Но всё остальное было пусто. Свободно.

В холле — перспективно.

Если выгнать из кирпича перегородку, то можно будет так развернуться…

Да, рядом машинное отделение лифтов — оно гудело, как сосед-алкоголик, только более пунктуально. Но это — ерунда.

— «А может, и не так всё плохо», — пробормотал я, подходя к окну. Открыл створку — пахнуло верхними соснами, крышей и дальними трубами прачечной.

Отсюда был виден госпитальный двор, и даже — родной корпус. Где-то там сейчас Инна, наверно, пьёт свой чай. Или ругается с медбратом, который опять потерял грелки.

Я провёл ладонью по батарее.

— Ну что, «Друг», как тебе квартирка?

В ухе щёлкнул голос искина:

— По сравнению с каютой «Лузитании — 7», удобства отсутствуют. Но если ориентироваться на текущий вектор адаптации, — годно.

— То есть, жить можно?

— При наличии перегородки, розетки и регулярного доступа к горячей воде — да.

Я усмехнулся.

— Значит, первым делом сделка с начальником госпиталя, если даст «добро», тогда и буду думать… остаться — или драпать к звёздам.

Военный госпиталь

Кабинет начальника госпиталя

Вторник. После полдника

Секретарь по внутреннему телефону доложила о моем приходе.

— Проходи ефрейтор.

Я постучал.

— Заходи, Борисенок. — Не отрывая взгляда от бумаг, он кивнул на стул. — Решил? Или пришёл поторговаться?

Полковник Дубинский сидел за столом, вычеркивая что-то из папки с грифом «Секретно». Очки на лбу, рука на телефоне, в воздухе — стойкий запах чёрного кофе и «Кармен» из приёмной.

Я уселся. Взял с подоконника фарфоровую пепельницу — пустую, но тяжелую. Подержал в руках. Посмотрел на полковника. И сказал:

— Пришёл с предложением. Честным.

Дубинский отложил ручку. Смотрел на меня, как хирург — на пациента перед наркозом: не спеша, но внимательно.

— Ну?

— Остаюсь. После дембеля. Работаю техником, чинилкой, кем надо. Готов взять и операционные, и УЗИ, и всё, что из железа. Сам всё обустрою, нужен только хороший инструмент и оборудование. Кое что у меня есть в части. Личное. Но…

Он приподнял бровь.

— … я себе нашёл место где жить. Достойно. На техническом этаже общежития, в холле, рядом с машинным отделением. Там просторно, светло, и никто не мешает. Поставлю перегородку, железную койку на первое время, сделаю розетки, лампу повешу. Даже плитку в душ сам положу, если дадите ее и цемент.

Но условие одно: никого ко мне туда больше не подселять. Никогда. Иначе — увольняюсь в тот же день.

Полковник молчал. Снял очки. Потёр переносицу.

— Жёстко.

— Уж как есть. Мне нужна личная территория. Зона тишины. Там, где я могу нормально отдыхать. Без этого — не потяну. Не та я личность, чтобы с кем-то делить три квадратных метра и носки на батарее.

Он усмехнулся.

— Говоришь, как разведчик.

Я пожал плечами. Повисла тишина. Потом Дубинский поднялся, подошёл к окну, постоял. И, не оборачиваясь, сказал:

— Ладно, Борисенок. Убедил. Я подпишу приказ, что ты заселяешься как «радиотехник-ремонтник с нестандартным проживанием». Запишем в исключениях, что размещение индивидуальное. Но учти — обустроить ты должен всё сам. Своими руками.

— Только так и собирался. Приступить могу завтра, на первый день нужен кирпич, песок, цемент, инструмент каменщика и пару ведер.

Он повернулся ко мне, снова надел очки.

— Договорились. Дам команду. Подойдешь с утра к зампотылу — он обеспечит.

— Спасибо, товарищ полковник. Не пожалеете.

— Да я уже… не жалею. Но, если ты ещё и чайник в приемной наладишь — поставлю тебя на доску почёта. Прямо над дверью в столовую.

Мы оба рассмеялись. Выходя из кабинета, я почувствовал себя… не ефрейтором, не техником и даже не пришельцем. А просто мужиком, который начал строить себе жизнь. Свою. Здесь. И сейчас.

Секретарь начальника госпиталя Зинаида, долго косилась на меня, но в конце концов отдала электрочайник с неисправностью — «не кипятит».

Я поблагодарил и, прихватив его, направился в уже ставшую родной каптёрку Инны.

Теперь там всегда был порядок. И чуть-чуть её запаха — немного аптечного, но такого домашнего. Что-то между лавандой, медицинским спиртом и терпким мылом.

Инна сидела на табуретке, просматривая какую-то ведомость. Увидев меня с чайником в руках, приподняла бровь:

— Так… или ты теперь сантехник, или опять пришёл за разрешением на выброс пара.

— Не угадала, — ухмыльнулся я, ставя агрегат на стол. — Я теперь штатный радиотехник-ремонтник с нестандартным проживанием.

— Чего⁈ — она засмеялась, даже ручка у нее из рук выпала. — Ты что, реально остался?

— Угу.

— Где жить-то будешь? Опять в кладовке на матрасе?

Я развёл руками:

— Почти. До дембеля в палате под наблюдением. За это время надо отгородить в общежитии холл на техэтаже, рядом с машинным отделением. Там просторно, светло и гудит, как космопорт. Завтра начну ремонт. Сам. Полковнику поставил условие: никого ко мне не подселять.

Инна прищурилась:

— Серьёзно?

— Угу.

Она присвистнула, вставая.

— Ты не просто ефрейтор, ты, кажется, сам себе свою галактику забронировал.

Я раскрутил корпус чайника.

— Контакт сгорел. От времени. Надо зачистить, подтянуть. Может, и проживёт ещё год.

— Как и ты, — улыбнулась она. — Тебе бы всё — починить, оживить, вдохнуть в железку тепло.

— Не железка это. Это… точка кипения. Без неё — и чай не тот, и разговор не клеется.

Она подошла ближе, села рядом. Смотрела, как я ковыряюсь. В её взгляде — и нежность, и уважение, и, может быть, немного печали.

— Костя… а ты когда-нибудь остановишься?

— Может быть. Там, где примут.

Она кивнула. Потом резко встала, достала из тумбочки две кружки, поставила на стол.

— Тогда, давай попробуем — чай сварим. Из этого твоего воскресшего чайника. А вдруг он теперь, как и ты — будет работать без сбоев?

Я подключил шнур в розетку. На скорую руку вмонтированная в колодку неонка загорелась, показывая что напряжение на ТЭН поступает. Вода начала тихо шуметь.

Я усмехнулся:

— Похоже, живой.

Инна села обратно, подперев щёку рукой:

— Ну вот. Первый совместный ремонт. С этого всё и начинается.

— Ты ошибаешься, первым был УЗИ…

— Тогда я спала… — она слегка надула губы.

— Но все равно присутствовала, душа моя.

Утром следующего дня, после завтрака — каша с маслом, два яйца, хлеб с повидлом и стакан крепчайшего компота — я не пошёл, а вышел на тропу судьбы.

Сейчас, я толкал тележку на которой стоял ящик с инструментами, пара мешков цемента, два заляпанных старым раствором ведра и пяток мешков с песком, выданного с комментарием:

— "Ты это… смотри аккуратно. Инструмент ведь.

Второй ходкой я заберу немного кирпича.

Я шагал к техэтажу общежития, как к вершине своей персональной горы. Он ждал меня. Пустой, прохладный, с эхом, которое отзывалось в стенах. Я поставил ящик на пол, осмотрел фронт работ.

Первым делом — зачистка пола. От старого линолеума остались куски, местами — дырки, где видно бетон. Так что, сначала — скребок и шпатель. Всё как в старой жизни. Через пару часов пол расчищен. Я замешивал раствор, делая его в корыте — теперь это официально «ёмкость для бетона». На полу уложен первый ряд кирпича.

Медбрат Федя заглянул, понюхал воздух, пожал плечами:

— Ты чё, реально тут жить будешь?

— А что, — ответил я, не оборачиваясь. — У тебя есть вид на крыши, лёгкий гул лифтов и постоянная вентиляция? Это почти как на станции дальнего наблюдения.

— А ты не сбрендил, Борисенок?

— Смотря кто как смотрит. Для тебя — дыра. Для меня — первая ступень к дому.

Он хмыкнул и ушёл.

А я остался. Наедине с цементом, песком, инструментом и… своим выбором.