранна играет Равану. Постановщик зачесывал назад длинные волосы, всегда носил белую одежду и расшитый шейный платок. Вечером, играя на фисгармонии, он накидывал на плечи синюю шаль. Даже для того, чтобы приблизиться к нему, нужна была большая храбрость. Китти наизусть знал, кому поручена какая роль в спектакле. Недавно постановщик приходил к ним домой и беседовал с дядей за чашкой кофе.

Всю обратную дорогу Китти приставал к Рудре с вопросами о том, когда состоится спектакль, совершат ли перед ним богослужение и так далее. Рудре никогда не надоедало отвечать на вопросы Китти, но сейчас его мысли были заняты событиями вчерашнего вечера. Он строил догадки, зачем мог позвать его Чандреговда. Когда Рудра поднялся по ступенькам крыльца, Чандреговда, сидевший на своей койке в большой комнате, приветливо воскликнул:

— Входи, входи, Рудра.

Рудранна сел на прислоненный к столбу мешок. Китти решил, что дядя сейчас спросит его о спектакле, и навострил уши, но дядя заговорил о том, что надо сторожить поля, и любопытство Китти сразу угасло.

— Я распорядился разжечь костер побольше да велел передать Банде Маде, чтобы он барабаны принес. Если хорошенько пошуметь, может, они не придут, — говорил дядя.

Карья, который плел во дворе корзину, заметил:

— Им все нипочем. Видали бы вы, как они прямо в деревню врывались! Я тогда еще совсем маленький был. Один раз громадный слон-отшельник явился вот так в деревню и давай лакомиться побегами тыквы, которые тогда на крышах выращивали. На двух-трех домах крыши разорил, стервец. С тех самых пор в деревне и перестали тыквы на крышах сажать: а ну как снова слон придет? Теперь-то можно спокойно запереться да смотреть из окошка.

Рудранна встал и собрался идти. Чандреговда остановил его:

— Садись. Сначала поешь, потом можешь идти. — И он крикнул Камаламме, чтобы она принесла Рудре лепешек. Китти прошмыгнул на кухню, где тетя пекла лепешки. Обвив руками ее шею, он повис у нее на спине и прошептал:

— Дядя сам с тобой заговорил, правда, атте?

— Пусти, дай мне отнести лепешки Рудранне, — сказала, освобождаясь, Камаламма. Она положила лепешки на тарелку, полила их кислым молоком и подала Рудре. Возвратясь на кухню, она обратилась к Китти: — Если ты умылся, я и тебе дам.

— Потом! — отозвался Китти и вышел в большую комнату, чтобы не пропустить момент, когда дядя заговорит с Рудранной о спектакле.

— Мерзавцы, они не знают, с кем имеют дело, — кипятился Рудра. — Еще этому Путтасвами из нашей деревни надо было бы задать хорошую порку!

— Ну, этому прохиндею мы припомним! Ладно, хватит об этом. Надеюсь, к спектаклю ты хорошо готовишься? Постановщик заходил ко мне позавчера. Кто, кстати, готовит роль Шурпанакхи? Что-то не видно его на репетициях. Смотрите же, разучивайте роли получше. Вы должны поддержать доброе имя Коппалу. Если хотите, мы возьмем напрокат костюмы, выпишем из Мандьи.

Китти обрадовался не меньше Рудры. Доев лепешки, Рудра поднялся и вышел.

Китти открыл дверцу стенного шкафчика. От того, что он часто открывал и закрывал ее, петли расшатались и дверца скрипела. Вместо того чтобы собираться в школу, он принялся раскладывать перед собой свои сокровища. Дядя с упреком сказал: «Разве ты не идешь в школу?» — и вышел. Китти достал коробочку с шариками геджуга, потряс ее и высыпал все содержимое на пол. Потом разделил шарики на кучки и ссыпал их обратно в коробку. Бхоги вычистила хлев и стояла теперь посреди двора, очищая пальцы от прилипшего коровьего навоза.

— Как дела, сопливчик? — обратилась она к Китти. Он пришел в ярость. Ведь это она нарочно назвала его так, чтобы поддразнить! Китти шмыгнул носом и принялся ругать Бхоги. Из кухни вышла тетя: