Спокойный, усталый, но невероятно чёткий.

— … ну, пятьсот. Но с установкой. Гарантировано. — И она, берущая конверт, а потом пересчёт купюр под бумагами.

В горле резко пересохло, она не успела даже подумать, как села на край дивана.

На экране появился мужчина. Я помню его. Электрик с тракторного. Принёс пол косаря — за установку матери вдове ветерана, которых я ни разу в глаза не видела.

Кассета не просто показывала, она предъявляла. Каждое слово, каждый жест, передача купюр. Лица, суммы, детали:

— «Улица Пулихова, 11, квартира 32 — там бабушка, ей 78, но сын обещал принести шестьсот, если без очереди…» — передача коробки из под конфет, в которой деньги. И опять пересчет… она смеётся.

— «С Автозавода — это под мою личную ответственность, я с ним в санатории вместе была.»

Кофе в моей чашке остался недопитым, остывшим. Я даже не заметила, как принесла его. Просто сидела, как будто кто-то вынул из нее позвоночник.

На экране появилась она, утирающая лоб, и что-то говорящая…

С каждым кадром её лицо уходило в серую, липкую тень. В какой-то момент рука потянулась выключить, но остановилась и она заставила себя досмотреть до конца. Наталья Ароновна еще долго смотрела на темный экран.

Стоп. Пауза.

Только потом встала. Взяла сигарету. Затянулась. Глубоко. И прошлась по комнате, как зверь в клетке.

Наконец она подошла к телевизору и выключила его. На нее навалилось дикое, липкое молчание квартиры.

И вдруг — глухой, вязкий голос из глубины головы:

— Кто? Кто тебя снял? Когда? Как?

Ответа она не знала. Но знала главное: это не просто запись. Это вещдок.

Зазвонил телефон. Она вздрогнула, и метнулась, как крыса к норе.

— Да!

— Наташа, ты дома? — голос Котова, прокурорская зараза.

— Да, Георгий… Дома. Устала.

— У меня тут коньячок. И вопросик, неофициальный. Может, подскочишь?

— Нет. Нет, извини. Голова болит.

— Ты чего такая? С тобой всё в порядке?

Она посмотрела на выключенный уже телевизор, потом на видеомагнитофон.

«Нет. Уже — не в порядке. Никогда уже не будет так, как прежде.»

— Всё нормально. Просто… Надо отдохнуть.

— Ладно, если что — я рядом.

Женщина положила трубку и вдруг впервые за много лет почувствовала страх, настоящий. Не за должность, не за карьеру. За себя.

В понедельник, часов в десять, в коридоре госпиталя, я только что закончил замену силового разъёма в лабораторном стабилизаторе, как из-за спины раздался голос Инны:

— Костя? Мне только что звонили с АТС.

Я обернулся — Инна, щурится как кошка, довольная собой:

— Сказали, распоряжение поступило. На подключение. Улица, квартира — всё совпадает.

— Кто распоряжение дал?

— Не сказали. Просто «личное указание». С печатью и подписью.

Я только кивнул. И почему-то не удивился.

Пару часов спустя я шёл по третьему этажу лечебного корпуса. Свернул за угол — и, конечно же, случайно, как по нотам, навстречу вышла Наталья Ароновна.

В шикарном брючном костюме, с лёгким макияжем, папка под мышкой.

Улыбка — тёплая, обволакивающая. С душком ванили и административного расчёта.**

— О, Константин Витальевич…

— Доброе утро, Наталья Ароновна.

Она подошла ближе. Голос — ровный, чуть пониженный, почти интимный:

— Вы знаете, я тут подумала…

Я молчал. Смотрел на неё спокойно, без напряжения.

— В общем, я распорядилась. Всё оформлено. Считайте, это просто… акт доброй воли.

Я держал паузу. Чуть кивнул. Спокойно:

— Спасибо.

Улыбнулся так же, как она. На миллиметр теплее, чем надо.

— Надеюсь, мы разойдемся мирно?

— Да… Только, как вы понимаете люди работали, и если я их не отмечу, то какая будет их реакция, не берусь предугадать…

— Ну, что-то подобное я предполагала… Конкретно, что вы хотите?

— «Ниву» и путевки.

— Тогда завтра утром. Контора на Ленина, знаете?

— Найду…

И пошёл мимо, оставив её на фоне стены с табличкой «Пожарный кран — не загромождать».

С утра было прохладно. Тот самый осенний воздух, хрустящий, с запахом сырой листвы, когда лучше не спешить, а просто идти и дышать. Я заранее был на месте, стоял у забора нотариальной конторы и неспешно крутил в руках зажжённую сигарету, даже не прикладывая её к губам. Через пару минут из-за угла появилась Наталья Ароновна. Сегодня она была одета строго, в тёмное пальто и в сапогах на устойчивом каблуке — и это при том, что на улице вполне можно было бы обойтись без каблуков. Но я понял: ей важно было продемонстрировать свою несокрушимость в этой ситуации.

— Доброе утро, Константин, — сказала она, остановившись рядом.

— И вам того же, — пожал я плечами.

— Пойдёмте, не будем тянуть. — И показала на дверь конторы.

Мы прошли внутрь. Маленькое здание, пахнущее свежей краской и пылью от папок. За стойкой сидела женщина лет сорока в очках, поверх которых у неё были ещё и увеличительные линзы. Она мельком глянула на нас, потом на Наталью Ароновну и резко изменила выражение лица — узнала.

— Наталья Ароновна, здравствуйте.

— Доброе, Маргарита Ильинична. У нас гендоверенность на машину.

Пока та оформляла бумаги, я незаметно, по нейроинтерфейсу вызвал «Друга».

— Доклад.

— Обстановка чистая. «Муха» и «Птичка» в режиме наблюдения. Никаких признаков наружки. Движение автомобилей в норме. Люди, входящие в здание — по расписанию.

— Принято.

— Константин Викторович, — обратилась ко мне нотариус. — Прошу к столу.

Я подошёл. Наталья Ароновна уже сидела и подписывала бумаги. Без нервов. Без суеты. Как будто не мне передавала автомобиль, а просто подтверждала что-то незначительное.

— Вот, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Теперь вы полноправный доверенный владелец машины.

— Спасибо, Наталья Ароновна.

— Не за что. Я — человек обязательный. Как договорились. Без грязи, и без истерик.

Пока я ставил подпись, она достала из сумки конверт и пододвинула его ко мне.

— Здесь две путёвки. Санаторий в Пицунде. Вы, наверное, с Инной поедете?

— Наверное, — кивнул я, не трогая конверт. — Как скажете.

— Надеюсь, мы расстаёмся как люди, — добавила она тихо, почти шепотом, но в голосе была твёрдость.

— Всё зависит от того, как вы будете вести себя дальше.

Она посмотрела на меня долго, с каким-то странным выражением. Потом встала.

— Я, Константин, поняла, с кем имею дело. Поздно, но поняла.

Мы вышли. У крыльца она задержалась, достала из кармана перчатки и долго их натягивала.

— Вы теперь ездите на «Ниве». Документы в бардачке. И да — резина новая, зимняя. Я на ней в гололёд еще не ездила.

Я кивнул.

— Счастливо, Наталья Ароновна.

Когда я сел в машину и завёл двигатель, «Друг» тут же подал голос.

— «Муха» зафиксировала, как объект покинула здание нотариальной конторы. Направляется в сторону улицы Володарского. Продолжаем наблюдение.

Я выдохнул. Закончилось что-то важное. И тут же началось другое.

Утро продолжилось без сюрпризов: серое небо, однообразие госпитального пейзажа. Я припарковал «Ниву» перед входом в общагу, бросил быстрый взгляд на панель — приборы в норме, хотя сцепление чуть тянет. Машина, конечно, не ракета, но есть в ней что-то… хищное. Не зря ж она теперь моя, хоть и по доверенности.

В нашей лаборатории пахло крепким чаем, дешевым одеколоном и чем-то ещё — возможно, пережаренным овсяным киселём, которым в последнее время кормили младший медперсонал. Я переоделся в синий рабочий халат и пошёл в свой закуток — в этот день было шесть заявок на ремонт.

Часа в три дня я нашёл минутку, закрылся в санузле и активировал «Друга».

— «Друг», приём.

— На связи.

— Задача: разработать план усовершенствований для «Нивы». Платформа — гражданская модель ВАЗ-2121. С учётом интеграции систем наблюдения, шифросвязи и защиты от прослушки.