Билет — серо-голубая бумажка с типографскими буквами. Регистрация тут же — за столиком, на котором стоит штамп и пепельница. Пассажиров мало. В зале ожидания пахнет кофе и авиакеросином. Самолет — Ан-24, как и в прошлый раз. Моторы загудели, и вот я уже в небе.

Подо мной — желтые леса, серые поля, полоски рек.

Самолет сел мягко, как пуховая подушка. На взлетке шуршала желтая листва — начало осени было тут совсем иным, чем в Гомеле: чуть более холодным, строгим, почти городским. Я вышел налегке. Бабуля, через свою потребкооперацию подогнала модную сейчас пуховую «Аляску» и джинсы. Кроссовки мне не понравились — цвет не тот, да и не сезон. Мы с дедом стачали «Макасины». Именно так выглядит мужик после армии, у которого в голове не танцы, а цель.

Я вышел из аэропорта «Минск-1», и поправив рюкзак за плечом направился на остановку. На часах — без десяти восемь. Нужно было добраться до улицы Фабрициуса, 31. И хотя все можно было решить через «Друга», решил действовать как среднестатистический землянин, без навигации, построения оптимальных маршрутов и прочего. У трамвайных путей толпились люди. Подойдя к пожилому мужчине в кепке, курившему «Казбек», спросил:

— Подскажите, как доехать до улицы Фабрициуса?

— На четвертый садись, и до Площади Победы, — мужчина хрипло кашлянул. — Там пешком минут десять, или на сотом автобусе.

— А долго ехать?

— Да минут двадцать, если без пробок. Только смотри — в час пик народу как сельдей в бочке.

Буквально сразу подъехал трамвай №4, скрипя тормозами.

Вагон был набит битком. Кондукторша в синем халате пробиралась между пассажирами, звеня мелочью в сумке-«кошеле».

— Пятачок сдачи не ждите — мелочи нет! — крикнула она, протягивая билет.

Молодой человек втиснулся у окна. Рядом студентка в берете листала конспект, на соседнем сиденье рабочий в замасленной спецовке дремал, положив на колени сверток с батоном.

— Вы тоже до центра? — спросил у студентки.

— Да, до университета. А вы?

— Мне на Фабрициуса. В госпиталь.

— А, понятно… — она кивнула, но больше не расспрашивала.

Из динамиков трамвая раздался хриплый голос диктора:

«Следующая остановка — улица Якуба Коласа!»

На Площади Победы, вышел и объяснил мужчина в аэропорту, и сразу попал в толпу — люди спешили на работу, в руках портфели, сетки с продуктами. У остановки «100-й автобус» стояла очередь.

— Опять этот автобус опаздывает! — ворчала женщина с авоськой, набитой банками с огурцами.

— А часто он задерживается?

— Каждый день! То водитель курит, то двигатель глохнет.

Наконец подъехал синий ЛИАЗ, из выхлопной трубы которого валил густой дым.

— Проходите, не задерживайте! — рявкнул водитель.

Автобус высадил меня у знакомого мне массивного здания с колоннами — окружного военного госпиталя с выцветшей вывеской на фасаде: «434-й Окружной военный госпиталь БВО».

Сырая листва под ногами. Дежурный КПП — тот же, что и месяц назад, поднял глаза и прищурился:

— Борисенок?.. Ты же на дембель ушел!

— Вернулся, — ответил я. — Как обещал Дубинскому.

Он хмыкнул:

— Заходи раз вернулся. Тебя ждут, каждый день секретарь полковника спрашивает.

Я шагнул внутрь. Воздух — как тогда. Дезраствор, старый линолеум, слабый запах мыла и меда.

И где-то в этом здании, на одном из этажей, сейчас, возможно, сидит за столом женщина в белом халате, не зная, что я уже здесь.

Формальностей не было. Только показал себя начальнику госпиталя.

— Рад Костя. Завтра на службу!

— Обязательно.

Я вышел из кабинета, прошел по коридору — уже не солдат, а человек со своей должностью и местом.

И вдруг — в повороте коридора — она. Инна. Белый халат. Волосы убраны. В руках — папка и термометр. Увидела меня — остановилась. Никаких слов. Только взгляд. Долгий. Прямой.

Как будто все письма, швы, туфли, звонки — были только репетициями к этому моменту.

— Ты… — она выдохнула. — Ты уже тут?

— Ага. Как и обещал.

Тишина. Мимо прошел кто-то с каталкой. Мы не шевелились. Инна вдруг вздернула уголок губ и сказала тихо:

— Ну, тогда… с возвращением. Коллега.

— После смены придешь?

— Приду…

И ушла — быстро, но не резко. А я остался стоять. Уже дома. Уже свой. Уже — с нею в одном здании.

Дверь с металлической защелкой открылась со знакомым скрипом. Я шагнул внутрь и сразу почувствовал, что здесь — мое. Запах дерева, старой штукатурки и еле уловимый след смолы, которую я когда-то использовал, заделывая угол деревянного щита.

Свет — от лампы над столом. Пыль на подоконнике. В углу — швабра, прислоненная, как и оставил. Постель — свернута аккуратно. Кровать — застелена старым, но чистым покрывалом.

Я поставил рюкзак. Снял куртку. Выдохнул.

— Дом. — Глухо, в голос.

Сначала — окна. Распахнул створки. Влетел осенний воздух: влажный, с запахом листвы и дымка от огромного города.

Тряпка, самопальный стеклоочиститель — и вот уже света проникает больше, и город за окном кажется чуть ближе.

Потом — пол. Вода в ведре, тряпка, движения четкие, с ритмом. Каждое — как будто отмывает не только пыль, но и прошлое: казарму, больницу, дорогу.

Дальше — полки. Правда пока две, но это только пока. На одной — книги: справочник анатомии, записная тетрадь, брошюра о новых материалах. На другой — коробка с инструментами, аккуратно, по размеру.

На стену — крючок для полотенца, второй — для куртки. Предварительно подложив газету.

Никакой спешки. Только порядок.

Уже стемнело. Я налил в кружку чай из термоса. Сел у окна. Посмотрел в небо. В голове — тишина. Внутри — усталость, но правильная. Та, после которой можно спать. «Друг» молчал. Даже ему не нужно было ничего говорить. Он просто знал — я на месте, и со мной все в порядке.

Я размешивал сахар в чае. В комнате — тишина, только за окном посвистывал ветер и клекочут голуби под карнизом, как бабки у гастронома. Но мир в покое.

И вдруг — стук. Один. Второй — мягче. Знакомый. Я подошел, открыл дверь. Инна.

В куртке, с распущенными волосами, в руках — бумажный пакет. Глаза блестят, щеки чуть румяные, дышит по-осеннему.

— Привет… — прошептала она. — Можно?

— Тебе — всегда.

Она вошла, сбросила куртку на крючок, сняла сапожки. Стоит, озирается:

— Тут… все по-прежнему.

— Почти. Только теперь это жилье молодого специалиста.

— И чай, как раньше?

— Даже лучше.

Мы сели за стол. Я налил чай, поставил сахар, печенье из Гомеля.

— А это тебе. — Она протянула пакет.

Внутри — новые носки, теплая пижама и… банка клубничного варенья.

— Мама передала. И я.

— Варенье — это серьезно.

Она вздохнула, взяла кружку в ладони:

— Я просто… не могла не зайти. Но не знала — как. Но… пришла.

— Я рад. Что ты пришла.

Она посмотрела на меня. Тихо:

— Я скучала. И… боялась, что ты не вернешься.

Я поставил кружку. Обошел стол. Обнял. Тихо, уверенно. Без слов. Инна прижалась.

— Теплый ты.

— Потому что ждал.

Потом все случилось само собой. По-человечески. По-настоящему. Без диалогов, только дыхание, прикосновения, горячие руки, сброшенная одежда(ой не зря намыл полы…), хлопок одеяла,

вскрик — от нежности, а не боли. Тело вспоминало. Душа отпускала. И страсть — была не про похоть, а про «наконец».

Позже она лежала у меня на груди, волосы рассыпаны, пальцы в моих:

— Ну теперь ты точно дома.

— Теперь — да.

Мы с Инной вышли из корпуса чуть позже девяти. У меня за спиной был собственноручно сделанный кожаный рюкзачок. Осенний воздух был прохладным, пахло листвой, щепоткой йода и дымом — кто-то жег сухие ветки недалеко.

Аллея тянулась между деревьями, под ногами — ковер из золотисто-коричневых листьев, и Тишина, которую нарушали только наши шаги. Инна шла рядом, в куртке, руки в карманах.